Еще несколько лет назад это место можно было назвать прекрасным. Но теперь, после Войны Гнева, Тропа Любви – одно сплошное кладбище. Зловонная истерзанная могила, на поверхности которой остались тысячи трупов тех, кто защищал ее и штурмовал. Никому нет дела до мертвецов, и они отданы дождю, ветру, солнцу, личинкам мух и зверью. Я плакала, когда ехала по стене крепости. Мой отец еще помнил, как красива она была до войны. Мой отряд – единственные люди на сотни лиг вокруг. Мы убегаем от Катаклизма. От моря, вставшего выше неба, от огня, полыхающего во мраке, и тьмы, что наступает нам на пятки. Да помогут мне Шестеро, и пусть будут прокляты все великие волшебники.
Из дневника миледи Де Роеэ, основательницы герцогской династии Накуна. 100-й день после Катаклизма. Эпоха Упадка
Утесы тонули в облаках, и Шерон видела лишь часть ребристых каменных стен, вдоль которых шли вот уже второй день. Они нависали над ней, серые, с редким снегом, едва держащимся на отвесных склонах, и девушка чувствовала себя неуютно в этом тесном ущелье, заросшем густым ельником.
Тропа, по которой их вел Мильвио, не вселяла уверенности – узкая, местами сильно обледеневшая, отчего ботинки скользили, и все время приходилось осторожничать, чтобы не упасть. Это оказалось непросто, правая рука болела, пальцами было больно шевелить, и к вечеру начинался жар. Треттинец, ранее отдавший свой шарф, счел это недостаточной мерой и соорудил фиксирующую повязку, порвав для этого свою запасную рубашку. Остатков ткани хватило на то, чтобы перевязать голову эста[7] Керника. Лишившись уха, пожилой воин подхватил легкую лихорадку, но болезнь не забрала у него силы, и он продолжал путь с ними на равных.
Керник оказался молчаливым и замкнутым человеком без лишнего самомнения и легко согласился с планом Мильвио по преодолению Мышиных гор.
– Как ты? – спросил Мильвио на привале, садясь бок о бок с Шерон.
– Немного устала, – честно сказала девушка, наблюдая за тем, как Керник разжигает огонь, и думая, насколько бы все было проще, если бы она воспользовалась своими способностями и призвала пламя из камней. Лавиани поблизости не было, но указывающая помнила наставления, что не стоит показывать свои способности каждому встречному. – И плохо сплю.
– Из-за того, что забрали жизнь ловчего? – Воин оторвался от подкармливания огня тонкими еловыми веточками. – Ты поступила верно, девонька.
– Я это знаю. Но его лицо у меня все еще перед глазами.
– Первый раз всегда непросто. Но необходимость спасти свою жизнь это оправдывает. Так наставляют в храмах Шестерых.
– В нашем мире часто убивают, – согласился с ним Мильвио, и его зеленые глаза смотрели только на огонь. – Но в храмах Шестерых порой говорят вещи, противоречащие друг другу. Не думаю, что там могут судить, чью жизнь забрали верно, а чью по ошибке.
Воин не стал спорить, лишь положил еще несколько веточек в разгорающееся пламя, чадившее густым, белым дымом, пахнущим смолой.
– Надеюсь, убийств больше не будет, сиор де Ровери. Мы уже вторые сутки не видели ни одного патруля дикарей. Да что там, даже их следов на снегу нет. Проклятые тьмой ублюдки загнали нас в глухомань, чтоб им пусто было. Не понимаю, что на них нашло. Они словно озверели.
– Озверели? Сомневаюсь, – тихо сказала Шерон и, увидев, что они оба смотрят на нее, пояснила: – Мне показалось, что они испуганы.
– Ловчие? – с усмешкой спросил Керник. – Варваров не испугает даже Скованный. Они просто охотятся за кровью для своих ложных богов.
Указывающая провела ладонями по лицу, словно желая прогнать усталость. За эти дни им пришлось увидеть достаточное количество горцев. Она не знала причину их страха, но ей казалось, что именно он выгнал их из ущелий и заставил искать кровь чужестранцев. Вершить зло только ради того, чтобы другое зло, гораздо более страшное, оставило их в покое.
Она беспокоилась о судьбе своих друзей. Акробат быстр и ловок, а Лавиани… Лавиани это Лавиани. Она переживет их всех и легко пройдет через наполненную шауттами комнату целой и невредимой. Ее беспокоило иное – возможность потерять друг друга. Девушка уже успела увидеть, сколь огромен мир. Стоит пойти в другую сторону, свернуть на соседнюю тропу – и встретиться снова уже не получится. Возможно, никогда.
Ей было грустно от этого. Она уже слишком сильно успела привыкнуть к ним. Чужаки стали ее друзьями. Кажется, единственными, которые появились у нее с тех пор, как погиб муж.
Соседи в Нимаде уважали ее. Ценили. Любили. Но они не были друзьями. Со времени проявления ее дара окружающие стали относиться к ней иначе. Никто не смел перешагнуть ту грань, что отделяла обычных людей от указывающих.
– Все хорошо? – Керник сломал еще несколько веточек, и те громко хрустнули. – Сиор де Ровери, простите мои сомнения. Но вы видели – все предгорья наводнены дикарями. Выжить непросто. Многие умрут до конца этой недели. Нам очень повезло.
Он подумал и добавил:
– Мне повезло. Если бы я не встретил вас, уже бы давно валялся в снегу с разбитой головой. Прости, что говорю такое про твоих друзей, девонька, но следует быть готовым к плохим новостям. В жизни, к сожалению, чудеса встречаются довольно редко. Во всяком случае, с тех пор, как канули в небытие все великие волшебники.
– А если мои друзья все же выжили? – Шерон попробовала пошевелить пальцами, почти сразу же почувствовала боль и вздохнула.
– Тогда у них два пути. Возвращаться на запад или идти на восток. Перевал закрыт, там ловчие, а Тропа… – Воин поджал губы. – Видите сами. Мы одни. Здесь ходят лишь те, кто раньше бывал. Старожилы и смельчаки.
– Есть чего бояться?
– Нет. Я шестой раз иду этой дорогой. Просто в Тараше обычное дело – сторониться мест, которые заброшены после Катаклизма. Они обрастают дурными легендами.
– Ничто так не любят люди, как страшные сказки, – усмехнулся Мильвио. – Эст Керник прав. Место не пользуется популярностью, и здесь ходят лишь одиночки. Перевал гораздо удобнее. Он ближе к тракту, к тому же там отличный, плавный подъем, доступный для лошадей и телег. А Тропа Любви – это лишнее время, лишние силы, и вокруг глушь без всякого намека на постоялые дворы.
– Верно, – согласился воин. – Никаких трактиров, ночевка под открытым небом, да и лестницы. Эти проклятые шауттом лестницы – то еще испытание для моих коленей. Но я люблю здешние места. Очень красиво. Особенно поздней весной. Все нижние башни крепости купаются в цветении сирени и яблонь.
– Я никогда не слышала о Тропе Любви.
– У вас на Летосе о многом, наверное, не слышали, девонька, – улыбнулся он в усы. – Ничуть не хочу тебя обидеть, но ваше герцогство тот еще медвежий угол. А насчет развалин – их по миру великое множество. Про все знать невозможно. Люди то и дело что-то находят. Говорят, мы не в силах оценить величие Единого королевства. Тогда строили совсем иначе.
Мильвио повернулся на восток, и Керник повторил это движение, прервав речь. Оба воина не сговариваясь встали.
– Что такое? – встревожилась Шерон.
Она ничего не видела. Все те же стальные утесы, снег и деревья.
– Птицы, – бесцветным голосом ответил ей Мильвио. – Видишь?
Указывающая посмотрела на облачное небо, заметила три черные точки, поднимающиеся над лесом. Керник затоптал только что с таким трудом разведенный огонь.
– Еще одна, – произнесла Шерон через несколько минут. – Вон. Над елями. Гораздо ближе, чем прежние.
Девушка левой рукой достала из ножен кинжал. Она сама его очистила от всех следов крови в тот же вечер, а затем продолжила на следующий день и была благодарна за то, что Мильвио ничего не говорил по этому поводу. Теперь клинок блестел, и Шерон почувствовала комок в горле, легкую тошноту от того, что, возможно, ей предстоит убить кого-то снова. Девушка знала, что, если нужно будет, она сделает это, но не испытывала никакой радости от столь мерзкого действа.
Двух людей на тропе они увидели, когда те появились из-за деревьев. Шерон сразу же узнала высоченную фигуру и легкую походку того, кто шел первым. Рассмеялась. И в ее смехе было бесконечное счастье.
Неловко обняла улыбающегося, уставшего Тэо одной рукой, повернулась к Лавиани, но та предупредила:
– Без телячьих нежностей, девочка. Я тоже рада тебя видеть, но это не значит, что полезу обниматься без веского на то повода. – Ее голос и тон говорили об обратном. Она тоже была довольна тем, что они встретились. – Что у тебя с рукой?
– Ловчий был проворнее меня.
– Мне надо посмотреть.
– За вами кто-то идет? – спросил Керник. – Встречали патрули?
– Нет, – негромко сказал Тэо. – Но по округе рыскают шаутты.
– Ты шутник, парень!
– Думается мне, что он не шутит, – задумчиво произнес Мильвио.
– Что? Лунные люди? Здесь? Так далеко от Рубежа? – не поверил воин.
– Когда в нашу эпоху тварей тьмы сдерживали замки белого огня? – резонно возразил треттинец. – Слышали же последние слухи об их появлении в Горном герцогстве. Почему бы демонам не появиться и здесь? Сколько их?
– Они выгнали ловчих из деревень. – Лавиани разматывала повязку, осторожно держа запястье Шерон. – Вот почему дикари ринулись в предгорья. Шаутты устроили в их поселениях кровавую резню. И недалекие варвары решили, что если добудут им много жертв, то тьма от них отстанет.
– Два дня назад Лавиани захватила одного ловчего живьем, – пояснил Тэо, прежде чем кто-то успел задать вопрос, откуда они это знают.
– Женщина взяла горца живым и смогла допросить? – Керник не поверил.
– Я была очень дружелюбной, – мрачно ответила ему Лавиани и сосредоточилась на осмотре травмированной руки указывающей. – Накормила его, рассказала сказку, и он, растроганный такой материнской заботой, поведал мне эту удивительную историю.
– Мы встретили шаутта, – сказал Тэо Мильвио. – Он нас не заметил, потому что… ел. Человечину. А вчера, уже к вечеру, когда стали подниматься на тропу, увидели одного из них внизу. Он шел вдоль кромки леса, на запад.
– Он может идти за вами? – с тревогой спросила Шерон.
– Нет. – Мильвио следил, как разматывается повязка на руке указывающей. – Если бы он их увидел, то уже догнал бы.
– Я слышал, они перемещаются в тенях и двигаются довольно быстро. – Керник выглядел встревоженным.
– Значит, нам повезло, что тогда было светлое время суток. – Пружина выпил немного воды из фляги.
– У нас на юге считается, что шаутты прячутся в тени, лишь когда наступает полнолуние. До него еще девять дней. – Мильвио набросил на плечи плащ, защелкнул застежку. – Тэо прав. Днем он может двигаться не быстрее нас, солнечный свет для таких, как он, словно гири на ногах.
– Сильный ушиб, – вынесла свой вердикт Лавиани и полезла в сумку на поясе. Достала белый, пахнущий амброй порошок, высыпала Шерон на запястье. – Это снимет отек. Руку держи в покое. Через неделю все будет хорошо.
Боль вернулась еще несколько дней назад, но Тэо так и не сказал об этом друзьям.
Она была иной. Странной. Не такой сильной, как прежде, и появлялась в пальцах левой руки. Пульсировала, словно нагнаивающаяся рана. Он замечал ее в первые минуты, а затем привыкал, забывал, а когда вспоминал снова, та уже проходила.
Точно ее и не было.
Пружина иногда ловил на себе взгляды Шерон, подозревал, что снова стонет во сне, но девушка не задавала вопросов.
За время дневных переходов путь к крепости забирал много сил. Хуже всего приходилось их новому спутнику. Эст Керник был уже немолод, к тому же его беспокоила рана, и к вечеру лицо воина становилось серым от усталости. Лавиани, глядя на него, лишь цокала языком, но стоически молчала. Лишь однажды сказала негромко Мильвио:
– Если он не сможет идти, я не поволоку его на своем загривке.
– Конечно, – легко согласился треттинец. – Это сделаю я.
Больше они на эту тему не разговаривали.
Горы теперь окружали их со всех сторон. Долина, заросшая елями, осталась далеко внизу. Тэо не сказал бы, что путь был трудным, но из-за ветра и холода идти оказалось нелегко, несмотря на широкую, ровную, плавно поднимающуюся тропу.
Сойка шагала последней, сильно отстав. Иногда они не видели ее до самого вечера, до тех пор, пока не начинали разбивать стоянку. Ее все еще беспокоили шаутты и всадники, которые, возможно, разыскивали сойку.
Тэо забрал у Шерон сумку, перекинул через плечо.
– Ты бывал здесь раньше? – спросила она у Пружины, слыша отдаленный рокот водопада где-то выше и удивляясь, что он все еще не замерз, несмотря на холод.
– Нет, – с видимым сожалением ответил акробат. – Слышал об этом месте, но добираться не доводилось. Фургоны цирка тут не пройдут, так что если мы и оказывались на севере, то ехали по тракту, через перевал. Но я всегда хотел посмотреть на легендарную Тропу Любви.
– Почему у нее такое название?
– Никто уже не помнит, полагаю, – ответил Мильвио, не оборачиваясь. – Когда-то меня заинтересовала эта тема, и я искал информацию в Каренской библиотеке. Но то ли я искал плохо, то ли книги давно утрачены… Даже легенд не сохранилось.
– Это потому, что вы южанин, сиор, – подал голос Керник. – Раньше крепость носила другое название, давно забытое. Тропой Любви ее окрестили во время Войны Гнева. Уж не знаю почему.
Тэо улыбнулся:
– Выходит, я один знаю ее историю. Крепость построили великие волшебники. Во времена, когда шаутты уже были побеждены, но мэлги наводнили север, а орден таувинов еще не пришел сюда, охотясь на асторэ на юге. Раньше тех гор не было. – Он указал на острые пики на противоположной стороне ущелья. – Они появились только после Катаклизма. И крепость тянулась по старому хребту, полностью защищая южный рубеж от мэлгов. Во время Войны Гнева здесь расположились силы Кама. Одного из учеников Скованного.
– Дважды предателя? – уточнила Шерон.
– Да. Сперва он был на стороне Скованного, затем перешел на сторону Тиона, а когда Скованный заключил союз с шауттами и армии Тиона начали отступать, снова заключил союз со своим учителем. Кам закрепился на этом рубеже и собирался нанести Тиону удар в спину. Последний не мог продолжить наступление, пока сохранялась угроза его тылам. Поэтому армии Тиона взяли крепость в кольцо. Голиб Предавший Род лично руководил осадой.
Шерон вспомнила чудовищный скелет великана, с которым им пришлось столкнуться на Талорисе, и поежилась словно от зябкого ветра. Воспоминание было не из приятных.
– Ему удалось? – поинтересовался Мильвио.
О проекте
О подписке