– Плюс загадочное дело супружеской четы Корольковых, – вспомнил Максимов. – Не нравится оно мне, покоя не дает…

Меньше всего он ожидал, что последние слова вызовут бурю веселья, и стены содрогнутся от гомерического хохота. Олежка схватился за живот, пытался что-то сказать, но не мог, Вернер рухнул головой на стол, в припадке веселья сбросил на пол и разбил любимую чашку Лохматова, а Екатерина громко икала, и потребовались усилия всей команды, чтобы вернуть ее к нормальной жизни.

– Я сказал что-то не то? – обескураженно спросил Максимов.

– Все в порядке, – объяснил Вернер, хлопая Екатерину по спине. – Гражданка Королькова позвонила сегодня утром и пристыженно дала отбой. Загадка разрешилась.

Эти законопослушные, симпатичные граждане проживали на первом этаже – под агентством. Совсем как в сериале – Саша и Маша. Была у них болонка – Брулька. Шустрая, беленькая – Маша часто ее выгуливала под окнами. А намедни Брулька пропала. С концами. Максимов встретил супругу Королькову – то бишь Машу – у дверей подъезда: расстроенную, подавленную. И крайне изумленную. Куда пропала Брулька? Утром, как обычно, проводила мужа на работу (сама она временно не работает и терпеть не может этим заниматься) и готова присягнуть, что собачка вслед за Сашей в подъезд не выскакивала. Прибрала постель, приняла положенные водные процедуры, заварила кофе. Отсутствие Брульки полусонная Маша обнаружила лишь после того, как устроилась с чашкой кофе перед любимым утренним сериалом и не обнаружила в ногах привычного повизгивания. Но сначала не расстроилась – мало ли куда смылась любимица. Может, в прихожей на коврике валяется. Досмотрела сериал, помыла чашку. Тут и ощутила Маша легкое беспокойство. Не было болонки на коврике в прихожей! Бегло осмотрела квартиру – нету. Осмотрела углубленно. Прошерстила шкафы, обшарила выдвижные ящики под кухонным гарнитуром. Заглянула в диван, куда сложила постельное белье. Сунула нос за шторы, за буфет, за сервант, тщательно обыскала прихожую. Осмотрела холодильники, книжные полки, стиральную машину, в качестве бреда перевернула зимние сапоги, постучала об пол, потыкала спицей в землю с цветами и даже глянула за ковер, висящий на стене, – не сплющило ли там несчастную Брульку? Села на диван и взялась трезво оценивать ситуацию. Квартира на первом этаже, балкона нет. Форточка в зале в принципе открыта, поскольку топят нещадно, но снаружи к ней прибита сетка от комаров, которая как висела, так и продолжает висеть. Саша не считает сетку от комаров в канун Нового года чем-то абсурдным (зато потом не надо вешать), а Маша такими сложными хозяйственными работами старается себя не загружать…

Попытка трезво оценить ситуацию привела к тому, что у Маши сдвинулась крыша. Она схватилась за телефон, вызвала с работы мужа. Муж примчался, вторично обшарили квартиру. Нет болонки. И Саша готов присягнуть, что Брулька вслед за ним в подъезд не выбегала. И не в ее это обыкновениях. Ленивое существо. Сетка на окне не порвана, поэтому нет оснований полагать, что Брулька превратилась в кошку. А ночью собачка присутствовала в квартире точно, поскольку лезла на кровать, и Маша постоянно за нее цеплялась. Словом, мистика открытым текстом. Саша снова отбыл на работу, а Маша вся в слезах отправилась на улицу, где и встретила Максимова. Захлебываясь слезами, обо всем поведала. Максимов позвонил Екатерине, оторвал ее от сложной косметической операции по удалению заусенцев с ногтей, попросил помочь попавшей в беду гражданке. Опять последовал методичный квартирный шмон. В пять часов вечера – перед приходом Саши с работы – Екатерина вернулась в контору, села в позу мыслителя и тупо пробормотала: «Ничего не понимаю…»

Утром позвонила Маша и срывающимся от волнения голосом поведала, что Брулька нашлась! Собственно, она никуда и не пропадала. Вечером Саша пришел с работы, Маша всплакнула у него на плече – каково там бедной Брулечке в параллельном мире? В пятый раз обыскали квартиру. Стали готовиться ко сну. Саша разложил диван, вынув из него постельное белье, раскатал свернутое в рулон одеяло… и обнаружил сдавленную, сплющенную, почти задохнувшуюся Брульку! Маша утром на сонную голову скатала одеяло, не заметив, что на ней без задних ног дрыхнет собачка (Брулька белая и одеяло белое), сунула в ящик под диваном вместе с прочим бельем и побрела чистить зубы. А потом кофе, жвачка по телевизору… А Брульку так сдавило, что ни пукнуть, ни вякнуть. Так и пролежала несчастная весь день, не в силах подать звуковой сигнал. Когда ее нашли, она уже глазки закатывала. Живо Брульку в охапку, в машину – и бегом до ближайшей круглосуточной ветеринарной клиники. Вроде откачали, хорошие у нас медики, сердобольные, да и с чувством черного юмора у них полный порядок. Стены тряслись от хохота…

– Красивая новогодняя история, – подытожил, когда отгремело веселье, Вернер. Мельком глянул на часы. – Ага, еще немного времени прошло…

Похмелье отступало, упорно обороняясь и возводя баррикады. К одиннадцати часам в голове появились проблески. Для закрепления эффекта требовалось сунуть голову под кран. Он прошел на кухню, приспособленную для бытовых, в том числе похмельных, нужд, установил смесителем нужную температуру…

Когда Максимов, посвежевший и почти не издающий вони перегара, вошел в офис, скабрезных шуточек не последовало. Сотрудников сразила неподвижность. В кресле для посетителей восседал клиент и с надеждой смотрел на Максимова.

Он легко мог представить, что творится на душе у товарищей. Едва-едва заблестел лучик надежды…

– Здравствуйте, – тихо сказал со вкусом одетый мужчина – средних лет, скорее упитанный, чем худой, скорее невысокий, чем рослый, с приятной интеллигентной, но покрытой каким-то серым налетом физиономией. Такое ощущение, словно он месяц просидел в компании с покойником. Глаза у незнакомца были грустны и маловыразительны.

– Здравствуйте, – пробормотал Максимов. – С наступающим вас.

– И вас, – трагично вздохнул незнакомец.

Надрывисто заскрипело в голове. Не успело стать лучше, как снова похмелье…

Он украдкой покосился на коллег. Екатерина драматично улыбалась – ярко демонстрируя, как человечество, смеясь, расстается со своим будущим. Олежка изображал жадного потребителя рекламы, пялился в немой экран, где махали ногами блондинки в роли зубов. Вернер с выражением пафосного трагизма смотрел в пол.

– Мне сказали, что без вас в этом агентстве вопросы не решают… – посетитель мял в руках норковую кепи. – Меня зовут Николай Витальевич Кравцов…

– Слушаю вас, – вздохнул Максимов, погружаясь в директорское кресло. – Не стесняйтесь, уважаемый, рассказывайте, что у вас наболело.

Предварительный вывод относительно натуры и частично анкетных данных он уже сделал. Нерешительный, безвольный в житейских ситуациях человек, однако парадоксально преображающийся на работе и имеющий достаточно знаний и смекалки, чтобы вести успешный бизнес. Встречаются такие экземпляры. Как минимум пара высших образований. Горькая ирония – в том числе к самому себе… такому. То есть человек прекрасно понимает, что может быть смешон, но обстоятельства (которые вбил себе в голову) значительно выше.

Так оно и началось.

– Видите ли, – начал сбивчиво посетитель, – я возглавляю довольно крупное юридическое агентство «Гудвин»… Ну, вы понимаете – консультации населения по вопросам обеспечения права, соглашения с предприятиями, желающими обрести солидную юридическую поддержку, помогаем с обменом квартир, продажей, перепланировкой, оформлением документов, восстановлением утраченных документов; судебные дела – жилищные, семейные, наследственные, прочие вопросы…

– Не совсем, – честно признался Максимов.

– Да это не относится к делу, – бледно улыбнулся Кравцов. – Бизнес работает, в чем немалая заслуга моих заместителей… Я живу в приличном доме на улице Державина – двухуровневая квартира с дорогой отделкой… – снова бледная самоирония? – Трехэтажный коттедж в зоне ОбьГЭСа, две машины… Детей, к сожалению, не получилось. Близких родственников тоже, увы, нет. За исключением, разумеется, жены…

– Хорошо, давайте про жену, – тяжело вздохнув, подключился Вернер.

– А про жену рассказывать нечего, – развел руками Кравцов. – Зовут Альбина, тридцать четыре года, некоторые считают красавицей…

– Но не вы, – ожила Екатерина.

– Мне без разницы, – улыбнулся Кравцов. – Я давно уже вышел из того романтического возраста… Подождите, я еще не закончил. У жены имеется родная сестра Виктория, у Виктории – супруг Владислав. С детьми аналогично не повезло – просто проклятье какое-то родовое… Вы позволите закурить?

– Курите. И, пожалуйста, к делу, – до конца работы оставалось шесть часов. Не все еще потеряно.

Закурив, Кравцов частично справился с бледностью и попросил Максимова удалить посторонних. Недоуменно пожав плечами (от сотрудников какие, мол, секреты), Максимов все же выполнил просьбу. Троица с радостью умчалась – хоть в этом послабление.

Вникать в подробности человеческого сумасшествия приходилось часто. Но ни разу под Новый год. Очень даже не бедствующий человек гражданин Кравцов. В ноябре заключил, без преувеличения, многомиллионную сделку: путем замысловатых комбинаций узаконил самовольные строения, отгроханные руководителями крупных организаций. Дело, безусловно, темное, но в принципе не беззаконное. Ведь в отечественном праве столько дырок и извилистых ходов, что воспользоваться ими, обладая соответствующими знаниями, вовсе не преступление. И все бы шло нормально, но терзают Николая Витальевича… предчувствия смерти. «А какие они?» – тут же поинтересовался Максимов, надеясь поставить собеседника в тупик. Но Кравцов не растерялся. Сны он видит, популярно объяснил посетитель, с наличием кладбища. Тоскливо там. Днем хоронят, ночью мертвые с косами. Засыпать боится. Ангелы без лиц летают перед глазами. Тоска необъяснимая гложет. Жизнь, с момента обретения памяти, проходит перед глазами. Мать покойная нашептывает, к себе зовет. Да и как толково объяснить, что такое предчувствие смерти? Ну, представьте, что стоит перед вами расстрельный взвод, перекуривает, за работу вот-вот возьмется. Какие у вас предчувствия?.. Словом, вбил себе в голову удачливый бизнесмен, что этот год в его жизни – последний. Не тот, который впереди, а этот, от которого осталось тридцать восемь часов…

Работа по указанной причине валится из рук, пить начал, взвалил обязанности директора на плечи замов (слава богу, пока справляются). Дома все наперекосяк, депрессия гнетет, мрачные фантазии процветают. Начал жену подозревать в измене – хотя плевать хотел на ее измены, да и на нее… А тут еще зловещие электронные письма без обратного адреса, обращенные лично к нему, Кравцову. Человек он в принципе образованный, понимает, откуда в компьютере берутся письма. Обратился к провайдеру с просьбой поспособствовать, чтобы тайное сделалось явным (подкрепив просьбу хорошим вознаграждением). Но выяснить не удалось, координаты адресата были упрятаны не хуже пресловутого Грааля.

– Что за письма? – недоверчиво спросил Максимов. В фильмах ладно – там приходят электронные письма угрожающего содержания, и герои начинают метаться в ужасе. В жизни как-то несерьезно, и если данный факт все же имеет место, то это либо детство, либо невменяемость. Либо единственное, на что способен недоброжелатель.

– Полная чушь, – фыркнул Кравцов. – Отсутствие конкретных претензий, какие-то подспудные угрозы, детали биографии, о которых я уже не помню… А главное, намеки, что я обязан сделать ЧТО-ТО, хотя и непонятно, что… Отпечатано жирным шрифтом, как будто у меня плохое зрение. А может, просто подчеркивают угрозу – как вы думаете?

– Тексты писем случайно не захватили?

– Даже не сохранил, – поморщился Кравцов. – Удалял, как пыль с экрана. А если вас интересует примерное содержание… – Кравцов уставился в потолок, зашевелил губами, – извольте: «…Вы опять нарушили условие… У вас осталось четыре дня. Если вы не выполните все, что полагается…» А далее – загадочное многоточие, Константин Андреевич. Дескать, сам додумывай. И так далее, и тому подобное. Кажется, что пишет либо ребенок, либо человек, у которого не все в порядке с головой. Но впечатление производит. Понимаете? Поначалу – ничего, ничего, а потом вдруг начинает трясти…

– Может, вас с кем-то путают?

– Да нет, – вздохнул Кравцов, – по имени-отчеству величают.

– А вы не совершали в последнее время… – Максимов задумался, как бы поэтичнее выразить мысль. – Ну, скажем так, ничего предосудительного?

Вот с этого момента и началось интересное. Помявшись и дважды поменяв цвет лица, Кравцов поведал занятную историю. Нечто среднее между рассказом Эдгара По, Буало с Нарсежаком и отдельно взятой серией бразильского «мыла». Николай Витальевич без памяти влюбился! В его-то годы! Впервые за всю свою непутевую жизнь! Женитьба пятилетку назад не в счет – женился тогда не по любви, а от восхищения: ну как же, отхватил самую красивую женщину региона! Да разве в красоте дело?! Максимов слушал, не перебивая, а Кравцов, неуклонно скатываясь в поэзию и романтику, говорил все более доверительно и откровенно. Тяжело на Руси влюбленному интеллигентному человеку…

Дело было в третьей декаде ноября. В ту пору еще не терзали Николая Витальевича тяжелые предчувствия и мрачные видения. Он упорно трудился, зарабатывая на счастливое завтра для себя, супруги и детей (будут же они когда-нибудь?). Загадочная встреча произошла поздно вечером, недалеко от ресторана «Гурман», в котором Николай Витальевич с деловыми партнерами обмывал очередную сделку. Вышел относительно не пьяный. Отлично помнит, что в этот вечер было не холодно, падали снежинки, ветер почти не дул. Не погодка, а подарок. Но с утра опять на работу, хорошо бы выспаться. Вышел Кравцов на тротуар и поднял руку. Подъехала машина с шашечками. И тут он обратил внимание, что на том же тротуаре стоит женщина с поднятой рукой. Кравцов, как истинный джентльмен, не полез, отталкивая даму локтями, а деликатно уступил очередь. Даже дверцу приоткрыл: «Прошу вас, мэм, я дождусь следующей машины». Та спокойно поблагодарила, села на заднее сиденье, а Кравцов побрел к светофору. Такси тронулось, проехало несколько метров и притормозило. «Вам куда?» – спросила женщина, опустив окно. Оказалось, что им примерно в одном направлении…

А потом случилось помутнение. То ли юность под градусом пригрезилась, то ли аура исходила от женщины… Он сидел рядом с ней и видел лишь неясный контур лица, который оживал от света фонарей, озарялся желтоватым оттенком, от которого картина, впрочем, не прояснялась, а становилась, напротив, расплывчатой и неосязаемой. Он что-то тихо произнес, обращаясь к женщине. Она ответила. «Почему мне так знаком ваш голос?» – поразился Кравцов. – Убежден: мы ни разу в этой жизни не встречались»… Женщина негромко рассмеялась. «Мы встречались с вами в прошлой жизни». Очевидно, так и было. Первое впечатление прошло. С большим облегчением он констатировал, что особа незнакома. И затмение потихоньку делало свое черное дело. Женщина весьма одинока и печальна. У нее большие глаза, неторопливые движения. «Простите, пожалуйста, – произнес он, волнуясь. – Вы не очень торопитесь?» Оказалось, что не очень.

Они покинули такси задолго до места назначения. Бродили по вечерним улочкам, скупо освещенным фонарями. На Кравцова снизошла нелепая блажь. Он менялся на глазах, становился другим человеком. Говорил о себе, о погоде, вспоминал смешные анекдоты. Женщина смеялась, отвечала тем же. Но о себе повествовала расплывчато: кто такая, где работает, возможно, она и говорила, но в голове абсолютно не осело. Звать Наташа, вроде бы приезжая, снимает квартиру, засиделась у подруги, побежала к ресторану ловить такси… Только сейчас он начинает понимать, что вела она себя довольно странно. Они не шли по освещенным улицам, где даже в поздние часы плотное движение, а первые этажи зданий отданы неоновому капитализму. Наташа уводила его в какие-то переулки и подворотни, уверяя, что так ближе. Кравцов не возражал. Хулиганов не было, перевелись в эту ночь на земле хулиганы. Может, так и надо. Может, она стесняется… В темном закоулке он обнял ее за плечи, повернул к себе, поцеловал. И зажмурился, ожидая немедленной порки. Женщина негромко засмеялась. Ее глаза блестели. Кравцов поплыл по волнам блаженства… А дальше было как в кино. Первое время он еще ориентировался в нагромождениях домов, узких улочках с разбитыми фонарями, подсознательно подмечая, что идут они параллельно улице Вертковской. Но вскоре свернули и угодили в самый рассадник деревянных двухэтажных домов, построенных еще в сороковые годы прошлого века для рабочих эвакуированных заводов. В этих лабиринтах и днем несложно заблудиться, было бы желание. А желанием Кравцова обеспечили надежно. «Извини, но я здесь живу, – прошептала Наташа, целуя его горячими губами. – На более приличный район не хватает денег… Не зайдешь ко мне на чашку чая?» Она еще спрашивает! Он зашел бы даже на чашку уксуса! В голове творилось что-то беспорядочное. Эта женщина легко и просто делала из него идиота. В глазах двоилось, он не помнил, как вошли в барак. В голове отложилась облупленная лестница, пыльное недоразумение в плафоне, освещающее исключительно себя, поворот налево, поворот направо (или наоборот?), допотопная деревянная дверь, в которую Наташа вставляла ключ. Он дрожал от нетерпения, был близок к самовозгоранию, не догадываясь, что приставка «само» здесь неуместна, а причиной возгорания стал поджог…