Затем Акош протиснулся сквозь толпу к выходу и исчез в солнечном свете, отражавшемся от слепящего снега. Верзила в недоумении проводил Акоша глазами, а затем устремил взор на Ломпатри. Но тут вперёд вышел Тимбер Линггер. Его деревянные волосы привлекли внимание толпы. Самого верзилу ошарашило не столько то, что перед ним не человек, а то, что какой-то наглец посмел не испугаться его.

– Вам нужен этот, – хриплым голосом сказал Тимбер и указал на Ломпатри. – Я и ещё один не с ним. Дайте нам уйти, и останетесь живы. До остальных мне нет дела.

– Ого! – удивился верзила. Глупая улыбка так и не покинула его щекастого, румяного лица. – Мужик, ты волосы вообще моешь?

Тимбер вытащил из-за пояса меч в берестяных ножнах. Ломпатри, Закич и Воська с опаской сделали несколько шагов назад. Верзила заметил это и смекнул, что нуониэль схватился за нечто очень грозное, что пугает даже тех, кто находится на его стороне.

– У меня нет времени на разговоры, – снова прохрипел Тимбер и обнажил острый меч. – Я ухожу.

Верзила поднял свою кувалду и ринулся на Тимбера. В последний момент нуониэль сделал лёгкий шаг в сторону, и кувалда с грохотом врезалась в земляной пол. Тимбер Линггер ударил верзилу в лицо навершием меча. И хоть навершие выглядело как хрупкое украшение в виде красноватого камня, оно не сломалось, а оставило на скуле бандита приличную кровавую рану. Затем нуониэль нанёс ещё несколько ударов, схватил верзилу за шею и повернул ему голову так, что бедняга скрутился нелепейшим образом и откатился в угол. Со стороны показалось, что худощавый Тимбер отшвырнул огромного мужика как соломинку. Но на самом деле это сам верзила, чтобы Тимбер не сломал ему шею, сделал неловкое движение и покатился кубарем. Сидя на полу без своей кувалды, разъярённый верзила вынул из-за пояса кинжал в виде полумесяца и заорал:

– Убить всех! Что стоите?

Разбойники кинулись на путников. Нуониэль рванул в сторону. Перед тем, как на него налетели бандиты, он успел врезать подошвой своего красного сапога верзиле промеж глаз. Тут же на Тимбера напали двое. Один ещё только доставал из-за пояса топор, а другой, мешкал, глядя то на нуониэля, то на своего предводителя. Тимбер воспользовался этим, схватил его за руку, ударил навершием меча в висок и забрал булаву. От удара бандит упал. Нуониэль кинул неотёсанной булавой во второго. Тот поднял руки, чтобы прикрыться. За то мгновение, пока расторопный воин ничего не видел перед собой, Тимбер Линггер оказался рядом с ним и несколькими ударами кулаком, сжимающим рукоять меча, свалил несчастного с ног. Сказочное существо казалось неуязвимым, двигалось легко и било наповал противников, явно крупнее и на много лет моложе, если конечно возраст нуониэлей можно сопоставить с возрастом людей.

На другой стороне «звёздной наблюдальни» драка тоже шла полным ходом. Здесь с непрошеными гостями бились Ломпатри и Навой. Воська забился в угол и, испуганный до смерти, наблюдал за господином. Слуга знал – лучше не лезть в самое пекло; чтобы не отвлекать хозяина. Ведь если рыцарь начнёт выручать своего слугу, то может пропустить удар врага и погибнуть. В опасные моменты Воська волшебным образом забывал о выборочном благородстве благородных господ и верил только в то, что, если его самого будут резать – хозяин обязательно придёт на помощь и всё будет в порядке.

Лорни, вооружённый только маленьким ножом, спрятанным в сапоге, крутился возле дальнозора и не решался вступить в бой. Но после того как Ломпатри одолел одного из бандитов, и швырнул скитальцу кистень, которым работал этот поверженный бандит, Лорни встал плечом к плечу с рыцарем и Навоем. Основной ударной силой, конечно же, был Ломпатри. Но опытный солдат с одной стороны и юркий человек из леса с другой, делали своё дело: прикрыли рыцаря с флангов. Ломпатри вёл бой медленно, не кидался на врагов в открытую. Бандиты вертелись вокруг, методично загоняя рыцаря и его друзей в угол. Но если только один из врагов подходил слишком близко или же решался атаковать, на пути его удара оказывался мощный щит. Разбойничье оружие отскакивало от изображения белого единорога как горошины от каменной стены. После таких выпадов противника, рыцарь открывался и рубил со всех сил сияющим мечом, который очень скоро побагровел. И всё же врагов оказалось слишком много, и вскоре стойкая троица коснулась спинами стен. В этот момент бандитам стоило всего лишь кинуться вместе на загнанного зверя. Тогда победа оказалась бы у них в руках. Но верзилу, который мог бы отдать такой приказ, в этот момент занимали совсем другие проблемы. От удара красного сапога голова трещала, как старый дуб в штормящую погоду. Дотянувшись до своей кувалды, верзила-предводитель подавил этот страшный гул в голове и поднялся на ноги. Его отряд, если это вообще можно назвать отрядом, представлял жуткое зрелище. Часть людей теснила рыцаря, и эта часть оставалась единственной боеспособной из всего, что изначально вошло в «звёздную наблюдальню». Остальное выглядело хуже, чем выглядят продажные девки в придорожном кружале: кто-то полз по полу, не соображая, что с ним произошло, другие стонали в лужах крови, схватившись за открытые раны, прочие уже отошли в лучший мир. Некоторые бесцельно метались туда-сюда, подбирая чужое оружие. Самые отчаянные всё ещё кидались на нуониэля, стоявшего на одном месте и крушившего весь этот сброд. Счастливчикам доставалось от сказочного существа либо кулаком, либо сапогом, либо красивым навершием изогнутого меча. Одного Тимбер ударил берестяными ножнами, которые тут же размотались, превратившись в разрозненные полоски бересты. Тех, кому удача не улыбалась, нуониэль хлестал наотмашь острым клинком. Они падали ещё живыми, и умирали с ужасом в глазах, наблюдая как смертельная рана, оставленная острым как бритва мечом, медленно открывается, лишая тело крови и внутренностей. Верзила, сообразив, что дело дрянь, решился на отчаянный ход. Он собрал человек шесть и плотной группой навалился на нуониэля. Приказав «рубить», он занёс свою кувалду над головой. Тимбер Линггер опустил меч и чуть приподнял левую руку, делая жест, похожий на тот, который делают перед рассёдланной лошадью, когда она начинает двигаться вперёд, и её требуется остановить. При этом меч нуониэль держал крепко, так, чтобы все нападающие его видели. Со стороны казалось, что каждый из бандитов может в любой момент нанести смертельный удар по Тимберу, который стоял достаточно спокойно, на прямых ногах и точно пропустил бы самый незамысловатый и заметный из ударов. Но на самом деле ни один из бандитов и даже верзила, который уже занёс над головой кувалду, не мог ударить нуониэля. Что-то непонятное и загадочное было в этом жесте левой руки. Как будто сказочное существо воздвигло невидимую стену между собой и нападавшими. Каждый из бандитов хотел ударить Тимбера, но не мог этого сделать, потому что всё никак не решался выбрать место, куда бить. Даже верзила, колошмативший всю жизнь сверху, колебался в правильности грядущего удара. Поза нуониэля напоминала позу лесной лани, которая уже услышала крадущегося охотника, навострила уши, но ещё не сорвалась с места и не поскакала вглубь леса. Верзиле казалось, что и нуониэль в следующее мгновение рванёт то ли вправо, то ли влево, определённо сдвинется с места, повернётся, выставит вперёд меч или же сделает замысловатый финт и нанесёт ответный удар. Такие же мысли зародились и в головах шестерых сподвижников главаря этой шайки: каждому мнилось, что, ударь он снизу, нуониэль отразит удар и хлестнёт своим тонким и острым мечом сверху. Ударь сверху, нуониэль отпрыгнет. Так они и стояли перед Тимбером Линггером, не в состоянии преодолеть эту волшебную невидимую стену собственных сомнений. Сам нуониэль спокойно восстанавливал дыхание. Обстановка накалялась. Крики и лязганье стали, доносившиеся от драки в другом углу «наблюдальни» превращали бездействие в невыносимую пытку. И вот, один из разбойников не выдержал, и понёсся стремглав на нуониэля, крича во всё горло и беспорядочно размахивая топором. Он побежал не потому, что нашёл у нуониэля лазейку, куда можно нанести удар, а потому что больше не мог выбирать правильный выпад и не мог бездействовать. Тимберу оставалось лишь сделать шаг вперёд и чуть поднять меч: разбойник сам напоролся на острый клинок животом и, в смертных муках, опустился на земляной пол, пытаясь ухватиться за грязный плащ сказочного существа.

Верзила заорал так, что у Воськи, наблюдавшего за всем из укрытия, заложило уши. Этим ором громила приказал кинуться на нуониэля всем разом. Безвольные разбойники, подстёгиваемые волей их главаря, повиновались. Слуга не понял, что произошло, дальше, но, через несколько мгновений, все они оказались мертвы. Что сделал нуониэль? Как он двигался? Кому нанёс первый удар? Воська видел всё, но так ничего и не смог различить и запомнить. Старый слуга побывал со своим господином не в одном сражении, видел множество схваток, поединков и неравных боёв, но никогда не оказывался свидетелем подобной виртуозности владения мечом, такой скорости и такой невозмутимости, какую демонстрировал нуониэль. За несколько секунд справится с пятью нападающими – это сродни тем историям, которые рассказывают друг другу плохие солдаты, которые только и умеют, что выдумывать сказки о невероятной, нечеловеческой силе, и травить их друг другу часами, лишь бы не тренироваться.

Враг повержен: Ломпатри с друзьями, воспользовавшиеся тем, что разбойников сбил с толку крик их предводителя, нанесли несколько устрашающих ударов по смешавшимся противникам. Строй разбился и рыцарю, с мощным щитом и добротным мечом, цена которого выше, чем цена всех деревень в Дербенах, не составило труда добить оставшихся подлецов с их топориками, палицами и прочим нелепым, худым вооружением. Тимбер Линггер спокойно подошёл к верзиле. Тот всё так же стоял с поднятой над головой кувалдой. Ударом наотмашь он разрубил ему кожаный доспех от подмышки до подмышки, оставив на теле глубокую рану. Верзила упал и скрючился в агонии. Нуониэль пнул его своим красным сапогом в плечо, и бедолага перевернулся на спину. Кожаная броня, разрубленная в верхней части, открылась как крышка сундука, обнажив потный, волосатый торс, залитый кровью. Длинная рана над грудью пульсировала всё новыми порциями горячей крови. Разбойника трясло, и капли попадали ему в рот и глаза. Каким-то невероятным усилием воли этот поверженный человек дотянулся до лежавшего рядом изогнутого в полумесяц кинжала. Казалось, он сейчас соберёт в кулак свои последние силы и ударит клинком по красному сапогу, которым Тимбер Линггер надавил ему на окровавленный живот. Но рука разбойника медленно подняла клинок и коснулась остриём своей груди. Не в силах сказать и слова, разбойник лишь смотрел в глаза нуониэлю, моля о быстрой смерти. Тимбер понял, чего хотел от него этот человек и со всей силы наступил на клинок. Грубое остриё короткого оружия пробило грудину. Умирающий зашипел. В горле у него забурлила кровь. Попытавшись вдохнуть, громила захлебнулся и мгновенно замер, отойдя в мир иной.

Воська выбрался из укрытия. Хлопая руками по бокам, словно курица, он осторожно ступал меж телами, сетуя на кошмарный вид и приговаривая: «что же это такое делается!» Навой направился к выходу. По пути старый солдат наткнулся на одного раненого бандита, который пытался куда-то ползти. Не придавая этому особого значения, Навой всадил ему свой топорик чуть ниже затылка. Вынув оружие из трупа, он окинул взглядом помещение, выискивая тех, кто ещё не совсем умер. Приметив такого, он подошёл к нему и проделал то же самое. Ещё одного, который лежал на спине, Навой без особых церемоний перевернул и снова засадил топор по позвоночнику в месте, где он входит в голову. Воська, каждый раз, как Навой добивал врага, вскрикивал что-то вроде «упаси тебя свет» или «светлого тебе пути».

– Конец ваш достоин бытия вашего, – буркнул Ломпатри, услышав, как Воська причитает о разбойниках. Рыцарь стоял среди тел и счищал кровь с меча. Ломпатри даже не повёл взглядом, пока Навой добивал раненых. Лорни же напротив, с выпученными глазами следил за действиями старого солдата. Весь ужас происходящего умещался в этих больших глазах, не видевших прежде подобной жестокости. Возможно, этот человек леса и встречал на своём пути, растерзанные волками туши оленей или же разорённые рысями гнёзда куропаток, но то дела природы, живущей по своим законам, а здесь, люди, умеющие говорить, толковать и договариваться, устроили кровавую баню. И, казалось, когда всё уже позади и крови достаточно, находится один, кто вновь лишает жизни. И кого? Тех, кто испытывает неимоверную боль, кто сражён, напуган, слаб и желает только этой самой жизни – видеть солнце, дышать и просто жить, жить, жить безо всяких прочих вожделений и стремлений. Им несли смерть без сожаления, без ненависти, а просто так, с наистрашнейшим равнодушием; оскорбляющим саму идею жизни скучным безмолвием. И если взгляд Лорни отражал весь ужас этого равнодушия, то взгляд Тимбера Линггера оказался ещё красноречивей и страшней. Нет, старый нуониэль, который теперь помнил всё, смотрел на эти, необходимые по мнению Навоя и рыцаря убийства, как на свидетельство чего-то такого, о чём он подозревал всю жизнь. Ломпатри предполагал, что нуониэль бывал во многих краях и встречался с различными людьми. Тогда, на перекрёстке, за несколько минут до ранения в шею, нуониэль смотрел на рыцаря глазами благородного существа, знающего цену слову и делу. Теперь этот взгляд горел новым светом, выявляющим глубины снисходительного благородства. Ломпатри невольно задумался над тем, над чем стоило ломать голову с самого начала их совместной истории: что же отличает нуониэлей от людей? Неужели только веточки, теряющие по осени листву, как всякое дерево? Из-за этого ли подобных нуониэлю разыскивают, предают сомнительному суду и казнят на площадях перед очами жадных до чужой крови людей? Есть ли такие казни в краю нуониэлей? Лишают ли жизни людей на тамошних площадях? И зачем людям убивать тех, кто не являются людьми? Не ради того ли, чтобы манифестировать свою исключительность? Чтобы дать самим себе право господ, а у прочих забрать возможность решать даже их собственную судьбу? Подумав об этом, рыцарю показалось, что в душе нуониэля таится неимоверное отвращение, которое он так пытается скрыть этим невозмутимым, но столь красноречивым взглядом. И отвращение это касалось не того, что делал Навой, а того, почему он это делал. Они враги, они пытались убить всех, кто шёл с рыцарем. Оставлять их раненых здесь, на вершине горы, среди снегов, холода, без еды – сомнительное человеколюбие, и вправду. Но разве существовал иной выход? А если нет, то зачем лишние слова и пустые вздохи, наподобие тех, которыми заливался глупый Воська? Зачем ужас, который стоит в глазах Лорни? И что бы стал делать Закич, будь он здесь? Можно дать голову на отсечение, что коневод бросился бы к первому увиденному раненому и попытался остановить кровь, стянуть рану, облегчить страдания. Ломпатри знал, что в этом случае, он бы не одобрил действий Закича и стал бы ругать его за трату времени и сил на тех, кто не стоит этого. Так бы оно и случилось, но, возможно, нуониэль не смотрел бы с таким отвращением, был бы рядом Закич.

– Запутались, – проговорил тихонько Ломпатри, погружённый в тяжёлые думы. – Как же мы запутались, Илиана!

Рыцарь собрал себя в кулак и ещё раз посмотрел в глаза спутников. Каждый взгляд отличался от другого. Теперь враг повержен, но отряд оказался разбит.

– Ты! Идёшь со мной, – прошипел затихающим голосом Тимбер Линггер, обратившись к Лорни.

Лорни стоял неподвижно, глядя поочерёдно то на нуониэля, то на Ломпатри. Тимбер оторвал от одежд трупа кусок льняной рубахи и завернул в него свой меч.

– Не может быть! – воскликнул в этот момент Навой, стоявший у приоткрытой двери.

– Что там? – беспокойно спросил Ломпатри, подходя ближе.

– Только не это! – мотая головой, сказал Навой и отпрянул от двери. Старый солдат испуганно посмотрел на рыцаря так, что тот невольно остановился. Ужас в глазах того, кто только что без особых проблем делал самое неблагородное и грязное дело на свете, передался и Ломпатри. Воська и Лорни также уставились на приоткрытую дверь, представляя, что же за ужас кроется там. Только нуониэль, оставаясь всё таким же невозмутимым и решительным, широким шагом подошёл к выходу. Он распахнул дверь, и внутрь ворвался ослепительный солнечный свет. На небольшом отдалении от входа зияло яркое красное пятно. На этом кровавом пятне навзничь лежал Акош, а над ним возвышалась ражая фигура, облачённая в белый саван. Огромный человек неподвижно стоял на ветру и смотрел таким же холодным взглядом, как сам горный ветер. Этот большой человек носил странные на вид одежды – похожие на широкие пуховые одеяла, наброшенные на плечи праздным крестьянином, выбежавшим из бани в минуту веселья. Они тряслись и хлопали на пронизывающем ветру, но хорошо защищали своего владельца от жёсткой непогоды. Его голову венчал белый меховой капюшон, надвинутый на лоб так, что из-под него едва виднелись леденящие душу зрачки. В обеих руках он держал по широкому, длинному мечу. По тёмной варварийской стали одного из них уже стекала погустевшая на морозе кровь.

На снег ступил Тимбер Линггер. Взмахом меча нуониэль дал знак незнакомцу, чтобы тот ушёл с дороги. В ответ нуониэль получил лишь взгляд искоса. Затем Белый Саван стал разминать плечи, как дровосек перед деревом, которое собирается рубить. Нуониэль подошёл к Савану. Навой хотел кинуться вслед, но Ломпатри остановил старого солдата.

– Пусть он один, – шепнул рыцарь.

– Но это Белый Саван! – воскликнул Навой.

– Ты видел нуониэля в деле, – настаивал Ломпатри. – Я хочу узнать, насколько он хорош.