V

Тем временем как на Петровке, 38 новый дивный мир являл мне свои причудливые гримасы или, лучше сказать, корчил рожи, на воле разворачивался активный протест против моего задержания.

Прямо из московского управления Следственного комитета на Новокузнецкой улице Таня отправилась в «Галерею на Солянке». Директор галереи Маша Тырина, наш друг и в прошлом моя коллега по «Гоголь-центру», пригласила нас на артистическую вечеринку. Среди гостей было много наших знакомых, все были настроены на задушевное общение и беззаботное веселье. Появление Тани и новость о моём аресте мгновенно изменили настроение, вечеринка превратилась в штаб. Написали и распространили по соцсетям письмо поддержки, объявили сбор подписей. А Таня отправилась на Страстной бульвар, где в «Новом пространстве театра Наций» по случаю открытия выставки также собрались коллеги и друзья. Почти все уже знали о моём аресте и искренне пытались поддержать и утешить Таню.

Если попытаться найти в печальной хронике «театрального дела» хоть что-то позитивное, то, безусловно, это общественная реакция на моё задержание. Сначала друзья и большинство коллег, затем журналисты и правозащитники, а вслед за ними неизмеримо огромный круг знакомых и незнакомых людей воспротивились несправедливости и беззаконию. Я храню благодарность всем, кто не усомнился в моей честности и долгие месяцы боролся за мою свободу и доброе имя, всем, кто переживал и сочувствовал мне. Возможно, причина такого знаменательного отклика не во мне лично, и не в моей репутации, и даже не в том, что главным героем театрального дела был Кирилл Серебренников с его многочисленным фан-клубом. Дело в том, что обществу продемонстрировали не только абсурдное обвинение, но и циничный беспредел следователей и позорную зависимость судей. Оказалось, что для преследования не нужны объективные причины – достаточно чьей-то воли, способной запустить репрессивную машину, которая исходит из презумпции заведомой вины всякого, кто попадает в её жернова. Обществу наглядно продемонстрировали, что в моём положении может легко оказаться любой. И обществу это не понравилось.

Я не перестаю восхищаться моей женой. Её красотой, энергией, волей, умом и терпением. С потрясающим достоинством она приняла брошенный ей вызов и выдержала непомерные испытания. Никто не бывает готов к подобным событиям. Растерянность и неуверенность – нормальная реакция на них. Непримиримая к любой подлости и несправедливости, Таня вдвойне была возмущена и оскорблена беззаконием по отношению ко мне. Она сумела быстро собраться и начать действовать. Никто не знает, какого напряжения сил и нервов стоили ей бесконечные звонки, письма, ходатайства, поручительства, встречи, объяснения, просьбы, консультации адвокатов. Одновременно приходилось осваивать непростую науку жены заключённого, разбираться в перечнях разрешённых к передаче вещей, продуктов, лекарств и выстаивать очереди в ИВС и СИЗО, выдерживать тупое равнодушие и хамство тюремных прапоров. При этом нужно было работать, готовиться к открытию сезона в творческом центре «Среда». Пришлось регистрироваться в качестве индивидуального предпринимателя. В связи с недавней покупкой квартиры у меня оставались непогашенные банковские кредиты, которые в новых обстоятельствах предстояло выплачивать моей жене. Ремонт в новой квартире не был завершён, и переехать туда не было возможности. В нашу съёмную квартиру должны были въехать уже новые жильцы; вещи и книги пришлось поместить на арендованном складе, а Тане попросту негде было жить. И при этом она каждый день писала мне письма, наполненные любовью, заботой и юмором.

Счастье, что нас окружают друзья! Несколько человек предложили Тане жильё. Полгода она прожила в квартире Маши Шустиной и Петра Рофина. Многие поддержали деньгами. Маша Тырина, Лена Тупысева, Лена Ковальская, Надя Конорева взяли на себя часть забот о передачах и посылках. Ксения Ларина, Зоя Светова, не считаясь со своим временем, помогали в контактах с государственными органами и правозащитными организациями, будоражили общественное мнение в СМИ. Ира Кузьмина, Полина Стружкова, Маша Кривцова и ещё много прекрасных людей всегда были рядом с Таней, готовые поддержать и делом, и словом, и уместным молчанием.

За две ночи и один день, прошедшие от ареста до суда, было собрано больше ста подписей под письмом в мою защиту и несколько десятков поручительств. Отозвались Александр Калягин и Сергей Женовач, Кама Гинкас и Генриетта Яновская, Владимир Урин и Мария Ревякина, Виктор Ерофеев и Лев Рубинштейн, Евгений Асс и Наум Клейман, Александр Маноцков и Сергей Невский, Юлия Ауг и Чулпан Хаматова, Константин Райкин и Виктория Исакова. Мгновенно включился в борьбу за меня Михаил Бычков, а с ним и артисты Воронежского камерного театра. Из Петербурга пришли письма от Льва Абрамовича Додина и Андрея Могучего. К ним в разных городах присоединись десятки знакомых и незнакомых людей с менее известными именами. Коллективные поручительства пришли от Ассоциации театральных критиков и от Гильдии театральных менеджеров. Переводчик Ольга Варшавер создала в «Фейсбуке» закрытую группу «В одной лодке с Алексеем Малобродским», которая быстро собрала больше тысячи подписчиков. Невозможно, к сожалению, назвать всех, кому я обязан поддержкой.

VI

Конвой, защёлкнув наручники на моих запястьях, помог спуститься по ступенькам автозака и ввёл меня в просторный вестибюль Пресненского районного суда города Москвы. Мы оказались перед большой группой людей. В первых рядах толпились журналисты. Трещали затворы фотоаппаратов.

Я не сразу увидел встревоженное, осунувшееся лицо Тани, и впервые меня пронзило то сложно составленное чувство, которое потом я испытывал на каждом судебном заседании, в тех единственных обстоятельствах, где на протяжении нескольких месяцев мы имели возможность общаться только глазами, без права поговорить и прикоснуться друг к другу. Это чувство состояло из смеси беспредельной нежности и восторга по отношению к жене и одновременно из лютой ненависти к мерзавцам, из-за которых она была вынуждена претерпевать столько мучительных невзгод. Это чувство мотивировало моё сопротивление, заставляло бороться, придавало решимости. Самоуверенные ничтожества в форменных мундирах посчитали меня лёгкой добычей, слабым звеном, от меня ждут удобных, лживых показаний? Вы их не получите! Ничего, кроме правды, потому что единственные преступники здесь – это вы, господа следователи. Устроили мне экзамен? Что же, я готов его выдержать. Танины глаза обещали мне понимание и поддержку.

За столом в центре судебного зала сидели следователь Федутинов в белоснежной рубашке и прокурор Алисов в рубашке голубой. Оба поблёскивали золотыми звёздочками, по четыре на каждом плече, – два капитана. Оба излучали безмятежность и самодовольство, улыбались. Напротив сидела адвокат Юлия Лахова, обложившись добытыми вчера документами: эфирными справками, фотографиями, показаниями опрошенных ею свидетелей (зрителей и участников спектакля «Сон в летнюю ночь»), характеристиками и поручительствами. В отличие от расслабленных капитанов она была напряжена в ожидании боя.

Впустили публику. Рядом с Таней – Ксения Ларина, Лена Ковальская, Маша Тырина, Надя Конорева, Сергей Женовач, Саша Маноцков, Толя Голубовский, Евгений Асс, Наум Ихильевич Клейман… Стало спокойно и даже будто весело; вспомнилось, какими гнилыми белыми нитками наскоро смётано обвинение. На вопрос кого-то из журналистов, как я себя чувствую, я искренне ответил: теперь гораздо лучше.

Секретарь Абубекярова велела всем встать. Вошла миловидная женщина в чёрной мантии – федеральный судья Татьяна Михайловна Васюченко. Её имя тогда ничего мне не говорило, но позже, читая о ней, я непременно встречал превосходные эпитеты – «одна из самых известных и опытных московских судей». Судила она не кого попало – например, в недавнем прошлом Евгению Васильеву или Никиту Белых в недалёком будущем. Профессиональную карьеру в девяностые она начинала помощником следователя, потом помощником прокурора. С тех пор так и продолжала им неизменно помогать. Заседание об избрании мне меры пресечения началось. Федутинов лениво сообщил, что я обвинён в особо тяжком преступлении, предусматривающем наказание в виде лишения свободы сроком до десяти лет. К моему и, кажется, всеобщему изумлению, он поведал, что располагает результатами наружного наблюдения за мной, из которых следует, что я, имея второе гражданство Государства Израиль, непременно скроюсь от следствия и суда, а также уничтожу важные доказательства своей вины, что буду запугивать свидетелей и, используя связи в Правительстве, окажу влияние на ход следствия. С кем именно и каким образом я связан в Правительстве, Федутинов не сообщил. Потом я узнал, что этот стандартный набор формулировок под копирку тиражируется следователями и кочует из процесса в процесс. Тогда же, слушая эту невероятную ахинею, невозможно было отделаться от ощущения, что всё это розыгрыш.

Много месяцев спустя, изучая материалы завершённого уголовного дела, я обнаружил, что посвящённая мне справка о проведённых в отношении меня оперативно-разыскных мероприятиях была подписана всего на день раньше даты суда, когда я уже был задержан и отправлен в изолятор временного содержания. Кроме того, судя по аналогичным отчётам о «наблюдении» и «наведении справок» в отношении других фигурантов, оперативно-разыскные мероприятия обставляются обязательным набором документов: поручений, постановлений, писем, собственно справок. В моём случае комплект был неполным, а поручение, на основании которого якобы принималось решение о проведении слежки, касалось не меня, а Масляевой и Итина. Из этого следует, что оперуполномоченный 1-го направления 11-го отдела Управления по защите конституционного строя 2-й службы ФСБ старший лейтенант С. А. Авдеев не только выдумал эту бессовестную чушь, но и подтасовал служебные документы своей конторы.

Довольно скоро Федутинов приступил к изложению конкретного эпизода моих преступных деяний. Он сообщил суду, что спектакль «Сон в летнюю ночь» не был поставлен. Каждый из присутствовавших в зале спектакль видел. Раздался смех. Казавшаяся поначалу обаятельной судья Васюченко вдруг зазвучала сталью – пригрозила закрыть заседание для публики. Напрасно адвокат Лахова рассказывала суду, что успешный спектакль десятки раз был показан тысячам зрителей, что он номинировался на премию «Золотая маска», о чём свидетельствуют протоколы экспертного совета, что спектакль побывал на гастролях в Париже, что объёмные декорации и костюмы при желании можно увидеть хоть сейчас… ничто не убеждало одну из лучших московских судей Васюченко. Адвокат попросила приобщить к делу многочисленные рецензии с фотографиями спектакля. Неожиданно взвился капитан в голубой рубашке, прокурор Алисов. Он заявил, что рецензии в газетах не доказывают факт существования спектакля, а у следователя может быть своё мнение на этот счёт. Публику при этих словах затрясло нервным хохотом. По приказу судьи двух человек удалили из зала. Пристав, выводивший артиста Серёжу Васильева, с негодованием вопрошал: цирк вам здесь, что ли? Похоже, что да, ответил кто-то из журналистов.

Демонстративное и циничное пренебрежение прокурора логикой и фактами оставило у всех чувство брезгливого недоумения. А его непреклонный солипсизм с горьким юмором описали авторы нескольких репортажей из зала суда.

Показательно, что А. Н. Алисов служил в отделе по расследованию особо важных дел Управления по надзору за процессуальной деятельностью органов Следственного комитета РФ прокуратуры города Москвы.

Недавно в «Вестнике государственного и муниципального управления» (2014. № 3(14)) я обнаружил подписанный им научный труд «Конституционные функции прокуратуры в России и зарубежных странах: сравнительный анализ». Вот несколько цитат из этого труда. Алисов пишет, что прокуратура Российской Федерации, «символизируя публичный сектор правозащитной структуры российского общества, обеспечивает защиту конституционных прав и свобод человека и гражданина самостоятельно и во взаимодействии с судами. Кроме того, на прокуратуру возложены задачи надзора за соблюдением законности… Эти и ряд других функций прокуратуры приобретают свойство системного единства и взаимосвязанности при условии, что её деятельность органически связана с демократическими основами конституционного строя, направлена на реализацию основополагающих конституционных принципов и норм». Он с неодобрением сетует на то, что в Албании, Грузии, Италии и Литве «основной конституционной функцией… прокуратур является уголовное преследование». А в заключение напоминает нам, что «современный российский конституционный строй основывается на принципах гуманизма, высшей ценности человека, верховенства его прав и свобод. Статья 2 Конституции РФ определяет, что признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина – обязанность государства, его органов и должностных лиц. Статья 46 Конституции РФ гарантирует эффективность судебной защиты прав и свобод. Данные конституционные установления направлены на достижение социально значимой цели построения в России подлинно правового государства. Вместе с тем функции российской прокуратуры не нашли достаточно ясного выражения на конституционном уровне, и в значительной мере доминирует подзаконное регулирование функций прокуратуры».

Нельзя не заметить, что учёные потуги прокурора противоречат его практике. На заседании Пресненского суда поборник конституционных прав и свобод откровенно и угодливо обслуживал позицию следствия. Впрочем, мне скоро пришлось убедиться в том, что пренебрежение не только духом, но и буквой закона характерно для всей современной российской правоохранительной системы. Беспринципная демагогия, трусливый цинизм и угодливая ложь – вот негласный кодекс корпорации следователей, прокуроров и судей.

Завершая выступление в прениях, адвокат Лахова обратила внимание судьи на полдюжины процессуальных нарушений, в частности, на отсутствие возбуждённого в отношении меня уголовного дела. Подробно ссылаясь на положения закона, она говорила о том, что обоснованность ходатайства следователя должна быть подтверждена фактами и документами, что в нашем случае следствие не располагает ни одним сколь-нибудь правдоподобным доказательством. Что в течение месяца после возбуждения уголовного дела в отношении Итина и Масляевой я ни разу не предпринял попытки покинуть страну, а конфискация следствием моих документов технически исключает такую возможность. В ответ судья заявила, что «не имеет оснований не доверять следствию». Какие основания у неё и сотен её продажных коллег доверять голословным утверждениям следствия, остаётся до сих пор невыясненным.

Явно скучая, судья Васюченко выслушала выступивших в мою защиту Сергея Женовача и Александра Маноцкова, без интереса приобщила предъявленные адвокатом характеристики и поручительства. Из этих выступлений и документов следовало, что я человек достойный, добропорядочный и законопослушный, что я дорожу своей профессиональной репутацией, а потому больше всех заинтересован в установлении истины и не буду чинить препятствий расследованию. В ответ судья глумливо подчеркнула в постановлении, что принимает решение «с учётом личности обвиняемого».

Решение гласило: удовлетворить ходатайство следствия о заключении обвиняемого, меня то есть, под стражу сроком на один месяц.

Готовясь к своему первому в жизни суду в качестве обвиняемого, я прочитал в Уголовно-процессуальном кодексе, которым меня снабдила адвокат, что к суду нужно обращаться «Ваша честь». Это очень красиво. Пока одна из самых опытных московских судей Татьяна Михайловна Васюченко нечленораздельно бубнила текст своего постановления, у меня в голове всплывали слова Достоевского из «Бесов»: «Русскому человеку честь только лишнее бремя… открытым правом на бесчестие его скорей всего увлечь можно».

Юлия Лахова, действующий адвокат, конечно, имела представление о нравах отечественного судопроизводства. На остальных же столь откровенное пренебрежение здравым смыслом и очевидными фактами произвело шокирующее впечатление. Шокирован был и я. Однако не подавлен. В ходе этого заседания моя естественная реакция самозащиты превратилась в принципиальную позицию сопротивления произволу и давлению. Я чувствовал за собой правду и был возмущён покушением на моё честное имя. В своём выступлении я внятно заявил, что ни при каких обстоятельствах не стану оговаривать ни себя, ни Кирилла и ни кого бы то ни было.

Две недели спустя, рассматривая жалобу моего адвоката, прокурор апелляционного отдела Уголовно-судебного управления прокуратуры города Москвы Ф. А. Юсупова безусловно поддержала доводы ходатайства следствия, а судья Мосгорсуда Юрий Анатольевич Пасюнин, не обнаружив правовых и логических нарушений, оставил решение Пресненского суда в силе. Судью Пасюнина, замечу, нельзя упрекнуть в непоследовательности: он неизменно оставляет в силе сомнительные приговоры судов первой инстанции. Это он отклонил апелляционные жалобы Pussy Riot (кроме Самуцевич), десятка фигурантов «Болотного дела», Надежды Савченко – богатая биография, серьёзная репутация.

Это было лишь началом бесстыдной череды неправедных судов. Несомненно, что принимавшие в них участие следователи, прокуроры и судьи сознательно совершали преступления против закона и совести. Каждого я назову его подлинным именем, поскольку убеждён, что зло не абстрактно, его вершат конкретные люди. И эти люди, безжалостно ломающие чужие судьбы, должны быть наказаны. Если не законом, то как минимум нашим презрением.