Налицо разброс сил (2 армии – до 34 % сил выставлено против Германии и 4 армии, т. е. свыше 52 % – против Австро-Венгрии). Но в сложившейся обстановке он был неизбежен, т. к. Первая мировая война – война коалиционная, и России нельзя было допустить поражения Франции под угрозой собственного поражения. Разгромив англо-французов, Германия перебрасывала свои освободившиеся армии на Восточный фронт и вместе с Австро-Венгрией сминала русские войска. В этот период никакие успехи русских войск в противостоянии с Австрией не смогли бы компенсировать крушение Франции.

Военный специалист профессор А. А. Свечин писал: «Вторжение в Восточную Пруссию (русской армии. – А.О.) было не только нашей обязанностью, но и диктовалось нам инстинктом самосохранения. Германия поворачивалась к нам, с началом войны, спиной. Мы должны были напрячь свои силы, чтобы больно её укусить и помнить при этом, что чем больнее был наш укус, тем скорее ее руки выпустят схваченную за горло Францию…»^[6].

Но в предвоенный период среди компетентных кругов России присутствовало недовольство стратегическим планированием, и считалось, что план войны «был во многих отношениях невыгоден для России, так как русские силы сосредоточивались против пустого почти пространства на германском фронте, тогда как Австро-Венгрия в это время направляла против нас главные свои силы»^[7]. Исходя из специфики коалиционной войны, Россия сознательно приносила в жертву возможность нанесения быстрого и решительного поражения одному из своих противников ради интересов всей коалиции.

Кроме того, русское командование и по вполне объективным причинам (прежде всего, вопросы мобилизации и транспортной инфраструктуры) не могло полностью выполнить своего обещания союзникам о сосредоточении на германском фронте 800-тысячной армии и о решительном наступлении на нем после 15-го дня мобилизации. В состав Северо-Западного фронта выделялось (и лишь к 40-му дню мобилизации) не более 450 тыс. штыков и сабель. На 15-й день в составе войск на германском фронте могло быть сосредоточено не более 350-ти тыс. человек (реально же было еще меньше). К этому времени Россия могла развернуть против Германии и Австро-Венгрии лишь 27 пехотных и 20 кавалерийских дивизий, т. е. треть своих сил. Для переброски следующей трети требовалось еще 8 дней, а последние войска прибывали на фронт вплоть до ноября 1914 г.

Военная наука требовала ждать полного сосредоточения войск – иначе наступающие войска оставались без второочередных частей, тяжелой артиллерии и тыловых служб. Но перспектива скорого разгрома союзника обязывала российское военно-политическое руководство жертвовать национальными интересами ради общесоюзных.

Принятый русским военно-политическим руководством план стратегического развертывания теоретически отвечал сразу двум задачам: нанести решительное поражение австро-венгерской армии и оказать быструю и эффективную помощь Франции путем наступления в Восточной Пруссии. Но он наталкивался на непреодолимые трудности, главной из которых была недостаточность сил русской армии на начальном этапе мировой войны. Огромная протяженность фронта, постепенность переброски сосредотачиваемых войск при маневренных боевых действиях – накладывали значительный отпечаток на первые операции русской армии. Именно недостаточность сил и недоотмобилизованность русских войск привели к неудаче в Восточной Пруссии и к более скромному, чем предполагалось, результату Галицийской битвы.

Так, войска Северо-Западного фронта насчитывали на бумаге 30 дивизий (реально же – на треть меньше), противостоя 16–20 германским дивизиям. Но 16 немецких дивизий, по своей огневой мощи равнявшихся 20–22 русским, и опиравшиеся на сильные оборонительные рубежи Восточной Пруссии, могли легко противостоять наступлению 22–24 русских дивизий.

На главном же (австрийском) фронте против 44–47 австро-германских дивизий противостояло до 42,5 русских дивизий (к тому же и с более поздними сроками готовности).

При такой расстановке сил трудно было ожидать решающего успеха на обоих стратегических направлениях. Но союзнический долг обязывал русскую армию действовать активно. Н. А. Таленский так оценивал «стратегическую раздвоенность» русского довоенного планирования: «Оперативно-стратегическая значимость русского Северо-Западного фронта, с точки зрения собственных интересов России, позволяла уменьшить силы, предназначенные для борьбы с Германией, ведя на этом фронте оборонительные действия, и увеличить силы, направленные против Австро-Венгрии. Однако русский генеральный штаб был связан условиями Франко-Русской конвенции…»^[8].

Очевидно, что уже на первом этапе войны важнейшая роль русской армии заключалась в срыве всего довоенного стратегического планирования держав германского блока. Его шанс выиграть войну на два фронта заключался в том, чтобы, воспользовавшись преимуществами внутренних операционных линий, разбить своих противников по частям, использовав разницу в сроках между французской и русской мобилизациями. Аналогичным образом Россия повлияла и на австро-венгерское стратегическое планирование, в то время как Австро-Венгрия воевать на два фронта была способна еще менее Германии.

Таким образом, в коалиционной Первой мировой войне России пришлось «разрываться» между исполнением союзнического долга и реализацией собственных стратегических задач. Соответственно и главные фронты для России – Юго-Западный и Кавказский (тогда как Северный и Западный фронты выполняли, прежде всего, задачу оковывания германских войск). Во многом именно в этом кроется относительная пассивность Северного и Западного фронтов по сравнению с «ударными» фронтами – Юго-Западным и Кавказским.

В ходе войны Россия проводила боевые операции, предназначенные облегчить положение союзников – эти, зачастую неудачные с оперативно-тактической точки зрения, положительно отразились на положении Антанты (Восточно-Прусская операция 1914 г., операция на Стрыпе в декабре 1915 г., Нарочская операция 1916 г.). Операции же, проводившиеся для реализации российских стратегических задач, приводили к важнейшим результатам и большому успеху (Галицийская битва, Карпатская операция, наступление Юго-Западного фронта 1916 г., Эрзерумская, Трапезундская, Эрзинджанская, Огнотская операции). Но и эти операции способствовали победе всей коалиции, т. к. отвлекалось внимание противника, перемалывались его дивизии, тратились вооружение и боеприпасы, под влиянием побед русского оружия появлялись новые союзники.

Ветеран и новобранец Антанты, 1917. Взято из: Нива, 1917.

Как правило, операции, проводившиеся исключительно в интересах союзников (торопивших со сроками, навязывавших параметры операции) были в военном отношении неудачными и, наоборот, планировавшиеся последовательно русским командованием ради очевидной перспективы Русского фронта, были успешны.

Наличие двух главных ТВД уже исключило для германского блока возможность выиграть войну. Раздвоение стратегической мысли противника, оперативные метания, переброски войск с одного стратегического ТВД на другой – суровая реальность для стран Четверного союза.

Усилия русской армии в большой степени повлияли на процесс перехода стратегической инициативы.

Так, летом 1914 г. вторжение русских войск в Восточную Пруссию и Галицию сорвало планы А. Шлиффена и Ф. Конрада фон Гетцендорфа, и германский блок столкнулся с реальностью войны на два фронта – воспользоваться разницей в сроках мобилизации и разбить своих противников поодиночке ему не удалось.

Осенние операции 1914 г. в Восточной Пруссии и Польше явились важнейшей предпосылкой проигрыша Германией битвы за Фландрию и привели к окончательной стабилизации Французского фронта. Австро-германцы начали наращивать группировку своих войск на Русском фронте и перенесли центр тяжести боевых операций своего блока против России. Благодаря этому союзники России получали на Французском фронте годовую передышку.

С конца весны 1915 г. германский блок захватил и в течение года удерживал стратегическую инициативу – русская армия приняла на себя главный удар объединенных сил германского блока, но и в этот период серией боевых операций пыталась облегчить положение своих союзников.

В результате наступления Юго-Западного фронта и операции на Сомме 1916 г. стратегической инициативой вновь завладели державы Антанты. Ответ армий держав германского блока заключался в натиске на наиболее слабого члена Антанты – Румынию, которая оказалась разгромленной. Но Румынский фронт был реанимирован действиями русских войск. Именно крупномасштабное наступление русской армии весной – осенью 1916 г. позволило Антанте вновь овладеть стратегической инициативой.

И лишь революция в России изменила стратегическую ситуацию.

Помимо реалий коалиционной войны, учитывая специфику Русского фронта, русская армия была вынуждена применять стратегию обширных театров.

Генерал-лейтенант В. Борисов писал в этой связи: «В 1914 г. мы не руководствовались стратегией для своего, русского, театра: мы развернули армии так, как будто намеревались быстро пройти через Бельгию, хотя германский марш, по пространству был не длиннее самсоновского от Ломжи к Танненбергу. Германцы шли к решительному пункту своего театра, а мы, сделав такой же прыжок как германцы, очутились на дне своей широкой канавы. Каких трудов, каких потерь стоило нам выбраться из польского мешка на наш естественный фронт 1915 г. Мы повторили туже ошибку, какую сделали в 1812 г.»^[9].

Обширный театр военных действий требует соответствующего размаха операций, широты маневрирования, учета географических особенностей местности – причем эти особенности приобретают стратегический характер. Сама территория перестает быть объектом оперативно-стратегического воздействия – потеря пространства теряет решающее значение. Так, утраченные русской армией в 1915 г. территории, будь это в Европе, несомненно привели бы к капитуляции европейского государства. На Русском же фронте продвижение противника на 300 км фактически ничего не значило.

Обширность фронта позволяет относить стратегическое развертывание в глубину страны и начинать боевые операции лишь тогда, когда будут выявлены оперативно-стратегические намерения противника. Это позволяет осуществлять такие перегруппировки войск, которые очень рискованны для малого театра военных действий.

Он позволяет при обороне удерживать только магистральные операционные направления, допускать продвижение неприятеля вглубь страны вплоть до истощения им своей наступательной мощи, применять тактику «выжженной земли».

Противнику, даже после победы в сражении, бывает трудно добиться решительного стратегического результата: глубина театра военных действий позволяет побежденному избегнуть многих кризисных моментов. Прорывы, обходы, охваты имеют лишь локальное значение.

Кроме того, огромные расстояния придают исключительное значение применению подвижных войск.

Стратегическое искусство русской армии в Первую мировую войну осуществлялось посредством деятельности Штаба Верховного главнокомандующего (Ставки).

В кампании 1914 г. внимание русского военного руководства было приковано к двум ТВД – восточно-прусскому и галицийскому. Соответственно, проводились две изолированные фронтовые операции – первая в интересах союзников (Франции), вторая – в российских интересах.

Восточно-Прусская операция 4 августа – 1 сентября 1914 г. имела важнейшие стратегические последствия. Для русских войск стратегической целью операции было воздействие на Французский фронт – т. е. срыв германского стратегического планирования.

В ходе этой операции противники не решили своих оперативно-стратегических задач: русские не смогли занять Восточную Пруссию, немцам не удалось выиграть время, необходимое для завершения кампании во Франции. Но в стратегическом аспекте произошло то, чего стремился избежать А. фон Шлиффен: германцы ослабили ударную группу своих армий на Французском фронте ради интересов второстепенного для них на тот момент ТВД. Ослабив свою ударную группировку на Французском фронте, немцы провалили свое стратегическое планирование и утратили перспективу победы в войне.

Благодаря действиям 1-й и 2-й армий Северо-Западного фронта Гвардейский резервный (из состава 2-й армии), 11-й армейский (из состава 3-й армии) корпуса с 8-й кавалерийской дивизией были переброшены в Восточную Пруссию. 5-й армейский корпус также был оттянут с Французского фронта и также готовился к переброске, и, хотя в Восточную Пруссию не попал, но не принял участия и в решающих схватках во Франции.

Немцам не хватило этих соединений для победы на Марне.

Профессор комдив В. А. Меликов писал: «В августе – сентябре 1914 г. Франция оказалась в тяжелом положении… и если бы не бешеное огульное наступление в Восточную Пруссию царской армии, которая спешила этим ударом отвлечь германские силы на восточный (русский) фронт…, то положение на Марне для французов было бы еще более серьезным… Мольтке-младший приказал снять с главного направления (правый фланг германских армий, двигавшихся к Парижу) два корпуса и перебросить их на восточный фронт. Эта слабость в стратегической целеустремлённости имела свои тяжелые последствия для германских армий, так как этих корпусов, столь нужных в сражении на Марне, – там уже не оказалось…»^[10].

Ю. Н. Данилов объяснил причины снятия соединений именно с ударного фланга германской армии: «Развертывавшиеся у немцев на востоке события не позволяли медлить, и потому к перевозке были предназначены такие части, которые скорее других могли быть посажены на железную дорогу и прибыть к месту нового назначения. В соответствии с таким заданием, были сняты с правого обходившего французов фланга два корпуса (Гвардейский резервный и XI-й) и одна кавалерийская дивизия (8-я)… Принятое германским главнокомандованием решение о переброске части сил на восточный фронт явилось, конечно, для дальнейшего хода событий на западе фактором огромного значения. Кроме численного и притом значительного ослабления уже занесенного удара, это решение, несомненно, отказало еще свое подтачивающее влияние па духовное равновесие германских вождей, их веру в предстоящее дело, а значит, и волю к победе…»^[11].

Полковник Ф. Храмов писал: «Такое ослабление ударной группировки правого крыла германских армий бесспорно было одной из причин неудачного для германских войск исхода сражения на Марне в сентябре 1914 года… Таким образом, русские, вынудив германское командование перебросить часть сил с французского фронта на восток, оказали Франции серьезную помощь, сыгравшую в дальнейшем ходе войны крупную стратегическую роль»^[12].

Немецкий военный историк О. фон Мозер считал, что обстановка, сложившаяся в Восточной Пруссии, «послужила причиной особенно неудачного и рокового мероприятия, а именно – посылки двух армейских корпусов с правого фланга немецкой армии…»^[13].

Н. Н. Головин считал, что переброска германских корпусов с Французского фронта на Русский в этот период «представляла собой самую грубую стратегическую ошибку, совершенную во время Великой войны какой-либо воюющей стороной»^[14].

Первый Верховный главнокомандующий русской армией в годы Первой мировой войны великий князь Николай Николаевич-младший. Взято из: Великая борьба народов. М., 1915.

Вторым важнейшим стратегическим последствием этой операции стал беспрепятственный выигрыш русскими войсками Галицийской битвы с разгромом главных сил австро-венгерской армии. Командование германской 8-й армии не смогло использовать успешную операцию против 2-й русской армии и довести ее до решительного стратегического успеха на Восточноевропейском ТВД. Оно, несмотря на просьбы австро-венгерского главного командования, повернуло свои войска на северо-восток – против 1-й русской армии, предоставив русским свободу действий в Галиции.

Русскому Верховному главнокомандующему великому князю Николаю Николаевичу хватило стратегической дальновидности: с помощью свежей 9-й армии он переломил оперативно-стратегическую ситуацию в северной Галиции в пользу русского оружия, а затем вернул под русский контроль и часть Восточной Пруссии.

Стабилизация Французского фронта и необходимость спасения своего австрийского союзника явились предпосылкой переноса центра тяжести боевых операций армий держав германского блока на Восток. Прослеживается тенденция усиления германских войск Русского фронта с оформлением их в самостоятельное командование.

Основными особенностями стратегического искусства русской армии в Восточно-прусской операции являлись: 1) ускоренная мобилизация, сосредоточение и развертывание 1-й и 2-й армий Северо-Западного фронта главной задачей ставили помощь союзнику и захватить стратегической инициативы; 2) формой стратегического маневра являлся стратегический охват противника (целью русских было окружить и уничтожить войска 8-й армии).

Планируя операции против Австро-Венгрии, Ставка предполагала концентрическое наступление двух групп армий Юго-Западного фронта (правый фланг – 4-я и 5-я армии, левый фланг – 3-я и 8-я армии) в операции на окружение. Армии Юго-Западного фронта фронтальным движением по сходящимся направлениям должны были выйти на фланги противника, смять их, отрезав главные силы австрийцев от рек Сан и Днестр. Но противник, изменил свой план 1912 г. и отнес развертывание армий на 100 км к западу, вследствие чего теперь австрийские войска охватывали русских на северном фланге. И своим первоначальным успешным действиям на этом фланге сражения австрийцы были обязаны более раннему занятию рубежей и развертыванию, а также общему превосходству сил и средств над русскими армиями правого фланга Юго-Западного фронта.

В Галицийской битве 5 августа – 13 сентября 1914 г. исход операции определили умелое оперирование стратегическими резервами и своевременность подхода подкреплений. Устроить «котел» для австро-венгерской армии в Галицийской битве не удалось вследствие изменившегося стратегического развертывания австрийских армий. Русское Верховное командование смогло в должной степени распорядиться резервами, сформировав 9-ю армию и введя ее в бой на северном фланге битвы. Сосредотачивая 9-ю армию в районе Варшавы в роли резерва, русское верховное главнокомандование совершило железнодорожный маневр, усилив правый фланг 4-й армии в районе Люблина, что позволило преодолеть негативную обстановку на северном фланге Галицийской битвы.

Стратегической целью операции являлся разгром и уничтожение ядра австро-венгерской армии, что позволяло вывести из войны одну из ключевых держав германского блока. В первой части цель удалось реализовать, но вторую часть в силу объективных причин – нет. Цель данной стратегической операции соответствовала исконно русским интересам, но содействовала союзникам – прежде всего сербам.

Стратегический результат этой операции огромен. Была обескровлена австро-венгерская армия, начавшая терять боеспособность и требовавшая все возраставшей поддержки со стороны германских войск. Вырос удельный вес германских войск на Русском фронте. Кампания 1914 г. заканчивалась в пользу Антанты – операция изменила обстановку не только на юго-западном стратегическом направлении, но и на всем Русском фронте.

Странами германского блока была потеряна важная в стратегическом и экономическом (нефтяные ресурсы) аспектах территория – Галиция. Русские войска вышли к Карпатам и стояли у границ Венгрии и Чехии.

Основными особенностями стратегического искусства русской армии в данной операции являлись: 1) эффективное использование стратегического резерва (его роль выполнили подходящие войска 2-го эшелона), структурированного в форме 9-й армии; 2) эффективный железнодорожный маневр Верховного главнокомандования.

Стратегически именно Галицийская битва, как центральное сражение кампании, способствовала выигрышу Антантой и кампании 1914 г. а значит, и всей войны.