Глава пятая
Охотники и олени

Говорят, лет пятьсот назад в Дикоградье Рубежа существовала варварская забава. Преступника бросали в яму к плененному шаутту, на потеху зрителям. Все закончилось в один день, когда во время такого веселья в лагерь пришли другие демоны. Люди в первую минуту даже не поняли, что забава обернулась смертью. А когда поняли, стало уже слишком поздно.

Из записок неизвестного путешественника, найденных в Каренской библиотеке

Вода в чаше была горячей. Почти обжигающей. Язев Эрбет опустил в нее морщинистые руки, прищурил воспаленные глаза, наслаждаясь той умиротворяющей волной, что накрыла его. Чистота была важна, он боготворил ее и старался, чтобы на его руках и под ногтями никогда не появлялась грязь.

Приглушенные крики Таледа Гора ничуть не мешали ему. Наконец Эрбет вытащил пальцы из порозовевшей воды, и предупредительный Невек, его верный молчаливый слуга, протянул господину полотенце, благоухающее лавандовой свежестью.

Хозяину Тавера было приятно касаться ткани, ощущать ее на своей коже и знать, что чистота снова с ним.

Он не глядя бросил использованное полотенце на темный в разводах пол, посмотрел на обоих своих сыновей.

Ринстер – худой и скуластый, с яркой рыжинкой в волосах, которая давно потерялась в седине его отца, откровенно скучал. Ему не нравилось здесь присутствовать, но он всегда слушался, и слово главы семьи было для него законом. Выше личных интересов, желаний и забот. Язев знал об этом и ценил терпение среднего отпрыска и его уважение к себе. Ринстер был его главной надеждой – ума в нем поболее, чем в Кельге и… и Иане, сохрани его душу Шестеро. Сможет держать город в кулаке, используя то, что оставит ему отец.

Кельг, огромный и краснолицый, с густой перепутанной шевелюрой и бородой, отдуваясь, пил уже третью кружку пива. Но все это время его маленькие свинячьи глазки продолжали следить за подвешенным к потолку человеком.

– Ну так на чем мы остановились? – спросил Язев.

– Он умолял его простить, – напомнил Ринстер и откинулся на стуле, неодобрительно покосившись на старшего брата, который оглушительно рыгнул, но тут же прикрыл рот здоровенной ладонью.

– Прости, отец.

Тот лишь в раздражении поджал губы. Все его внимание занимал обнаженный толстый человек, раскачивающийся на цепи, привязанный за руки. Господин Эрбет не скрывал своего презрения и отвращения.

Колыхающиеся складки жира, точно перед ним была какая-то медуза, слезы, текущие из глаз, и опустевший мочевой пузырь, из-за чего и без того грязный пол стал еще грязнее. Мерзкое, отталкивающее зрелище.

– Кельг. Повтори урок.

Тот был рад стараться. На вкус Язева, его сын был довольно жесток, порой перегибая палку, но его действия приносили пользу. Конечно, если их контролирует кто-то еще и умеет вовремя остановить «творческое рвение».

Великан поставил опустевшую пивную кружку, взял обоюдоострый топор, прислоненный к стене, с усмешкой зашел к антиквару за спину. Тот затрясся, замычал от ужаса, замотал головой и стал неспешно и величаво раскачиваться туда-сюда, словно маятник.

Кельг примерился, скалясь редкими зубами, и ткнул топорищем пленника в почку.

– Смотрите-ка! Визжит точно свинка! – заржал он и хотел ударить еще раз, но, заметив предостерегающий жест отца, остановился с явным сожалением. – Невек, еще пива!

Молчаливый слуга-даворец выполнил приказ и вновь встал за спиной своего господина, положив руку на меч.

– Итак. Подводим итог. – Язев шевельнул пальцем, и Ринстер, встав со своего места, вытащил кляп из слюнявого рта.

– Милорд! – задыхаясь, зачастила жертва. – Милорд! Я не виноват! Поверьте, милорд!

– Это не то, что я хотел услышать.

– Я сожалею! Сожалею! Пожалуйста!

Ринстер сунул кляп обратно и повторил:

– Он сожалеет, отец.

Кельг громко хрюкнул, явно находя это веселым:

– Вскроем свинку? От горла до паха!

Иллюстрируя свои слова, он поднес месяцеобразное лезвие топора к объемному животу торговца и сделал страшное лицо.

– Уймись, – остановил его Язев, видя, что подвешенная туша вот-вот потеряет сознание от страха. – Талед, ты не даешь мне говорить. Сейчас Ринстер снова вытащит из тебя кляп, но если ты снова будешь выть и умолять, не давая вставить мне и слова, то я рассержусь, и Невек вырежет тебе язык. Это понятно?

Слуга обнажил кинжал, сделал шаг вперед. Талед Гор, прекрасно знавший репутацию правой руки милорда, отчаянно кивнул, показывая, что ему все ясно.

На этот раз он молчал, глядя несчастными, заплаканными глазами.

Господин Эрбет тяжело вздохнул:

– Итак, ты сожалеешь. Это достойное поведение приличного человека. Ты осознал свою ошибку?

Ринстер ткнул толстяка пальцем, тот ойкнул и, поняв, что требуется ответить, пролепетал:

– Осознал, милорд.

– И в чем она?

– Я не должен был идти с этим к милорду Иану. Я должен был прийти к вам.

– И если в следующий раз к тебе обратится какой-нибудь циркач, какой-нибудь воришка или еще кто-то, пытающийся украсть у меня и в моем городе, пойдешь ли ты к Ринстеру?

– Нет, милорд.

– Быть может, станешь беспокоить Кельга?

Антиквар посмотрел на гиганта, мучившего его, с ужасом.

– Нет, милорд. Только к вам.

– Урок усвоен, – выдал свое заключение средний сын.

– Теперь мы можем его разделать? – оживился старший.

Язев мог бы сказать, какого шаутта тогда он терял время на обучение мертвеца, но промолчал. Протянул руку, и Невек вложил в нее кинжал, рукоятка которого уже была предупредительно обмотана лоскутом ткани, пропитанной ароматом лаванды.

Талед Гор полузадушенно пискнул:

– Я всего лишь хотел проявить верность вашей семье, милорд!

– Заткнись! – прошипел ему на ухо Ринстер. – Виси и слушай, если не желаешь отправиться на ту сторону.

– Верность… Ты проявил свою верность. Моему сыну. Но теперь он мертв. А ты жив. – Язев Эрбет стал медленно приближаться к нему. – Я нахожу это обстоятельство очень печальным, а ты прекрасно знаешь, что случается, когда я опечален.

Ему не нравился смрад, который исходил от этого человека. Кельг прав. Действительно свинья. Но он, как всегда, преодолел себя – и перерезал ремни, удерживающие запястья антиквара. Тот мешком плюхнулся на пол, рыдая от облегчения, пытаясь подползти и поцеловать ботинок.

Невек пресек эти поползновения, встав у него на пути.

– Ты жив только благодаря моей милости. Не забывай это, Талед. Второй раз я такой ошибки не прощу. И ты и вправду кончишь как свинья на бойне. Убирайся из моего подвала.

Не слушая захлебывающихся благодарностей, он направился прочь, сказав по пути Невеку:

– Верни этому слизняку одежду и вышвырни прочь.

Возле лестницы Ринстер подошел к отцу, подал ему руку, и тот оперся на нее, начав подъем на первый этаж. К началу каждой осени колени милорда Эрбета ныли и напоминали тому о преклонном возрасте. Он ненавидел свой недуг и принимал его как пытку, посланную ему Шестерыми непонятно за что.

– Стоило ли его отпускать? Надо было прикончить хряка! – прогудел Кельг с совершенно детской обидой. – Это было бы уроком для всех.

– Вот поэтому после моей смерти решать, что делать, будет Ринстер, а не ты! – жестко произнес Язев.

Он увидел, как окаменело лицо старшего сына от этого напоминания. Вздохнул. Подошел к великану, жестом приказал наклониться, взяв его голову обеими руками, притянул к себе и, забыв о грязи, поцеловал в лоб.

– Я люблю тебя. Ты мой первенец. Но что поделать, если тебе досталась вся сила и безрассудность, а Ринстеру… – Он не стал говорить «ум», хотя очень хотелось. – Ринстеру досталась осторожность и расчетливость. Ты – щит и топор нашего рода. Но если тебе дать волю, то ты порубишь всех, до кого дотянешься. Будешь править среди трупов, а мертвецы не могут платить деньги, служить и выполнять приказы.

– Я не собирался рубить всех. Только антиквара.

Язев терпеливо вздохнул и потрепал отпрыска по щеке, прежде чем отпустить:

– Когда ты убиваешь оленя в моем лесу, то кидаешь мертвую тушу в середину стада?

– Нет. Иначе они разбегутся и долго не появятся на этом месте.

– Вот так же с людьми. Талед не нищий и не тот безымянный прохожий на тракте, которого ты задавил лошадью семь месяцев назад. Антиквар богат, верен нам в силу своего умишки, и нет явных причин для его смерти.

– Иан мертв. Разве это не причина?

– У Иана ветер был в голове! – вспылил старик. – Он был дураком! Шауттом взятым дураком! Эти безудержные пьянки и шлюхи свели его в могилу!

Он перевел дух и сказал уже гораздо спокойнее:

– Но мальчик был моей кровью и плотью. Он мой сын, так же как и вы оба, а я не позволяю убивать моих детей безнаказанно.

Язев вошел в большой обеденный зал, сел за стол, накрытый ослепительно-белой скатертью, все еще хмурясь, хлопнул в ладоши. Появились тихие слуги, поставили перед ним чашу с горячей водой, и он вновь вымыл и вытер руки. Затем придирчиво осмотрел нож и фужер, выискивая на них грязь и разводы.

– Мне только фруктов. Ринстер ничего не будет. Кельгу пива. Несите сразу две кружки, чтобы не бегать у меня перед глазами сто раз.

Пока накрывали, хозяин Тавера сказал, обращаясь к силачу:

– Жестокость – это хорошо. Я не против нее. Но в свое время. И когда меня не станет, об этом времени предупредит тебя Ринстер. Самое глупое, что вы сможете сделать, – это переругаться из-за того, чья задница должна сидеть на моем стуле. Я обоим желаю добра, но друг без друга вас порвут на части. Или Марки, или Веонты. Или люди герцога. Потеряете все. Понимаешь, Кельг?

Старший сын хмуро кивнул:

– Ты же знаешь, отец, что я не против. Деньги Ринстер считает лучше меня.

– Вот и хорошо. Тебя должны бояться, но знать, что ты не станешь ломать им черепушки без веской причины. Люди – это воск. После того как вы мнете его, они должны стекать к вашим ногам и благодарить за ту боль, что вы им наносите. Ну, теперь я вас слушаю.

Братья переглянулись, и Ринстер неохотно произнес:

– Обрадовать тебя нечем. Акробата пока не поймали.

– А владелец цирка?

– Кельг был очень убедителен, так что я с чистой совестью могу сказать, что тот ничего не знает, отец. Этот Тэо сбежал из его цирка в ту ночь, когда погиб Иан. Подбивал остальных артистов на бунт, пытался украсть деньги.

Язев скривился:

– Вся эта артистическая мразь годна лишь для увеселения черни. Воры, убийцы и жулики. Я говорил тебе, Ринстер, нельзя было отпускать цирк. Они могли что-то знать!

Тот помолчал, затем нейтрально произнес:

– Ты вроде доверяешь моему мнению. Никто не знает, где акробат.

– По роже Кельга видно, что он бы поспорил с этим утверждением.

– Могу отправить людей вдогонку. Они вернут их.

Милорд Эрбет сунул в рот виноградину, прожевал:

– На кой Скованный мне толпа клоунов? Нам нужен один канатоходец.

– Ты действительно считаешь, что именно он убил Иана?

Язев под взглядом сыновей выпил воды, промокнул губы салфеткой:

– Нет. Я так не думаю. С Ианом был Лок. А его готовил Невек. К тому же один плясун на веревке, даже самый ловкий, не справится со всеми. Видели, во что превратились тела? Там был кто-то еще. Акробат, вне всякого сомнения, замешан. Но мне нужен не только он. Все, кто это сделал. Поэтому так важно привезти его ко мне живым. Увеличь награду за его голову.

Кельг недовольно поерзал на стуле, но перечить не стал, хотя по его виду было понятно, он и так считает цену порядком завышенной.

– Его уже может не быть в стране, а мир большой, отец.

– Угу. Но в нем полно людей, которые любят деньги. И пока мы трое живы, сотни тех, кто зарабатывает мечом, в лепешку расшибутся ради семидесяти марок золотом. Что, Давек?

Последний вопрос был обращен к невысокому крепышу при мече, который вошел в обеденный зал. Начальник охраны милорда поклонился:

– Ваша милость, у дверей человек. Говорит, что желает видеть вас. Это по поводу циркача.