– Не только я. Никто не знает. В предмете просто появляется сущность, превращая его из вещи в… – я помешкал. – Назовем это живым существом. Почему это происходит – до сих пор неизвестно. Одушевленные очень редки для того, чтобы подтвердить или опровергнуть ту или иную теорию.

– Но среди этих редких – темных больше чем светлых.

– Верно.

– Почему так?

– Предметы, которыми убивают других людей, имеют больше шансов стать одушевленными. Например, меч наемника или плаха палача – великолепные вместилища. Но почему одушевленным становится, к примеру, снеговик или огородное пугало – мне неизвестно.

Проповедник хмуро глянул в поле, где в то время прогуливался наш общий друг.

– Если ты так уверен, что в нем нет темной души убитого Орденом Праведности, тогда мне непонятна его ненависть к законникам.

– Ну, после истории на озере Эйсвассер, когда нас обложил Орден Праведности, я могу ответить на этот вопрос. Потому что они представляют для Пугала серьезную опасность.

– Хо-хо! А ты, значит, здесь просто так, погулять вышел. Ты страж.

– Когда мы встретились, я был уверен в своих силах. Но после того как он перенес встречу с Мириам, сомневаюсь, что легко с ним справлюсь.

Теперь Проповедник выглядел немного встревоженным:

– А кинжал?

– Кинжал… – Я развел руками. – Конечно, стражи для него это угроза, но законники… ты просто вспомни, как Эрик уничтожил тех снеговиков, когда мы с Гертрудой едва не потерпели поражение. А Ханна? Ей потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с одушевленными велефа. Орден Праведности опасен для Пугала куда больше, чем Братство.

– Ты думаешь, этот молчальник боится смерти? – от него так и веяло скепсисом.

– Если не смерти то того, что им смогут управлять, как теми снеговиками. Потерять контроль над собой, подчиниться чужой воле… Думаешь, ему это по душе?

– Если только законники, действительно, на такое способны – управлять одушевленными.

– Еще несколько месяцев назад я бы сказал, что «Лезвие дождя» это ерунда, а Орден только и способен, что вставлять нам палки в колеса, но реальность оказалась куда занимательнее. Они умеют гораздо больше, чем мы полагали.

– То есть у Пугала нет ничего личного к законникам? – Проповедник счел себя разочарованным. – Он просто потрошит некоторых из них лишь потому, что боится за свою свободу? Ха! Дырка в твоей теории, Людвиг! Отчего же Франческа тогда не приструнила его?

Я пожал плечами:

– Сперва растерялась и испугалась. А затем… они не так уж и плохо ладили.

Старый пеликан скептически хмыкнул, но сказал совсем не то, чего я от него ожидал:

– Буду приглядывать за нашим общим другом повнимательнее. Быть может, он проявит свою настоящую сущность. – Последние слова он произнес неожиданно низким, замогильным голосом и тут же хихикнул.

Он действительно начал чаще ходить за Пугалом, пока тому не надоело навязчивое внимание и оно попросту не стало исчезать в ближайших шкафах, оставляя Проповедника с носом.

Думая об этом, я проехал через мост Поваров, славный тем, что когда-то отсюда за то, что испортили праздничную сельдь для королевской гвардии, этих самых поваров скинули в канал. Недалеко находился Новый рынок, так что улица была забита народом и телегами. Продвигался я медленно, слушая, как со всех сторон раздается альбаландская речь. Я поймал себя на мысли, что немного отвык от родного языка, слишком долго проговорив на всеобщем.

Свешрикинг давно уже не была крепостью в классическом понимании этого слова. Рвы, а точнее каналы, что ее окружали, заключили в трубы и спрятали под землю, а дома подошли к внешней стене вплотную. Некоторые – образовав с ней единое целое.

Я выбрался на улицу Стражей, которая состояла сплошь из постоялых дворов. Я знал каждое из этих заведений. Где варят лучшее пиво, где подают вкуснейшую копченую сельдь, лучшее вино с пряностями и стейки из телятины, которую выращивали на лугах Бойгелдамма. Пока мы учились, то частенько кутили здесь с утра до ночи и с ночи до утра.

Ворота в Свешрикинге отсутствовали. Король приказал их снять, когда отдавал цитадель стражам. Кроме того, убрали все запорные решетки и цепи с подъемных мостов, вывезли оборонительные и осадные орудия, переместили арсенал. Его величество Дитрих Шестой слыл осторожным правителем, и, если дружбы с Братством не выйдет, не собирался штурмовать собственную крепость, теряя людей.

С тех пор прошло много лет. Арденау уже не мыслит себя без стражей и, конечно же, давно не боится их. Но ворота нам так и не поставили. Ограничились лишь стражниками возле несуществующих створок, чтобы по территории не шатались чужаки.

Караул несли солдаты королевской гвардии в алых мундирах, белых панталонах и блестящих касках, ремешки которых врезались в подбородок. Кроме гвардейцев также присутствовала стража, нанимаемая Братством, – рыжеволосые бородачи в серых куртках, черных штанах и малиновых беретах с соколиными перьями. Северные ньюгортцы с удовольствием нанимались к нам на службу.

Они увидели мой кинжал, и сержанты поклонились в традиционном приветствии. Один из них ударил в колокол, извещая, что прибыл страж.

За воротами я свернул в Журчащий парк, миновал обсерваторию, библиотеку, нырнул в калитку в стене внутреннего периметра, на ходу кивнув солдатам.

Я прошел мимо веселой стайки девушек, отвечая на их улыбки. Четыре светлые души помахали мне и поспешили в сторону школы. Я знал девчонок с одиннадцати лет, когда они только пришли к нам в класс, чтобы помочь ученикам испытывать на них самые простые фигуры.

– Быстро ты обернулся. – Проповедник, ожидавший меня под деревьями, прокомментировал: – Аппетитные милашки. Жаль, что знают лишь альбаландский. Не поняли ни одного моего слова, лишь смеялись. Какие у тебя планы?

– Зайти домой, бросить вещи. Поговорить с Мириам. Узнать обстановку. Я здесь ради Гертруды, а ее нет. Так что поеду в Нарару.

Тот посмотрел на меня странно:

– На кой черт, прости Господи? Ты ведь только что оттуда.

– В Барисете сяду на корабль до Дискульте. У меня дела в Билеско. Туда проще добраться через Золотое море, чем через перевалы Кантонских земель, а затем еще и гор юга Литавии. Штормы как раз прекратятся, когда я окажусь на побережье.

– Я, конечно, не против плавания, но выкинул бы ты это из головы. Задавать вопросы законнику… – Он покачал головой. – Это может закончиться крайне плохо. Не для него. Для тебя.

– Буду осторожен.

– Ага, – уныло отмахнулся он. – Верю-верю. Хочешь проявить осторожность – не выкинь из головы все то, что наплел тебе Вальтер. Ему ничего не стоило соврать и заманить тебя в ловушку.

Я направился к огромному зданию, которое, точно белый лебедь, охватывало крыльями своих корпусов Журчащий парк. Дворец построили в этом веке. Здесь были квартиры у некоторых магистров и тех, кто предпочитал жить на территории школы, а не в городе.

Деревянные двери оказались распахнуты, отчего в похожем на бочку холле с высокими, узкими витражными окнами и двумя спиральными лестницами, уводящими вверх, носился сквозняк. Тут я встретил старого слугу в темно-зеленой ливрее. Заметив меня, он чопорно поклонился.

– Господин ван Нормайенн, с возвращением. Вам требуется ключ от комнат?

– Да, Ходерик. Будь любезен.

Сутулясь, он ушел и вернулся через несколько минут, положив мне на ладонь тяжелый стальной ключ черного цвета.

– Если вам что-то потребуется, дайте мне знать.

– Конечно.

– Эта душа с вами? – Ходерик был Видящим.

– Конечно же я с ним! – возмутился Проповедник.

Слуга и бровью не повел.

– Душам запрещено появляться без разрешения на тренировочных площадках стражей и в зале Совета.

– Да знаю я. Знаю. Не появлюсь, – буркнул старый пеликан и первым поспешил к лестнице, бормоча на ходу: – За идиота он меня, что ли, держит?

Я поднялся на пятый, верхний этаж, прошел высоким коридором, где в солнечном свете золотистыми искрами кружились пылинки. Моя дверь, с широкой поперечной царапиной, которую когда-то оставил Ганс после веселой гулянки, ничуть не изменилась за все то время, что меня не было.

Я прожил в этих комнатах почти пять лет, пока учился у Мириам. За стенкой поселили Кристину, но она довольно быстро перебралась поближе к наставнице. Так что два года в этой части корпуса я был один-одинешенек, пока сюда не определили Шуко и Рози. Их дверь располагалась напротив.

– Разор и запустение. – Проповедник проник сквозь стенку и теперь вертел плешивой головой с некоторой долей неодобрения. – Понимаю, что это твое уютное гнездо, но как насчет того, чтобы обосноваться на постоялом дворе?

– Что-то не хочется.

– Так я и думал.

Я оглядел свою берлогу, состоящую из трех просторных комнат. Слишком давно я здесь не был. На мебели лежал толстый слой пыли, а в спальне, в углу, возле потолка, растянулась паутина. Стол был завален книгами. Еще больше громоздилось вдоль стены. На полу кабинета валялись вьюки с одеждой, сундуки были забиты вещами так, что у некоторых не закрывались крышки. В углу, в корзине для тростей, стояли шпаги и рапиры. Часть из них покрыла ржавчина.

Все это барахло создавало ощущение настоящего хаоса.

– Не пора ли избавиться от хлама? – Проповедник заглянул в кабинет с таким видом, словно это был неубранный свинарник.

– Вещи не мои.

– Львенок не будет в обиде. Раз он съехал со своей прежней квартиры и воспользовался твоей добротой, значит, ему все можно? Сколько я с тобой таскаюсь, столько эта дрянь тут валяется.

– Мне они не мешают. Я бываю в Арденау даже реже, чем он.

– Старьевщик по вам плачет.

Дверца массивного дубового шкафа неслышно приоткрылась. Проповедник этого не заметил. Пугало между тем пнуло дверь ногой, та распахнулась, задела высоченную стопку книг, и они с грохотом обрушились вниз. Старый пеликан, не ожидавший ничего подобного, взвизгнул и подскочил.

– Чертов шутник! Я бы умер, если бы только мог!

Оно повеселилось, осмотрело мои хоромы, и взгляд его выражал жалость.

– Тоже предлагаешь мне переехать на постоялый двор? – хмыкнул я.

– Ты дождешься, что это сделаем мы, а тебя оставим среди шмотья Львенка, – пригрозил Проповедник.

– Будем считать, что я испугался. – Я отдернул ситцевые шторы и, повернув медную ручку, распахнул окно, впуская в комнаты свежий воздух. – Но я не против, если вы наведете порядок, коли вас что-то не устраивает.

С таким же успехом я мог попросить Мириам сварить мне бульона. Проповедник лишь фыркнул да завалился на кровать, а одушевленный расчистил угол возле стола, уселся на пол, вытянув тощие ноги и надвинув соломенную шляпу на одутловатое лицо. Было видно, что здесь ему скучно, оно не ждет ничего интересного и мечтает «убраться в поля», где покойников, убийств и приключений гораздо больше, чем в школе Братства.

Из коридора раздался приглушенный грохот, и я выглянул туда. Дверь напротив оказалась приоткрытой, и из-за нее доносилась приглушенная ругань.

Ругались, что характерно, на цыганском. Я стукнул в косяк, лишь для того, чтобы обозначить свое присутствие, вошел.

– Вот это да! – произнес порядком набравшийся Шуко. – Людвиг, ты последний из всех, кого я ожидал здесь увидеть. Выходит, не зря я уронил эту чертову хрень.

Полный рыцарский доспех лежал на полу. Именно грохот его падения я слышал.

– Проклятущая рана. Из-за нее я стал неловким. – Он помахал правой рукой, которая оказалась забинтованной так, что не было видно даже пальцев.

– Думаю, из-за того, что ты в стельку пьян.

– Людвиг, не неси чушь. Если бы я был в стельку пьян, то спал бы, а не говорил с тобой. Мой старый добрый друг. – Шуко подошел к серванту, на котором стояли две бутылки вина. Одна из них была открыта и опустошена наполовину. – Если бы ты только знал, как я чертовски рад твоему приезду. В этом гнезде лживых шакалов, унылых идиотов и кислых ублюдков поговорить я мог лишь с бокалом.

– Давно ты в Арденау? И что у тебя с рукой?

– Кажется, уже целую вечность. Не помню. Да и какая разница? А с рукой… драка. Веселился в таверне, один тип криво посмотрел. Слово за слово – он, как оказалось, умел держать нож и повредил мне пальцы. А я расписал его рожу бритвой.

Он начал разливать вино по стаканам, насвистывая себе под нос. Шуко так и не смог измениться. И пошел после смерти Рози по пути разрушения. Чересчур много пьет и все время лезет на рожон, словно ищет того, кто мог бы его прикончить. Мой разговор с ним прошлым летом ни к чему не привел.

– Надо полагать, ты достал магистров, и тебя отозвали.

Шуко глянул на меня исподлобья:

– Не скажу, что они были не правы. Людвиг, не будь таким же кислым, как Проповедник. Вокруг и без тебя все хреново. Гертруда слишком заботлива, то и дело проверяет, не залез ли я в петлю. – Он рассмеялся и повернул голову на скрип. – А… это ты. Все еще жив?

По взгляду Пугала было понятно, что оно спрашивает о том же самом. Они с трудом переносили друг друга. Одушевленный до сих пор помнил, как в Солезино Шуко хотел уничтожить его.

– Я вроде тебя не приглашал.

Пугало вышло, с грохотом захлопнув за собой дверь. Цыган хмыкнул, сделал большой глоток.

– Эта тварь, Людвиг, вопиющее зло. Опаснее Тигра Пауля и вряд ли поддается дрессировке.

– Почем тебе знать?

Он пожал плечами:

– Предчувствие. Не призываю тебя его прикончить. Но прогони прочь.

– И что будет дальше? Оно станет добрее?

– Да плевать. Тебя поблизости не будет, и оно хотя бы не перережет тебе горло, пока ты спишь.

– Это давно бы уже случилось. Как видишь, я пока жив.

Вновь пожатие плечами:

– Дело твое. Но хочу, чтобы ты знал. Это я рассказал о нем магистрам.

Я прищурился:

– Не похоже на тебя.

– Трепать языком или лезть в чужие дела? – Он усмехнулся. – Прости, Синеглазый. Причина глупа и банальна. Я был не в форме и ляпнул лишнее. Я действительно виноват.

Его темные глаза стали необычно серьезны. «Не в форме», как видно, означало перебор с вином.

– С этой неприятностью я справлюсь. Но, проклятье, Шуко, ты наворотишь дел, если будешь продолжать в том же духе.

Он сумрачно кивнул:

– Ты был прав тогда, в Риапано. Рози мое пьянство не вернет. За последний год я достаточно натворил глупостей.

– Меня радует, что ты хотя бы задумываешься над проблемой.

Шуко покачал головой:

– Когда просыпаешься с раскалывающейся от боли башкой и начинаешь узнавать о том, что ты говорил, лишь из рассказов других, проблема встает перед тобой во весь рост деревьев Кайзервальда. Сегодня прощание с моими лучшими подружками. – Он кивнул на две бутылки. – Пора найти новую и куда более интересную цель в жизни. Начну с того, что упрошу магистров отправить меня в Золян.

– Тогда уж сразу в Темнолесье или на Волчьи острова.

– Не смейся. Золян достаточно далеко от привычного мира. Восток, дикие места, дикие люди. И как можно меньше воспоминаний о прошлом. Эти стены слишком сильно давят на меня. А там, за работой, у меня не будет времени думать о том, что случилось.

Вино в наших бокалах закончилось, и он налил еще, отставив пустую бутылку в сторону.

– Ты не сможешь убежать от прошлого, Шуко. К сожалению, ни у кого это не получилось.

– Скажи то, чего я не знаю! – махнул он рукой. – Сперва я считал, что в смерти Рози виноват Пауль. Ему нельзя было разделять нас. Затем винил себя… До сих пор виню. Мне не следовало отпускать ее с ним и идти с тобой в ту больницу.

– Зачем вы втроем приехали в Солезино, Шуко?

Цыган посмотрел задумчиво, и я добавил:

– Точнее, вчетвером. Кристина ведь тоже там была?

– Да, была. Уехала сразу после землетрясения, до того, как началась эпидемия юстирского пота.

– Вы ходили к зданию Ордена?

Он удивился вопросу:

– Я? На кой черт? У нас с Рози дел было невпроворот. Ходила Кристина. Сказала, что ей следует представить отчет магистрам, поэтому тем же вечером уехала.

Угу. И, судя по имеющимся у меня сведениям, среди развалин она нашла клинок работы темного мастера, принадлежавший кому-то из законников.

– Кристина уехала, приехала Гертруда.

– А она там ради чего появилась? – нахмурился я.