Во дворе, у подъезда одного из многоэтажных домов собралась толпа. Кто-то опустил голову и тихо плакал, кто-то держался за голову двумя руками, кто-то достал новомодный смартфон и пытался снять происходящее на видео. Находились и те, кто ринулся помочь, но оказалось слишком поздно. Тишина, и только далекий лай бездомных собак. В такие моменты, время останавливается, и жизнь начинает поворачиваться вспять и восприниматься иначе. Все то, что уже установилось, вдруг рушится или превращается в пепел или разбивается на мелкие осколки.

Послышалась сирена. И через минуту во двор въехали машины милиции и реанимации. Толпа начала расходиться, немногим захочется давать показания. Кольцо, которое образовали любопытные соседи, потихоньку растворилось. Внутри него, показалось тело, длинные волосы расплылись вокруг головы. Бездыханное тело прекрасной молодой женщины, лежало на асфальте как-то неестественно, словно расколотая хрупкая статуэтка. На бледно-серо-голубом лице образовались капельки от покрапывающего дождя. Кожа потеряла свой естественный румянец, а глаза цвета весеннего неба, отражали ужас вызванный свободным падением с десятого этажа, только ли это отражалось в ее глазах?

Рядом с разбитым телом, сидела девочка, лет шести. Плач и хриплые выкрики разносились по всему двору: «мама, мама, прости меня, мама, прости…». Те люди, которые осмелились дать показания, сообщили, что крики девочки резали слух, что и вызвало такое скопление народа, но к приезду кареты скорой помощи, голос девочки практически пропал за тяжелым хрипом.

Реанимация забрала, то, что осталось от матери, а милиция девочку.

****

Сотрудник милиции привез девочку в больницу. Наутро, перед больницей показался автомобиль. Скрип тормозов стареньких «Жигулей» заставил пробудиться, дежурного врача.

– Доктор, что с ней? Не могу сказать.

Доктор заметно волновался.

– Вернее, я просто не знаю, что с ней. Никаких травм – проще говоря – на ней ни царапины, но я бы показал ее психотерапевту. На всякий случай.

Сидя за столом, он сложил руки, собрав пальцы в замок.

– Самочувствие тоже в норме, обычный, вполне здоровый ребенок.

Врач поднял глаза.

– Но я повторюсь: ей нужно к психотерапевту.

– Я считаю такое состояние естественно для нее, ведь девочка вчера потеряла мать, – спорил другой человек.

– Дело не только в этом. Она всю ночь кричала, то своим, то чужим голосом. Поверьте мне. Это жутко. Спросите у дежурной медсестры, она всю ночь находилась со мной в больнице и все слышала.

– Что вы хотите сказать, говоря, она кричала чужим голосом?

– Поговорите с медсестрой, я всю ночь не спал, и по-хорошему я не должен вам это все рассказывать, – сказал врач и замолчал, но через мгновение добавил: – врачебная тайна. Я буду ждать ее опекунов, если они появятся. А пока, попрошу меня простить, мне нужно отдыхать.

Глаза поднялись на часы, как на автомате, стрелки остановились на сорока пяти минутах десятого.

Дверь в кабинет закрылась. Пережить смерть матери в таком возрасте и видеть, постепенно тускнеющие родные глаза, пожалуй, что может быть страшнее.

Медсестра ни стала ничего комментировать, так же ссылаясь на тайность этой ночи.

Врач, принявший девочку, тяжело вздохнул, и голова опустилась в мягкие, вспотевшие ладони, которыми он усердно массировал виски.

Петли на двери скрипнули. В пространстве между косяками показалось молодое личико с волосами, стянутыми хвостиком сзади.

– Я дам вам два дня отгула, вы можете идти домой, сегодня постараюсь отдежурить один, – не поднимая глаз, промолвил врач. Он знал, что зашла медсестра, стерпевшая кошмары ночи, стерпевшая страдания ребенка. Он мужчина, ему придется стерпеть еще одну ночь, притом совершенно одному.

****

– Что это значит? Какой отец? Да мне наплевать какие документы он показывал, – кричал офицер, – вы понимаете, что вы натворили?

Врач стоял, опустив голову. Он уже понимал, что его и сотрудника, который привел девчонку, сделали крайними в этой сложной ситуации. Но врач не мог не отпустить девочку, очень влиятельные люди к нему сегодня заходили. Обещали не трогать его семью. Пообещали спокойную жизнь за его молчание. Но самым главным стало:

– Я ее боюсь.

– Вы испугались шестилетнюю девочку?

Выражение врача заставило развернуться сотрудника. Он стоял, опустив смиренно голову, словно ребенок и его ругают за совершенную им пакость.

– Простите, по-другому никак нельзя.

Офицер толкнул ногой со всего маху табурет, мирно стоявший перед ним. Тот нарушил тишину, звонко треснувшись о бетонный пол. Потом наступила опять тишина. В голове одного и второго творился кошмар. Будут увольнения, возможно даже суды. Сотрудник не успел приехать, а врач не мог иначе. Когда тебе угрожают здоровьем твоей семьи, приходится принимать решения быстрее обычного. У доктора тоже дочь и сын, он не мог рисковать их жизнями. Ждать разрешения, значит подвергать их большой опасности.

– Вам придется проехать со мной, – закончил офицер, – и описать приметы ее отца. Иначе у меня для вас плохие новости.

Офицер надел наручники на человека в белоснежном халате и аккуратно усадил в машину с синими полосками по бокам. Их встречало солнечное утро, слепящее летними лучами. Проникая, через лобовое стекло, старых служебных «Жигулей» девяносто третьего года. Люди в машине еще не представляли, что их ждет по приезду в отдел.

Глава 2. Михаил Степанович и его семья

На кухне пел старый приемник, пел он ужасно, но его спасал голос молодой женщины. На сковородке шкварчал обед и по всей квартире распространился запах жареной курицы с овощами. Любимое блюдо маленькой Маши. Ее мама приоткрыла форточку, лицо обхватил еще немного колючий ветер и его весенний запах оттаявшей земли и молодых ручейков. Тишина, рука сама собой потянулась, чтобы выключить старый бабушкин приемник. Надоел. Тишина и только шипение белого мяса в окружении ломтиков помидора.

– Мааама, мамочка… – как гром среди ясного неба разрывалось из комнаты, где мирно и тихо играла Маша.

Женщина побежала, оставив включенным газ, и ударившись ногой о стол, пронеслась через всю квартиру.

Детская комната, вокруг аккуратно разложены куклы одна напротив другой. Любимая кукла дочери лежала немного в стороне, повалившись на бок. Девочка стояла в метре от нее, держась за голову маленькими ручками, на щеках были растерты слезы, а перед ней была лужа, напоминающая завтрак. Ступор овладел матерью на несколько секунд от увиденной общей картины, присмотревшись, она увидела полупереваренный завтра и на платьице девочки, а потом и на лице у любимой куклы. Рука дернулась, чтобы прикрыть рот от порывающегося рефлекса, женщина сдержалась.

– Машенька, что случилось? Тебе очень плохо? – спрашивала встревожено ее мать, усердно стирая с платья девочки рвоту, полотенцем, что предназначалось для протирания посуды. Видимо захватила его по инерции.

– Я не знаю, мамочка, голова… аааай, голова, мамочка, она очень болит, – девочка закричала еще громче обычного, топая одной ногой.

– Сделай, что-нибудь, мамочка.

– Сейчас я позвоню папе, потерпи моя хорошая.

Успокаивающе, женщина погладила голову Маши, с растрепанными волосами. И направилась в коридор, там стоял стационарный телефон. Доли секунды и она уже у него. Нога начала давать о себе знать. Чуть выше колена, сбоку выступил синяк со спичечный коробок, а посередине прошла ссадина, выступающие углы стола дали о себе знать. Они с мужем часто беспокоились, как бы дочка не налетела на один из них. Налетела мать.

– Да где же этот номер? Черт бы его побрал.

Дрожащие пальцы водили по записной книге. Номер сложный, чтобы запомнить его с первого раза, и не приходилось до сегодняшнего дня звонить мужу на работу, обычно после обеда звонил он сам.

– Вот он.

Пальцы начали прокручивать колесо с цифрами на стареньком телефоне.

– Городская больница, Стрельцов, я вас слушаю, – серьезным голосом, быстро проговорил зазубренную фразу мужской голос.

– Миша, Мишенька, приезжай, пожалуйста, домой, прошу тебя. Маше плохо очень. Что-то с головой. Она держится за голову, кричит и жалуется на голову. Ее вырвало. Пожалуйста, приезжай быстрее. Я не знаю, что мне делать.

– Оль это ты? – встревожено для убеждения переспросил мужской голос, – что там случилось у тебя.

– Все сам увидишь, – голос задрожал, и послышались всхлипы и рыдание.

– Послушай меня, Оль, главное успокойся, я уже выезжаю, – он пытался успокоить рыдания на той стороне, – дай ей аспирин, я скоро.

– Что-то горит, Миш, кухня вся в дыму, – последовал протяжный гудок.

****

Через полчаса доктор стоял в коридоре своей квартиры. Его жена отскабливала остатки, сгоревшей курочки со сковороды с антипригарным покрытием, в воздухе еще оставался запах гари. Слезы уже высохли, а на ноге синяк разросся в два раза, залепленный пластырем в виде креста.

Среднего роста молодой мужчина, коренастый с небольшим «пивным» животиком. На голове уже пробивались первые залысины. Он испытывал некоторый дискомфорт по поводу редеющих волос, но комплексами и не пахло. Да о каких может идти речь комплексах, когда у тебя есть красавица любящая жена и дочка.

Проходя мимо стиральной машинки, Михаил обратил внимание на лежавшее дочкино платьице, свернутое в комок, а рядом так же небрежно скомканное кухонное полотенце. В нос ему мимолетно ударил сладковатый запах, и желудок чуть дернулся вверх.

– Где Маша? – поинтересовался вспотевший от пробежки муж, – почему ты не с ней? Ты дала ей таблетки, которые я тебе сказал?

– В своей комнате, спит, – сказала и кивнула Оля и продолжила медленно оттирать сковороду.

Девочка действительно спала. Таблетка аспирина подействовала, и головная боль спала. Но такая встряска организма уморила ребенка, погрузив его в сон. Куклы аккуратно уложены в изголовье кровати, среди них и любимая кукла девочки, с еще не высохшими капельками на резиновом лбу от тряпки. Электронные часы, на тумбочке перед кроваткой выдали нереалистичным голосом, делая перед каждым словом паузу: «Три часа, ноль-ноль минут». На стульчике, таком же маленьком, как сама девочка, лежало, аккуратно сложено синее платьице, приготовленное на замену испачканного наряда.

Доктор прислонился губами к крохотному лбу, надеясь определить температуру. Странный жест для доктора, который работает в фармацевтической лаборатории. Видимо цель не только определение самочувствия девочки. Он ее поприветствовал и передал этим все свои переживания. Лоб оказался не совсем холодным, но и горячим.

Вернувшись на кухню, отец тяжело вздохнул. Оля расположилась на полу, одна нога сложена под ней, а вторая, блистая огромным синяком. Вытянулась, упершись в ножку зловещего стола. Затылок касался застекленной духовки. Глаза закрыты, по одной щеке скатывалась чуть видная слезинка. Словно последняя капелька росы, на только что срезанной розе. Сейчас она могла только тихо плакать, надеяться и ждать ответа мужа.

Он опустился, сел рядом с ней и начал говорить:

– Оль еще нет причин для переживания. Она могла просто отравиться, – тихо, не без тревоги в голосе сказал Михаил, – я завтра же отвезу ее в больницу, и там ей сделают МРТ.

Он переживал не только за дочь, но и за жену.

Она открыла и взглянула на него светло-голубыми, глазами. В них читалась сильная усталость.

– Миш, там, в холодильнике макароны с тушенкой, вчерашние. Разогрей, покушай. Хорошо? – вытянула она. И вздохнула с дрожью в горле.

– Ладно, милая, не беспокойся, я все сделаю, тебе нужно отдохнуть.

На руке разместилась резинка, видимо сползла, с убранных в хвостик темных волос, пока его жена бегала, ища спасения по квартире. Он отвел Олю в их спальню. Молодая женщина рухнула на кровать в одежде, и сразу свернулась в клубок. Она казалась такой же беззащитной девочкой, пережившей страх за свое счастье. И чтобы не сойти с ума потратила все свои силы.

Через минуту от нее исходило тихое сопение, Михаил аккуратно накрыл ее тонким пледом и так же, измерив губами температуру, прикрыл с обратной стороны дверь.

****

– Михаил Степанович, у меня для вас неутешительные новости. Как же вы так? Вы же сами работаете с человеческим мозгом, хоть и через препараты и не могли ничего заметить у своей родной дочери? Я поражаюсь на вас, – причитал коллега Михаила, в его голосе звучал упрек.

Заведующий отделением онкологии. Полноватый, можно даже сказать толстый мужичок, с хмурым лицом и маленькими глазками-пуговками. А длинный нос держал очки. Слушать упреки от такого кадра более чем неприятно.

– Может у вас проблемы в семье? Может вы опять взялись за старое, если вы понимаете, о чем я, а? Михаил Степанович? – добавил он.

– Это не ваше дело, что у меня в семье, – выплеснул, еле сдерживая себя от ругательства, Михаил Степанович. – Вы мне лучше скажите, что с моей дочерью. И помявшись, добавил. – Пожалуйста.

– Сами посмотрите.

Врач, сделавший девочке МРТ, разместил на магнитной доске снимки, сказал:

– Вы, я надеюсь, понимаете, что это значит?

– Но как? Она никогда не жаловалась.

Михаил закашлялся. Замелькали в голове вопросы. А потом посыпались камнепадом со скалы, каждый вопрос раздавался пульсом в висках.

– И, вы я думаю, Михаил Степанович, заметили, что опухоль небольшая еще. Но доверить ее лечение вам, я не смогу. В первую очередь, потому, что это ваша дочь. Я сделаю все, как надо, не переживайте. Жену тоже успокойте. Ваша дочь уже записана на первую химиотерапию. И я думаю, через неделю мы уже увидим с вами результат.

Он положил Михаилу руку на плечо и вышел из кабинета.

****

– Ничего не понимаю, Михаил Степанович, такое случается крайне редко, – сказал доктор, бегая по снимкам маленькими глазками, – мне остается только сочувствовать вам с женой.

Михаил сидел, окунувшись в свои руки лицом, и что-то шептал. Потом словно под воздействием скрываемой силы, вскочил и нанес сокрушительный удар по магнитной доске, та качнулась на двух металлических ногах, но устояла.

– Какого черта? Почему она?

– Я понимаю вас. Мы можем сделать еще одну химию, если хотите. Только держите себя, пожалуйста, в руках, – успокаивал коллегу по профессии, пожилой врач.

– Не надо. Нельзя рисковать, опухоль растет на глазах. А должна уменьшиться. Понимаете, уменьшится.

Михаил опять заколотил по доске, как будто она главная виновница всех его бед.

– Что ты собираетесь делать, Миш? – поинтересовался доктор, держа его за плечо.

– Не знаю.

****

По истечении еще одной мучительной для семьи Стрельцовых недели, Михаил, как обычно собирался на работу. На этот раз его сопровождал металлический кейс с кодовым замком, доставшийся в наследство от отца. Считался самым главным и самым дорогим, что осталось после его отца.

Отец его был химиком фармацевтом, и большую часть короткой жизни он потратил на изучение этой науки. Он покинул своих родных в сорок три года, оставив после себя полный чемодан расчетов. Михаилу на тот момент исполнилось двадцать лет и его представления о медицине ничтожно малы. Но кейс полный бумаг оказался бы кладом для любого, кто хоть немного интересовался этой темой. Только умнейший человек, мог выдавать такие вещи и записывать на бумагу. И Михаил не раз за бутылкой, рассказывал про своего отца, с гордостью и уважением. Считая его гением своего дела.

Вечер выдался непростым. Напряженным. Всегда тяжело работая в онкологическом отделении, занимаясь именно проблемами опухолей мозга, объяснять матери, что ее ребенку осталось немного. Он понимал этих родителей, сам столкнулся с той же бедой. И каждый день видеть посеревшую мать такого ребенка, обнимать ее и тихо засыпать с ней в одной постели.

В кейсе оказалось много полезной информации. Глаза резало от черного текста. Он часто тер их ладонями, и перелистывал дальше, не зная, что там может быть что-то полезное для него. Видимо, это предчувствие. Интуиция. Его тянула в этот кейс какая-то сила, как магнитом. А может это вовсе не чутье, а посыл из прошлого из глубокого подсознания, идущее от рассказов его отца.

Будучи еще ребенком, Миша любил взгромоздиться на коленях у отца и слушать его рассказы. Темными вечерами он часто просил: «Пап, а расскажи мне лучше, что-нибудь про свою химию», – его голова опускалась на грудь отца, в ожидании чего-то интересного. Может быть тогда, отец и сказал что-то. Но что?

Второй час ночи. Михаил, облокотившись на руку, перекладывал отцовские расчеты.

****

– Папочка, папочка, смотри какие фиалки. Папочка? Что со мной, у меня кровь из носа. Папочка помоги мне.

Надгробная плита: «Мария Михайловна Стрельцова…».

Михаил дернулся, подкинув голову, и уставился на дверь. На лбу появилась небольшая испарина.

– Это сон, слава богу, это сон, – зашептал он и опустил глаза на лист с надписью: «Немного размышлений о человеческом мозге». Это фраза вызвала у доктора ухмылку. Немного размышлений, всего-то сто страниц. Вот оно сокровище. Появилось желание пойти домой и хорошенько выспаться улетучилось, как испарина со лба.

– Вот это уже интересно. Спасибо тебе, пап. Надеюсь, сработает.

****

Кабинет заведующего отделением онкологии. Михаил «обрадовал» его своим присутствием уже в семь утра.

– Вы, что не уходили домой что ли? Учтите, узнаю, что вы опять, думаю понимаете, о чем я, в общем это последнее мое предупреждение.

В ответ Михаил напрягся, но опять сдержал себя. На лице только выступила чуть заметная ненависть.

– Я вам задам один вопрос и все.

– Слушая. Только быстрее, я еще даже переодеться не успел, – торопил он Михаила Степановича.

– Помните, вы говорили, что к вам обращался один влиятельный бизнесмен. С ваших слов он уж очень влиятельный и богатый.

На лице нарисовалась хитрая улыбка.

– Он еще умолял вас помочь ему с лечением кого-то. Обещал любые деньги. Помните?

– Ну, помню и что? – ответил с подозрением заведующий и покосился на своего работника.

– Дайте его контакты.

– Ага, счаз, – фразу он сопроводил кивком, – только в ящичке посмотрю. – Он опустил руку в ящик и поднял ее, вытягивая, а кулак изобразил жестом «фига». – Лучше выйдите из моего кабинета, Михаил, пока я не вышел из себя.

Дверь ударилась о стену в коридоре и не закрылась.

– Совсем крыша съехала? – крикнул вдогонку начальник и закрыл за ним дверь.

****

Через час они вновь сидели за одним столом. Перед Михаилом, отражая солнечные лучи, лежала золотистая визитка, словно тонкий лист золота, с надписью: «Полковник». А под ней номер телефона.

– Почему вы решили мне принести его номер?

– Вы хороший специалист, Михаил. И у вас беда в семье и если у вас есть идея, способная помочь выкарабкаться не только вашей дочке, но и помочь этому человеку, то почему бы не дать вам эту визитку.

Зав отделением пододвинул визитку к Михаилу и добавил:

– Я предпочту довериться. Не подведите, Михаил.

У Михаила рот стал сплошной улыбкой. Будто в этой визитке все его спасение. Это карточка из тонкого картона – ключ к лечению его дочери. И она же – визитка – лекарство от слез его любимой жены. Оля плакала каждый день. Что может быть хуже видеть умирающую на глазах дочь.

– Еще кое-что, – решил добавить человек за большим столом, – у меня будет просьба. Этот богач не должен знать, кто дал его номер.

Михаил, кивнул, изображая понимание.

****