Борзов подскочил на койке и ухватился за ногу. Наверное, он неловко повернул её во сне.
– Что, Владимирыч, опять тушишь пожар? – участливо спросил Вадик. – Сейчас сходим на завтрак, потом возьму бинты. Сделаем тебе перевязочку. Не волнуйся. До Японии пять денёчков осталось-то. А там и доктора рядом. Не переживай. Хотя и меня кошмары одолевают чуть ли не каждую ночь.
– Не говори, Вадя. И мне всякая хренотень по ночам жить не даёт, – как всегда спокойно подтвердил проснувшийся Серёга.
«Алика» мерно переваливалась с борта на борт. Двигатель работал мощно и ритмично. Что ж, она новая. Ей только шесть месяцев. Не то что «Леди Белле» – двадцать семь лет. У «Алики» всё впереди.
А «Леди Белла» осталась одна в океане, в пятистах милях к северу от Гавайских островов, глубоко осевшая в воду кормой из-за затопленного машинного отделения, сгоревшая и брошенная на произвол судьбы.
Затонет ли она от первого же циклона? Или ей придётся месяцами бродить по океану, как «Летучий голландец», пока её не найдут и не отбуксируют в порт на разгрузку и дальнейшую разделку. Ведь весь груз остался цел. Топливо в дизельных цистернах из-за затопления машины не взорвалось, поэтому она целой осталась на плаву.
Когда «Алика» уходила с места аварии, Борзов вышел на корму и долго смотрел вслед этой частичке своей судьбы, брошенной в океане жизни. Слёзы сами наворачивались на глаза. Но их сдувало ветром надвигавшегося циклона. Всё-таки как много хорошего у него связано с ней, с «Леди Беллой».
А сейчас пора ковылять на ужин. Их повар, чилиец, изумительно готовит.
Владивосток, январь 2019
После четвёртого курса Лёньку направили на практику на теплоход «Шатура», поставленный на линию Находка – Магадан.
«Шатура» представлял собой четырёхтрюмный лесовоз польской постройки примерно двенадцатилетнего возраста, экипаж которого в основном состоял из проштрафившихся моряков. Или тех, кто по каким-то причинам что-то нарушил в таможенном законодательстве при пребывании за границей, то есть где-то и когда-то напился и попался нашим доблестным органам, но только по милости администрации оказался не уволенным из пароходства. Таким «залётчикам» только прикрывали визу. То есть они потеряли право выходить в заграничные рейсы и обязаны работать в каботаже.
А чтобы вновь открыть визу, этим «залётчикам» приходилось целый год отрабатывать в каботаже и проявить себя с лучшей стороны. Это с точки зрения командно-политического состава судна, а если яснее, то помполита.
Помощниками капитана по политической части становились, в основном, неудавшиеся штурманы, электромеханики, начальники радиостанций и те, кто прошёл курс обучения на специальных политических курсах в Одессе или Хабаровске.
Администрация судна, в лице капитана и партийной организации судна, только ходатайствовала о новом открытии визы молодому моряку или «залётчику», то есть мотористу, матросу, механику или штурману перед пароходством. Она писала бумаги, собирала собрания, утверждала решение этих собраний и… отправляла всё это куда-то наверх. А там уже какой-то божественный дядя решал ничтожную судьбу очередного грешника: ходить ему за границу или не бывать там никогда.
Ну а, курсантам, после нескольких лет учёбы тоже открывали визу.
Лёньке визу ещё не открыли, потому что после перевода из МВИМУ в ДВВИМУ, по мнению командира роты Геннадия Гавриловича Сысоева, он ещё не созрел для того, чтобы с честью представлять Советское государство за границей, из-за многочисленных «залётов», произошедших в его курсантской жизни.
Вот поэтому визу Лёньке ещё не открыли, даже несмотря на то, что учился он хорошо. За сессию в его зачётке иногда бывали и тройки, но в основном, её заполняли отметки повыше. Но вот с дисциплиной у Лёньки постоянно возникали проблемы. А вот если бы его уличили во всех «самоволках» и остальных проступках, случавшихся с ним очень часто, то, наверное, его давным-давно бы выперли из училища.
Но, слава богу, он уже окончил четвёртый курс и его направили на индивидуальную практику. Это явилось только результатом его учёбы. Те, кто учился только на тройки, проходили коллективную практику на учебных судах «Профессор Ющенко» и «Меридиан». А везунчики, то есть отличники и даже те, кто не являлся отличником, проходили индивидуальную практику на судах загранплавания. Им визу открывали заранее. У некоторых из них родители находились у «власти», то есть начальниками в администрации края, города или каких-нибудь райкомах и парткомах.
Вот если рассуждать с сегодняшней точки зрения о результатах обучения, то на учёбе в училище, которая рождает истинных моряков, Леонид Владимирович оставил бы только троечников. Потому что все отличники, хорошисты и дети влиятельных родителей вскоре после окончания училища ушли на берег и на пароходы смотрели только с высоких строек коммунизма.
Морю они не отдали ни капли своей души, да и жили только для себя. Для них главной целью являлось получение диплома, открывающего им дорогу в светлую и счастливую жизнь. А остальное их не касалось. Лишь бы мне дорогому оказалось хорошо и – никакой романтики. Да и какая романтика в жизни механика? Грязь, постоянные нарекания за невыполненный ремонт, переживания, постоянно грязная роба, замазученные руки и тело, которые свели в могилу не одного из его друзей, истинных троечников. Недаром судовых механиков штурманы пренебрежительно называют «маслопупами». И они же пренебрежительно бросают в их адрес: «Жопа в масле, грудь в тавоте, но служу в торговом флоте». Иногда это писалось и на стенках туалетов «замазученными» пальцами уставших пацанов.
После несложного оформления документов в отделе кадров Дальневосточного пароходства Лёнька выехал в Находку. Ночной поезд доставил его в этот необычный морской город, вытянувшийся вдоль берегов бухты Находка.
Погода, когда он утром сошёл с поезда, оказалась самая что ни на есть приморская: туман, морось и слякоть.
Лёньке ещё в отделе кадров Мария Александровна рассказала, как добраться до судна, стоящее на мысе Астафьева. Так что пока он доехал до проходной порта на Астафьева, то промок до нитки, но цели достиг.
На проходной он узнал, где стоит «Шатура» и без труда нашёл её на контейнерном терминале.
Приняли его на судне хорошо. Вахтенный матрос сразу отвёл его в каюту второго механика, осторожно постучав об косяк открытой двери:
– Степаныч. К вам нового моториста прислали, – известил он хозяина каюты.
Из глубины небольшой каюты вышел полный, похожий на колобка, лысоватый мужичок с пронзительным взглядом.
– И кого это в очередной раз прислало нам наше родное пароходство? – как бы с издёвкой произнёс он.
Матрос протянул ему Лёнькины документы.
Степаныч напялил на внушительный нос очки и уставился в бумажки, переданные ему матросом.
– А, студент, – протянул он разочарованно. – Ну что ж. Иди вниз. Вань, – обратился он к матросу, – покажи ему Колькину каюту. Там он пока будет жить.
И, сквозь очки вновь пронзив Лёньку обжигающим взглядом, обозначил его дальнейшие действия:
– Устроишься, пообедаешь, а потом уже, после разводки и поговорим о твоей работе.
Второй механик сразу окрестил Лёньку студентом. Это название так и прилипло к нему на всю практику.
Поселили Лёньку в каюту с мотористом, в данный момент отдыхающим после ночной вахты. Поэтому, чтобы не тревожить сон своего соседа, Лёнька прошёл в столовую команды и сидел там, перебирая газеты и дожидаясь обеда.
Вот уже после обеда и началась его трудовая деятельность.
На послеобеденной разводке его определили на работу к третьему механику.
Им оказался высокий худой дядька, от которого за версту несло перегаром. Видимо, перед обедом он слегка «подлечился», поэтому работать ему не очень-то и хотелось.
Посмотрев на выделенного ему помощника, он оценивающе окинул Лёньку взглядом сверху донизу, а потом наоборот и, почесав в затылке, пробубнил:
– Пошли. Будем динамку разбирать. За стоянку надо её сделать.
Спустившись на нижнюю платформу машинного отделения, он подвёл Лёньку к трёхцилиндровому частично разобранному дизель-генератору, установленному на левом борту.
– Вот его и будем курочить. – Прокричал он Лёньке на ухо.
Хотя дизель-генератор, вырабатывающий ток для судовых нужд, работал на правом борту, за главным двигателем, но Лёнька с непривычки обалдел от этого шума. Однако через час привык к нему и уже почти не замечал при дальнейшей работе.
– Вот ключи, – кивнул третий механик на ящик. – Бери их и начинай снимать лючки картера. Не забудь масло из картера выкатывать, – кричал он Лёньке на ухо, обдавая того неповторимым амбре. – Когда всё будет готово, позовёшь меня.
Прокричав всё это Лёньке на ухо, он ушёл наверх.
Посмотрев на ключи, Лёнька подобрал нужные и принялся за работу. С непривычки ключи то не подходили к головкам болтов, то неожиданно соскальзывали с них. При таких манипуляциях он даже ободрал в нескольких местах кожу с рук до крови.
Колупался Лёнька с дизель-генератором чуть больше часа. После снятия лючков и откатки масла, он пошёл искать третьего механика.
Найти его он нигде не смог, но из одной каюты левого борта неслись громкие голоса, по которым легко определялось, что там пьют. Громко постучав в запертую дверь, он распахнул её.
За столом сидели несколько человек. Среди них находился и третий механик. Каждый из присутствующих держал в руках стакан, частично наполненный прозрачной жидкостью. На столе, накрытом газетой, горками валялась накромсанная селёдка, лук и корки судового белого хлеба.
Когда Лёнька вошёл, то жаркий спор, звуки которого он слышал в коридоре, прекратился, и все в недоумении уставились на него.
– Ты кто такой? – слегка заплетающимся языком спросил его одетый в грязную робу кучерявый моторист. – Чё те тут надо?
– Третьего механика ищу, чтобы сказать ему, что работу я сделал. – Пояснил Лёнька, но увидев третьего механика среди сидящих на диване, обратился к нему. – Что дальше делать-то?
– Так это же наш студент! – заплетающимся языком начал объяснять третий. – Он динамку разбирает. Лючки надо вскрыть да масло с картера выкатать. Щас, – и третий пьяно мотнул головой. – Обожди. Вот допью – и пойдём. – Осоловевшим взглядом он оглядел окружающих и поднёс стакан ко рту.
– Нет, – прозвучал абсолютно трезвый голос. – Так не пойдёт. Парень только что приехал. Ещё ничего не знает. А вы тут его нагружаете. Завтра будете его нагружать. А сейчас надо познакомиться. – И парень протянул Лёньке руку. – Вадим. Токарь.
Лёнька пожал его неширокую, шероховатую, сильную ладонь.
– Леонид, – ответил Лёнька.
– А-а, – понимающе протянул кучерявый моторист в грязной робе. – Это ты мой сосед, что ли? – И, увидев утвердительный кивок, представился: – Колян, – и пожал Лёньке руку. – Будем, значит, вместе кантоваться, – весело подмигнул он.
Широкоплечий, плотный мужик, сидевший у стены на диване, протянул Лёньке свою… нет, не ладонь, а лопату:
– Сергей. Сварной. Давай садись, – и указал на свободный стул-раскладушку, прислонённый к переборке.
– Нет, – упрямо долдонил третий механик, размахивая одной рукой. Второй он виртуозно держал стакан, не расплескав из него ни единой капли. – Он должен сегодня работать. Надо масло выкатать…
– Да хорош тебе, Васильич, – перебил его сварной. – Завтра все вместе всё и сделаем. Даже если и не будем успевать, то чуток задержимся после рабочего дня. – За подтверждением он обратил взгляд на Вадима.
– Точно так и будет. Так что Васильич, не переживай. К отходу соберём мы твою динамку, – уверил третьего механика Вадим.
Тот что-то невнятно промямлил, но в знак согласия вновь мотнул головой и допил содержимое стакана. Потом, тупо посмотрев в его донышко, отвалился на спинку дивана.
– Готов, – констатировал Колян. – А ты садись. На. Вот тебе стакан – И протянул Лёньке пустой стакан. – Завтра будет вся твоя работа. Сегодня никак ничего не получается. – Он приподнял плечи и развёл руки в расчёте, что Лёнька его поймёт. – Только вахта.
– Ну, ты и вахтенный! – ехидно усмехнулся Вадим. – А ты, Лёня, не стесняйся. – И плеснул Лёньке в стакан из бутылки. – За знакомство, – и, приподняв свой стакан, чокнулся с Лёнькой.
Знакомство продолжалось ещё долго. Но к вечеру все угомонились и разошлись по каютам.
Утром ребята взялись за динамку и к отходу её собрали и обкатали.
Вот с такими парнями и пришлось Лёньке начинать свою индивидуальную практику.
А теперь «Шатура» опять подходила после очередного рейса к тому же самому контейнерному терминалу, плотно уставленному рыжими трёх и пятитонными контейнерами.
Пограничники его не охраняли. Они охраняли только иностранные суда, приходившие за лесом. Лесные причалы находились левее. И, чтобы пройти к проходной или на рейдовый катер, приходилось всегда проходить мимо них. Молодые пограничники подозрительно косились на проходящих моряков, а они, в свою очередь, с интересом рассматривали суетящихся на палубе иностранных моряков, наблюдая за их непонятной жизнью, о которой им рассказывали так много чёрных сказок.
Судно быстро ошвартовалось. На безлюдном причале стояла тишина по которой чувствовалось, что «Шатура» здесь никому не нужна.
На судне существовало негласное правило, что после каждого рейса желающие могли съездить домой. На это устанавливалась особая очередь. А «бездомным», к которым относился и Лёнька, приходилось все стоянки куковать на судне. Поэтому, как только судно приходило в порт, половина экипажа разъезжалась по домам, а остальные имели возможность выйти в город после рабочего дня. Только об этом обязательно ставился в известность старший помощник или второй механик.
Мотористы отпрашивались у Ивана Степановича, а если Степаныч давал добро на сход на берег, то приходилось сразу смываться, а то второй мог и передумать через пару минут.
А так как Лёнька считался совсем ещё зелёным, то мечты о посещении города и сходе на берег ему пришлось напрочь выкинуть из головы. Перед ним стояла только одна задача – посвятить себя изучению машинной установки и работать под руководством двух его начальников: Вадима – токаря и Серёги – сварщика.
Вадим, парень лет тридцати, уже отслужил армию, работал на заводе, женился, а потом развёлся. И вот сейчас он отрабатывал год, чтобы ему открыли визу.
Вадим – токарь. Он всегда понимал Лёньку и никогда не отказывался прийти ему на помощь. Токарку он содержал в идеальном порядке. Станок отлажен как часы и любые вещи, заказываемые ему Иваном Степановичем, Вадим мог выточить виртуозно.
О проекте
О подписке