Весенние песни

1

 
О, удались навек, тяжелый дух сомненья!
О, не тревожь меня печалью старины,
Когда так пламенно природы обновленье
И так свежительно дыхание весны;
Когда так радостно над душными стенами,
Над снегом тающим, над пестрою толпой
Сверкают небеса горячими лучами,
Пророчат ласточки свободу и покой;
Когда во мне самом, тоски моей сильнее,
Теснят ее гурьбой веселые мечты,
Когда я чувствую, дрожа и пламенея,
Присутствие во всем знакомой красоты;
Когда мои глаза, объятые дремотой,
Навстречу тянутся к мелькнувшему лучу…
Когда мне хочется прижать к груди кого-то,
Когда не знаю я, кого обнять хочу;
Когда весь этот мир любви и наслажденья
С природой заодно так молод и хорош…
О, удались навек, тяжелый дух сомненья,
Печалью старою мне сердца не тревожь!
 

20 апреля 1857

2

 
Опять я очнулся с природой!
И кажется, вновь надо мной
Все радостно грезит свободой,
Все веет и дышит весной.
 
 
Опять в безотчетном томленье,
Усталый, предавшись труду,
Я дней без труда и волненья
С каким-то волнением жду.
 
 
И слышу, как жизнь молодая
Желания будит в крови,
Как сердце дрожит, изнывая
Тоской беспредметной любви…
 
 
Опять эти звуки былого,
И счастья ребяческий бред…
И всё, что понятно без слова,
И всё, чему имени нет.
 

Санкт-Петербург, 15 мая 1857

Серенада Шуберта

 
Ночь уносит голос страстный,
Близок день труда…
О, не медли, друг прекрасный,
О, приди сюда!
 
 
Здесь свежо росы дыханье,
Звучен плеск ручья,
Здесь так полны обаянья
Песни соловья!
 
 
И так внятны в этом пенье,
В этот час любви,
Все рыданья, все мученья,
Все мольбы мои!
 

11 сентября 1857

«Я знал его, любви прекрасный сон…»

 
Я знал его, любви прекрасный сон,
С неясными мечтами вдохновенья…
Как плеск струи, был тих вначале он,
Как майский день, светлы его виденья.
Но чем быстрей сгущался мрак ночной,
Чем дальше вглубь виденья проникали,
Тем всё бледней неслись они толпой,
И образы другие их сменяли.
Я знал его, любви тяжелый бред,
С неясными порывами страданья,
Со всей горячностью незрелых лет,
Со всей борьбой ревнивого терзанья…
Я изнывал. Томителен и жгуч,
Он с тьмою рос и нестерпимо длился…
Но день пришел, и первый солнца луч
Рассеял мрак. И призрак ночи скрылся.
 

Сентябрь 1857

Сегодня мне исполнилось 17 лет…

 
«Шестнадцать только лет! – с улыбкою холодной
Твердили часто мне друзья, —
И в эти-то года такой тоской бесплодной
Звучит элегия твоя!
О, нет! Напрасно, вняв ребяческим мечтаньям,
О них рассказывал ты нам;
Не верим мы твоим непризнанным страданьям,
Твоим проплаканным ночам.
Взгляни на нас: толпой беспечно горделивой
Идем мы с жребием своим,
И жребий наш течет так мирно, так счастливо,
Что мы иного не хотим.
На чувство каждое мы смотрим безразлично,
А если и грустим порой,
Смотри, как наша грусть спокойна и прилична,
Как вся проникнута собой!
Пускай же говорят, что теплого участья
В нас горе ближних не найдет,
Что наша цель мелка, что грубо наше счастье,
Что нами двигает расчет;
Давно прошла пора, когда не для забавы
Таких бы слушали речей:
Теперь иной уж век, теперь иные нравы,
Иные страсти у людей.
А ты? Ты жить, как мы, не хочешь, не умеешь,
И, полон гордой суеты,
Еще, как неба дар, возносишь и лелеешь
Свои безумные мечты…
Поэт, беги ты их, как гибельной заразы, —
Их судит строгая молва,
И все они, поверь, одни пустые фразы
И заученные слова!»
 
 
Не для судей моих в ответ на суд жестокий,
Но для тебя, былых годов
Мой друг единственный, печальный и далекий,
Я сердце высказать готов.
Ты понял скорбь души, заглохшей на чужбине,
Но сам нередко говорил,
Что должен я беречь и прятать, как святыню,
Ее невысказанный пыл.
Ты музу скромную, не зная оправданья,
Так откровенно презирал…
О, я тебе скажу, как часто в час страданья
Ее, изменницу, я звал!
Я расскажу тебе, как я в тоске нежданной,
Ища желаниям предел,
Однажды полюбил… такой любовью странной,
Что долго верить ей не смел.
Бог весть, избыток чувств рвался ли неотвязно
Излиться вдруг на ком-нибудь,
Воображение ль кипело силой праздной,
Дышала ль чувственностью грудь, —
Но только знаю я, что в жизни одинокой
То были лучшие года,
Что я так пламенно, правдиво и глубоко
Любить не буду никогда.
И что ж? Неузнанны, осмеяны, разбиты,
К ногам вседневной суеты
Попадали кругом, внезапной тьмой покрыты,
Мои горячие мечты.
Во тьме глухих ночей, глотая молча слезы
(А слез, как счастия, я ждал!),
Проклятьями корил я девственные грезы
И понапрасну проклинал…
Порой на будущность надежда золотая
Еще светлела впереди,
Но скоро и она погасла, умирая,
В моей измученной груди…
 
 
Тому уж год прошел, то было ночью темной.
Раз, помню, выбившись из сил,
Покинув шумный пир, по площади огромной
Я торопливо проходил.
Бог знает, отчего тогда толпы веселой
Мне жизнь казалась далека,
И на сердце моем, как камня гнет тяжелый,
Лежала черная тоска.
Я помню, мокрый снег мне хлопьями нещадно
Летел в лицо; над головой
Холодный ветер выл; пучиной безотрадной
Висело небо надо мной.
Я подошел к Неве… Из-за свинцовой дали
Она глядела все темней,
И волны в полосах багровых колебали
Зловещий отблеск фонарей.
Я задрожал… И вдруг, отчаяньем томимый,
С последним ропотом любви
На мысль ужасную напал… О, мимо, мимо,
Воспоминания мои!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но образы иные
Меня преследуют порой:
То детства мирного виденья золотые
Встают нежданно предо мной,
И через длинный ряд тоски, забот, сомненья
Опять мне слышатся в тиши
И игры шумные, и тихие моленья,
И смех неопытной души.
То снова новичком себя я вижу в школе…
Мой громкий смех замолк давно;
Я жадно рвусь душой к родным полям и к воле,
Мне все так дико и темно.
И тут-то в первый раз, небесного напева
Кидая звуки по земле,
Явилась мне она, божественная дева,
С сияньем музы на челе.
Могучей красотой она не поражала,
Не обнажала скромных плеч,
Но сладость тихую мне в душу проливала
Ее замедленная речь.
С тех пор везде со мной: в трудах, в часы досуга,
В мечте обманчивого сна,
С словами нежными заботливого друга,
Как тень, носилася она;
Дрожащий звук струны, шумящий в поле колос,
Весь трепет жизни в ней кипел;
С рыданием любви ее сливался голос
И песни жалобные пел.
Но, утомленная моей борьбой печальной,
Моих усилий не ценя,
Уже давно, давно с усмешкою печальной
Она покинула меня;
И для меня с тех пор весь мир исчез, объятый
Какой-то страшной пустотой,
И сердце сражено последнею утратой,
Забилось прежнею тоской.
 
 
Вчера еще в толпе, один, ища свободы,
Я, незамеченный, бродил
И тихо вспоминал все прожитые годы,
Все, что я в сердце схоронил.
«Семнадцать только лет! – твердил я, изнывая, —
А сколько горечи, и зла,
И бесполезных мук мне эта жизнь пустая
Уже с собою принесла!»
Я чувствовал, как рос во мне порыв мятежный,
Как желчь кипела все сильней,
Как мне противен был и говор неизбежный,
И шум затверженных речей…
И вдруг передо мной, небесного напева
Кидая звуки по земле,
Явилася она, божественная дева,
С сияньем музы на челе.
Как я затрепетал, проникнут чудным взором,
Как разом сердце расцвело!
Но строгой важностью и пламенным укором
Дышало милое чело.
«Когда взволнован ты, – она мне говорила, —
Когда с тяжелою тоской
Тебя влечет к добру неведомая сила,
Тогда зови меня и пой!
Я в голос твой пролью живые звуки рая,
И пусть не слушают его,
Но с ним твоя печаль, как пыль, исчезнет злая
От дуновенья моего!
Но в час, когда томим ты мыслью беспокойной,
Меня, посланницу любви,
Для желчных выходок, для злобы недостойной
И не тревожь, и не зови!..»
Скажи ж, о муза, мне: святому обещанью
Теперь ты будешь ли верней?
По-прежнему ль к борьбе, к труду и упованью
Пойдешь ты спутницей моей?
И много ли годов, тая остаток силы,
С тобой мне об руку идти,
И доведешь ли ты скитальца до могилы
Или покинешь на пути?
А может быть, на стон едва воскресшей груди
Ты безответно замолчишь,
Ты сердце скорбное обманешь, точно люди,
И точно радость – улетишь?..
Быть может, и теперь, как смерть неумолима,
Затем явилась ты сюда,
Чтобы в последний раз блеснуть неотразимо
И чтоб погибнуть навсегда?
 

15 ноября 1857

«Гремела музыка, горели ярко свечи…»

 
Гремела музыка, горели ярко свечи,
Вдвоем мы слушали, как шумный длился бал,
Твоя дрожала грудь, твои пылали плечи,
Так ласков голос был, так нежны были речи,
Но я в смущении не верил и молчал.
 
 
В тяжелый горький час последнего прощанья
С улыбкой на лице я пред тобой стоял,
Рвалася грудь моя от боли и страданья,
Печальна и бледна, ты жаждала признанья…
Но я в волнении томился и молчал.
 
 
Я ехал. Путь лежал передо мной широко…
Я думал о тебе, я все припоминал,
О, тут я понял всё, я полюбил глубоко,
Я говорить хотел, но ты была далеко,
Но ветер выл кругом… я плакал и молчал.
 

1857

В альбом

 
В воспоминанье о поэте
Мне для стихов листочки эти
Подарены в былые дни,
Но бредом юным и невинным
Доныне, в тлении пустынном,
Не наполняются они.
 
 
Так перед вами в умиленьи
Я сердце, чуждое сомненья,
Навек доверчиво открыл;
Вы б только призраком участья
Могли исполнить бредом счастья
Его волнующийся пыл.
 
 
Вы не хотели… Грустно тлея,
Оно то билося слабее,
То, задрожав, пылало вновь…
О, переполните ж сторицей
И эти белые страницы,
И эту бедную любовь!
 

Санкт-Петербург, зимой 1857

Комета
(из Беранже)

 
Бог шлет на нас ужасную комету,
Мы участи своей не избежим.
Я чувствую, конец подходит свету;
Все компасы исчезнут вместе с ним.
С пирушки прочь вы, пившие без меры,
Немногим был по вкусу этот пир, —
На исповедь скорее, лицемеры!
Довольно с нас, – состарелся наш мир!..
 
 
Да, бедный шар, тебе борьбы отважной
Не выдержать; настал последний час:
Как спущенный с веревки змей бумажный,
Ты полетишь, качаясь и крутясь.
Перед тобой безвестная дорога…
Лети туда, в безоблачный эфир…
Погаснет он – светил еще так много!
Довольно с нас, – состарелся наш мир!..
 
 
О, мало ли опошленных стремлений,
Прозваньями украшенных глупцов,
Грабительств, войн, обманов, заблуждений,
Рабов-царей и подданных-рабов?
О, мало ль мы от будущего ждали,
Лелеяли наш мелочный кумир…
Нет, слишком много желчи и печали.
Довольно с нас, – состарелся наш мир.
 
 
А молодежь твердит мне: «Всё в движеньи,
Всё под шумок гнилые цепи рвет,
И светит газ, и зреет просвещенье,
И по морю летает пароход…
Вот подожди, раз двадцать минет лето —
На мрак ночной повеет дня зефир…»
– Я тридцать лет, друзья, всё жду рассвета!
Довольно с нас, – состарелся наш мир.
 
 
Была пора: во мне любовь кипела,
В груди кипел запас горячих сил…
Не покидать счастливого предела
Тогда я землю пламенно молил!
Но я отцвел; краса бежит поэта;
Навек умолк веселых песен клир…
Иди ж скорей, нещадная комета!
Довольно с нас, – состарелся наш мир.
 

2 декабря 1857

К утерянным письмам

 
Как по товарищу недавней нищеты
Друзья терзаются живые,
Так плачу я о вас, заветные листы,
Воспоминанья дорогие!..
Бывало, утомясь страдать и проклинать,
Томим бесцельною тревогой,
Я с напряжением прочитывал опять
Убогих тайн запас убогий.
В одних я уловлял участья краткий миг,
В других какой-то смех притворный,
И все благословлял, и все в мечтах моих
Хранил я долго и упорно.
Но больше