Один раз у меня в ногах завозился Волк, которого я привел в палатку вопреки всем правилам северной походной жизни. Он должен был спать снаружи, в норе, вырытой в снегу. Но в такую холодную ночь, когда обостряется чувство одиночества и опасности, мне особенно не хотелось оставаться одному. Стив уехал на рассвете, забрав с собой всю упряжку собак. Оставил только Волка, второй карабин и обещание вернуться завтра к вечеру. То есть уже сегодня…

Утро было немного сумрачным. В воздухе еще носились одинокие снежинки, но снегопад закончился. Я пустил Волка побегать, зарядил в фотоаппарат новую пленку и навел его на восток, туда, где голубел острый пик, окутанный тяжелыми облаками. Клык Дракона. Обледеневшая вершина, похожая на кристалл с несколькими глубокими разломами, темнеющими на холодных гранях…

Я сделал несколько снимков, когда вдруг услышал за спиной странный звук. Фырканье, отчетливое и громкое. Обернулся. И обомлел. Тигр стоял совсем рядом, видимый до последней полоски, и внимательно обнюхивал занесенное кострище. Не обращая на меня внимания, он осмотрел лыжи, сунул голову в палатку и снова звучно фыркнул. Я быстро взглянул в сторону карабина – движение неосознанное, но вполне оправданное. Ружье стояло у поленницы, слишком далеко, чтобы успеть до него дотянуться. Все давно забытые первобытные страхи, в которых я обвинял Стива, шевельнулись вдруг и в моей душе. Мирная обстановка лагеря, который всегда казался надежным убежищем, превратилась в нечто, напоминающее плохую декорацию, в тонкие картонные щиты, которые зверь мог опрокинуть одним ударом лапы.

Милая бесцеремонность, с какой он уронил в снег альпеншток, поразила меня больше, чем его рычание и следы на снегу. Вчера он был серебристым призраком, мудрым и благородным хозяином гор, во владения которого я попал случайно. Сегодня – явился ко мне домой и нахально пытается отгрызть кусок ремня, натянутого на один из углов палатки. Не знаю, что бы я сделал, если бы карабин оказался рядом. Надеюсь, выстрелил бы в воздух, и только.

Тигр наконец оставил в покое палатку и обернулся ко мне.

Он узнал меня. Не знаю, почему я так решил, но его выразительная морда изобразила что-то типа вежливого интереса. Он приблизился на шаг и совершенно по-кошачьи сел в снег. Наверное, это было приглашением к беседе.

– Привет, – сказал я негромко, отметив мимоходом легкую хрипоту в своем голосе. – Ты в гости или… на охоту?

Тигр навострил уши, прислушиваясь, потом приподнялся, переступил передними лапами по снегу и снова сел. Мне показалось, он чего-то ждет и моя недогадливость ему не нравится.

– Я бы угостил тебя, но хлеб ты, наверное, не будешь, а весь сыр съел еще вчера.

Требовательное выражение в его глазах сменилось нетерпением, но я по-прежнему не понимал, чего он хочет.

– Послушай, ты не испугаешься, если я сфотографирую тебя? – Я медленно поднял фотоаппарат, привлекая к нему внимание зверя. – Вот этим. Это не ружье, тебе не будет больно.

Тигр не пошевелился, оставаясь в своей эффектной позе на фоне гор.

– Смотри сюда.

Я чуть отодвинулся, чтобы он попал в кадр целиком, навел резкость, но именно в это мгновение из-за поленницы выскочил Волк.

Человек сидел вполоборота ко мне и крутил в руках какую-то чудную штуку. Темную, чуть поблескивающую и явно несъедобную. Я подождал, пока он заметит меня, и подошел ближе. Его глаза широко распахнулись, и в них мелькнула странная торопливая дрожь, словно рябь по спокойной воде. Он как будто бы не испугался, но… я потянул носом воздух… он не испугался.

Надо было показать, что я сыт и пришел не охотиться, поэтому я сел в снег и посмотрел на него. Человек заговорил. Наверное, он уже догадался, зачем я пришел. Его голос звучал немного прерывисто, но приятно для слуха. Я понимал не все, хотя слушал очень внимательно. Но пока он не говорил ничего важного. Это чувствовалось по интонациям. Он опасался, что я пришел охотиться, но ведь я показал, что сыт, и потом, он должен был знать, что никто, кроме него, не поможет мне стать прежним. Человек вдруг поднял свою железную штуку. Поднес ее к лицу, и я увидел, что у него есть еще один глаз, огромный, блестящий с черной пустотой на дне. Глаз мне так не понравился, что я едва не зарычал на него, но сдержался, вспомнив – человек хочет вернуть мне прежний покой…

И вдруг, неизвестно откуда, рыча и захлебываясь от бешенства, выскочил лохматый пес. Человек вскрикнул и бросился к нему, пытаясь удержать. А тот огрызался и осыпал меня всеми известными ему ругательствами:

– Ну ты, кошкин сын! Только попробуй подойти к хозяину!

Надо было проучить пса за нахальство, но он принадлежал человеку и готов был защищать хозяина, хотя я мог прихлопнуть его одной лапой.

– Успокойся, лохматый, и никогда не пытайся съесть то, что больше тебя.

– Я еще вчера почуял твой мерзкий кошачий запах! Убирайся отсюда!

– Слушай, лохматый, я не собираюсь трогать твоего хозяина. Я пришел не на охоту, хотя ты слишком глуп, чтобы понять это.

Он крутился на месте, пытаясь вырваться и добраться до меня, а я смотрел на пса сверху вниз, и наслаждался его бессильной яростью.

– Ты – полосатый вор! Хозяин застрелит тебя, а из твоей шкуры сделает ковер и постелит у себя в палатке.

– Смотри, не подавись от злости. А то придется сделать ковер из твоей жалкой шкуры… если только он не боится блох.

– Хозяин, пусти! Пусти меня! Я ему покажу! – взвыл пес, щелкая зубами.

Я наморщил нос, фыркнул, выражая презрение, и пошел прочь, а он еще что-то долго кричал мне вслед. Глупый пес. Я оглянулся и посмотрел на лагерь. Человек обнимал его за шею и пытался успокоить. Ладно, я припомню тебе «полосатого вора»…

По ясности и прозрачности красок этот день был похож на акварельный рисунок. Над долиной вдруг открылось высокое, чистейшей голубизны небо. По нему неслись косматые облака – целые горы облаков, между которыми скользили солнечные лучи. Неожиданно потеплело, и в воздухе неведомо откуда появились пьянящие, нежные, почти весенние ароматы. Снег потяжелел и плотной, слипшейся массой оседал под ногами при каждом шаге. Деревья словно ожили, вдруг зашумев ветвями, прежде скованными морозом. По небу в порывах теплого резкого ветра кружили птицы.

Полчаса назад я поднялся на один из небольших холмов и теперь лежал между двух валунов, прильнув к биноклю. Несколькими десятками метров ниже, среди кустов, прилепившихся к каменному склону, прятался мой недавний знакомый.

После второй встречи в лагере я видел его еще несколько раз в самых неожиданных местах. Однажды наблюдал, как он тащил что-то через мелкий кустарник, наверное, только что пойманный обед. В другой раз, как катался по снегу, мурча и фыркая. Объедал замерзшие ягоды голубики с обледеневших кустов, морщась и облизываясь. Он не прятался и совершенно ничего не боялся.

Удивительно, что Стив, исходив всю долину, лишь один раз нашел следы тигра, полузасыпанные снегом, я же, не охотник, человек далекий от лесной жизни, видел зверя так часто. Иногда мне казалось, будто он специально старается выбрать место для охоты так, чтобы я мог его заметить.

Стив зеленел от зависти, когда я мельком упоминал о каждой новой встрече. Много раз я видел, как ему хочется пойти вместе со мной, чтобы увидеть наконец неуловимого хитреца. Но гордость охотника не позволяла показать свою беспомощность перед горожанином и признать мою неожиданную удачу.

Вот и теперь. Совершенно случайно, наблюдая за косулями, выкапывающими мох из-под снега, я заметил едва уловимое движение в кустах.

Тигр лежал, почти вжавшись в снег, и, сдвигаясь с места буквально на несколько сантиметров, подавался вперед. Замирал и снова полз.

Удивительная картина. Молочно-белый наст, на нем стройные длинноногие животные с настороженными, грациозными движениями и совсем рядом – невидимый для них зверь, припавший к земле. Темные полосы на его шкуре сливаются с синими тенями, ему нужен только один прыжок, чтобы схватить вон ту, самую маленькую лань с золотым пушком на чутких ушах и влажным, черным носом. Мне жаль ее… немного, но симпатии мои на стороне полосатого хищника…

И вдруг прямо над своим ухом я услышал сухой, тихий щелчок и громкий шепот:

– Тихо. Не шевелись.

Я оглянулся, мгновенно узнавая и голос, и сдержанное нетерпение, звучащее в нем. Увидел холодную сталь карабина, наведенного вниз, рукав потрепанной куртки и, наконец, спокойное, сосредоточенное лицо Стива, целящегося в тигра из-за моего плеча.

Я резко развернулся, ударяя по стволу ружья. Грохот выстрела, рычание тигра и мой крик, многократно усиленные эхом, прозвучали почти одновременно… Пуля ушла в сторону и выбила ледяные искры из скалы. Косули в испуганном порыве взмыли над разрытым снегом и унеслись прочь. Тигр, мгновенно став видимым, в несколько прыжков пересек открытое поле и растворился среди каменных глыб. Стив еще раз выстрелил ему вслед и швырнул разряженный карабин на землю.

– Дьявол! Ты что, спятил?!

Я подобрал бинокль, поднялся и стал спускаться с холма. Стив шел следом, потрясая ружьем, и кричал на всю долину:

– Зачем ты это сделал?! Знаешь, что бывает за такие штуки?! Надо было тебя пристрелить из второго ствола! И любой суд бы меня оправдал! Слышь, ты, защитник животных?! Ты зачем сюда приехал? По скалам лазить? Вот и лазь!..

Охотник еще долго перечислял обиды, которые я ему нанес, включая дружбу с Волком.

Мы спустились вниз, на едва заметную тропу между камней, упавших со скалы, когда Стив вдруг схватил меня за плечо, и тут же я услышал низкое, раскатистое рычание, которое доносилось как будто со всех сторон одновременно. В паре метров перед нами из снега материализовалась белая тень с горящими топазовыми глазами.

Тигр припал к земле, готовясь к прыжку. Уши прижаты. Все мускулы кошачьего тела напряжены. В приоткрытой пасти с длинными клыками клокочет угрожающее рычание. Мы думали, что он сбежал, испугавшись выстрелов, а хищник притаился среди камней и ждал нас, чтобы отомстить за неудачную охоту.

– Он шел за нами, – едва слышно прошептал Стив.

– И что теперь? – так же тихо спросил я.

– Карабин разряжен…

Тигр зарычал громче. Глубокий взгляд нечеловеческих глаз метнулся с меня на охотника и обратно. Я был готов поклясться, что на звериной морде появилось почти торжествующее выражение.

Я стоял перед ними.

Один, с прозрачными глазами, смотрел на меня прямо, не опуская взгляда. Другой – что уже давно ходил по моему следу с ружьем, испускающим отвратительный запах смерти – думал только о том, как бы… «зарядить карабин»? Я не понял, что это значит, но почувствовал, как он отчаянно боится меня. И мне захотелось немедленно броситься на него, хотелось причинить боль, услышать его крик. Я знал, что он не даст мне покоя, так и будет ходить по моему следу, пока однажды я не услышу этот страшный гром, который едва не оглушил меня сегодня.

Я посмотрел на человека с ясными глазами. Он никогда не хотел сделать мне больно, его защищал лохматый пес, и сейчас тот, другой, прятался за его спину. И я зарычал, потому что понял, что не смогу убить опасного с ружьем…

Еще долго я смотрел, как они спускаются вниз, и чувствовал какую-то странную тоску, беспокойство. Огромное беспокойство. Сделав несколько шагов вперед, я остановился. Мне хотелось броситься вслед за человеком, который тревожил меня, и в то же время убежать от него как можно дальше… Я снова разделился. Одна часть моей души тосковала по горькому запаху дыма и резкому – железа, другая до дрожи боялась и ненавидела их. Наверное, я беспокоился оттого, что был голоден. Но голод не проходил, даже когда я был сыт…

Я сидел в снегу возле незамерзающего озера и смотрел в небо. Луна снова потеряла свою вторую половину, совсем как я… и теперь плыла по небу с острым обломанным краем, холодная, яркая. Такая же луна выплыла из черной озерной воды. И когда я стал пить, мне показалось, что вместе с водой на язык попадают холодные лунные капли. Я закрыл глаза, чтобы не видеть луну, но продолжал чувствовать ее вкус, терпкий и чуть горьковатый, словно у недозревшей ягоды…

Сквозь сон мне слышался обычный утренний шум: скрип снега, грозные окрики Стива на собак, грызущихся из-за рыбы, потрескивание костра и далекий, ровный гул ветра. «Сегодня», – подумал я, просыпаясь окончательно, выбрался из палатки и увидел небо.

Сначала только небо. Оно было розовым наполовину. Бледная ночная мгла над головой постепенно светлела, встречаясь с нежно-розовой дымкой на востоке. Они сталкивались над долиной, но не смешивались, не переливались одна в другую, а застывали двумя неподвижными полосами – серо-жемчужной и перламутрово-розовой. Я почему-то вспомнил о фламинго. Целой стае фламинго…

Стив подошел ко мне неслышно. Мы не разговаривали весь вчерашний день, могли молчать и сегодня, меня это нисколько не беспокоило, но он вдруг как-то неловко кашлянул и спросил:

– Любуетесь?

– Да. Удивительное небо.

Молчали мы по разным причинам. Мне не о чем было говорить с ним после выстрелов из-за моего плеча. Стив пытался понять, почему тигр отпустил нас.

– Ну что? Идете сегодня?

– Иду.

Я посмотрел на гору. Ее вершина медленно светлела, и густая ночная тень также медленно скатывалась к подножию, отступая перед рассветным солнцем. Стив проследил за моим взглядом и спросил еще раз:

– Это что, на самый верх?

– Там видно будет.

Он постоял рядом еще немного и отошел.

Я видел, что Стиву не хватает наших долгих бесед и «научных» споров. Ему хотелось вернуть прежние дружеские отношения, которые расстроились, как ему казалось, из-за пустяка. А я не мог простить того, что он считает этим пустяком…

Охотник проводил меня до края долины.

А потом я не думал уже ни о тигре, ни о Стиве с его обидами. Я чувствовал, как на меня нисходит удивительное состояние глубокой внутренней сосредоточенности и радости, которая зазвенела в моей душе с первым ударом ледоруба.

Не торопясь, без лишней суеты, по крутому склону – подъем «в три такта». Воткнуть ледоруб и, держась за него, «вбить» в снег сначала одну ногу, потом другую. Вытащить стальное лезвие и снова ударить. Постепенно приходил тот самый ровный ритм, с которым сливались мое дыхание и стук сердца.

Теперь можно немного пройти. Гладкий лед, чуть прикрытый снегом, поскрипывает под «кошками». Такой знакомый, привычный звук…

Я поднялся на узкий обледеневший карниз.

Отсюда, с высоты, долина была похожа на глубокую чашу, до краев наполненную застывшим серебром. В нем замерли темные пятна деревьев, металлические отблески незамерзающего озера, волнистые холмы, отбрасывающие длинные тени. И только ветер свистел в снежном молчании холодного утра.

Можно было подниматься выше, но я вдруг заметил чуть в стороне от того места, где стоял, что-то… что-то такое, чего не должно здесь быть. Я сделал несколько шагов и наклонился, чтобы лучше рассмотреть…

В первое мгновение мне показалось, что изо льда смотрит черное лицо с пустыми белыми глазницами и белым провалом рта. Я вздрогнул, чувствуя, как гулко стукнуло сердце, и тут же рассмеялся облегченно. Маска! Всего лишь ветрозащитная маска. В одном из моих карманов лежала такая же. Кто-то потерял здесь свою маску… Кто-то, кто был здесь до меня…

Мне вдруг почудилось, что затылка коснулся порыв ледяного ветра. Я оглянулся, но увидел только снежные валы, крутой обрыв справа, ступени, вырубленные мной, и маску, вмерзшую в снег.

Я резко выпрямился, отступил назад, а потом… потом понял, что соскальзываю и не могу удержаться. Рано или поздно это могло случиться, но я не думал, что так быстро… Я сорвался.

Это было как во сне, когда останавливается сердце, воет ветер, тело становится каменным от нарастающей тяжести и никогда не долетаешь до дна…

В глубокой темноте были холод и боль, пока еще только подступающие издалека, но мне тут же захотелось обратно в глухое беспамятство. Я сорвался, как тот, кто был здесь до меня. Теперь можно не обманывать себя. Он тоже упал в какую-то из глубоких трещин, скрытых под снегом. Его сбросила с высоты буря, или лопнула веревка, или сломался карабин. И он лежал так же, как я, чувствуя свое разбитое тело и медленно холодея…

Не знаю, сколько прошло времени, но вдруг кроме холода и боли появилось еще что-то. Громкое сопение, горячее дыхание, касающееся моего лица, и настойчивое прикосновение к плечу.

Я открыл глаза.

В бледно-голубоватом рассеянном свете, льющемся, казалось, сквозь толстый слой льда, надо мной склонялось человеческое лицо. Белое в этом ледяном свете, как будто застывшее, и только ярко-голубые глаза тревожно сверкали на нем.

– Это твоя… маска? – прошептал я, и тут же все поплыло в новой волне боли, а когда мой взгляд прояснился, я увидел тигриную морду. Жаркое дыхание белыми облачками вырывалось из раскрытой пасти. Шерсть усыпана смерзшимися кристалликами снега. Тигр внимательно обнюхал меня, потом осторожно взялся зубами за воротник куртки и потянул. Острая боль судорогой свела все тело, я крикнул, и он отпустил меня.

– Нет… не надо… слишком больно.

Он подышал мне в лицо, наверное выражая таким образом свое сочувствие, и снова схватил зубами за воротник.

Во время коротких прояснений сознания мне виделся человек, который полунес-полутащил меня из ледяной трещины. В зыбком тумане я различал его напряженное лицо, светлые волосы, сурово сжатые губы.

– Это ты… разбился здесь?

Он молчал, и я снова видел тигра.

Когда я вынырнул из очередного беспамятства, странное оцепенение смягчило боль. Зверь тащил меня по снегу не останавливаясь. И мне казалось, что я плыву, мягко покачиваясь, по теплому сну, где смешались сумрачный свет ледяного ущелья, снег, голубоглазый тигр-оборотень… Стало теплее. Я закрыл глаза всего лишь на мгновение, как вдруг хлесткий удар разбудил меня. И снова вернулась боль.

– Не спи!.. Не засыпай! Слышишь?!

Еще одна пощечина. Я с трудом заставил себя приподнять веки и снова увидел бледное лицо с пылающими глазами.

– Оставь меня… я устал.

Погибший альпинист схватил мой воротник и встряхнул, не сильно, но так, чтобы я почувствовал, что он не оставит меня в покое.

– Не смей засыпать! Не спи! – …Голос его доносился словно издалека. – Полл, не спи.

– Ты знаешь мое имя?

– Знаю, только не спи.

– Не могу, – прошептал я, проваливаясь в темноту…

– Полл! Полл, вы слышите меня?!

Не было холода, почти не было боли. Сквозь опущенные ресницы я видел голубую полосу неба в узкой щели натянутой парусины и Стива, встревоженного и лохматого сильнее, чем обычно.

– Стив, я…

– Вы живы. И очнулись наконец.

– Как… где вы нашли меня?

– Недалеко от лагеря. Ночью. Собаки подняли лай, я вышел, смотрю, а вы… Не представляю, как вам удалось добраться сюда.

– Я упал… сорвался, а он спас меня.

– Кто?

– Разбившийся альпинист… тигр.

Стив моргнул, потом осторожно прикоснулся к моему лбу.

– У вас несколько переломов. Сюда скоро приедут… Но вам надо в больницу.

Мне удалось приподняться, чтобы заглянуть в его лицо:

– Кто сюда приедет?

Он помолчал, а потом посмотрел на меня спокойно и холодно. Я не узнавал его взгляда. Этот человек не мог быть моим добрым приятелем. Откуда в нем столько равнодушной жестокости и холода? Этого проклятого холода…

– Кто сюда приедет, Стив?

– Охотники, собаки. Много собак и ружей. Облава.

Я медленно опустился на шкуры, глядя на него почти с ужасом.

– Нет. Вы не можете убить его. Он спас меня, вытащил из ледяной трещины. Он даже не тигр!

– Полл, вы упали. Ударились головой, долго пролежали без сознания…

– Стив, я видел его! Убивая тигра, вы убьете человека!

Он поднялся, пристально посмотрел сверху вниз. И вышел из палатки…

Все утро меня преследовал собачий лай. Сначала я не обращал на него внимания, занятый рыбой, только что выловленной в озере. Я слишком долго ждал, когда она подплывет ближе к берегу, чтобы бросить, даже не попробовав. Но резкие, отрывистые звуки приближались и начинали раздаваться все громче и назойливее. Тогда я немного прошел вдоль озера и направился вверх, к горам. Собачьи голоса продолжали перекрикивать друг друга с визгливой резкостью: «Догоняй!.. К сосне быстрее… быстрее!» С некоторых пор собачий лай доводил меня до бешенства.

Я негромко зарычал на них и побежал. Где псы, там и люди. Я помчался