Лежим, в землю врасти стараемся. Сначала ужас накатил – вот как если в жаркий день ведром ледяной воды обдать. Руки-ноги – ватные, пальцы занемели, словно отлежал их. «Стечкин» из кобуры минут пять тащил, все вытащить не мог. А когда вытащил, как посмотрел на него – хера ли с тебя толку, товарищ «АПС»? Ты ж даже в самых смелых своих фантазиях и до половины расстояния, что до снайпера, не добьешь. Он ведь, гнида, может, метрах на восьмистах работает, а я тут… Кандидат в двухсотые…

Третью двухсотку нам минут через пять нарисовали. Старого, ну то есть ростовчанина Андрюху Старкова. Он бросился было к грузовику, тут его и… Как тетерева, на взлете… А что мы могли? Разве что выть. И только пули по металлу – дзинь! Да по камушкам – джик! Лежим, ждем, когда по телу «туп!» будет…

Когда Владик-Волчар – Волоков его фамилия, – свалился с пулей в плече, мне вдруг как-то по фигу все стало. Нет, страх не прошел, в смысле совсем, но вдруг такие мысли в голову полезли – ой, мама! Вдруг стукнуло, что вот лобстера я жареного никогда не ел, да теперь видно уже и не поем. И тут же вдогон прилетело: зато я знаю, что анчоусы и кильки – одно и то же. И снова грустная мысль: девственницы у меня никогда не было, а дело к тому идет, что уже и не будет…

Вот еще травинки, которые прямо рядом с моим лицом торчат, считать начал. Травинки чахленькие такие, бледненькие. Так ведь и не сезон еще для них – чай, не май месяц. Восемь их, травинок этих было. Две повыше, остальные – совсем маленькие. Вот смотрю на них и думаю: они вырастут, а я и не узнаю – чего хоть это за травка такая?..

У нас потерь прибавилось. Еще один «двести» и пара «триста». Седой кричать начал. С Волчарой, дуэтом. А мы сделать ничегошеньки не можем. Оружия нет, да еще снаряды эти… Того и гляди, взорвемся…

И тут вдруг подумалось мне, что вот так подохнуть – дело последнее. Что ж мы им, ягнята, что ли? Которые молчат? Рукой парням показал – мол, надо всем разом на грузовики рвануться. Оружие возьмем – раз, а то еще и засечем, откуда к нам эти пули-пташечки прилетают? Может, хоть не завалим, так хотя бы попятнаем этих тварей!

Парни головами кивают – поняли. И смотрят на меня. Все верно: раз командир – значит, первым и подниматься. Тут у меня все мысли сторонние ушли, и снова – ужас накатил. Ведь убьют сейчас – к гадалке не ходи…

Только как страх накатил, так куда-то и укатил. Почти сразу же. Ну убьют, ну и чего? Все одно: помирать когда-то да придется. Может, мой срок сейчас и пришел?..

Я уже и патрон в ствол загнал, и подобрался, как волк перед прыжком. Может, успею до пулемета добраться, а с этим механизмом я еще в срочную – на «ты» был. Может, сам их, сук этих, достану?..

Только, как в одной хорошей песне поется, «видно, не судьба была пули мне отведати». Вдруг выстрелы, вопли, да такие, что кажется – целое стадо обезьян в кустах оттягивается. Мы как-то разом все почувствовали, что снайперам резко не до нас стало – рванули за оружием. Я только рукой на орудия махнуть успел, а с «зисок» уже чехлы посдергивали, станины развели, уже стрелять изготовились. И нашим раненым помощь подали: кому – жгут, кому – тампон, всем – промедол…

Замерли, ждем, и тут… Честное слово, чуть не разревелся, когда услыхал:

– Эй, славяне, не стреляйте! Свои!

У меня губы трясутся, но марку держу. Не новичок все-таки…

– Свои? А кто такие?

– РДО! – и номер вдогонку…

Ну, тут уж совсем от сердца отлегло. Казаки. Наши. Братишки…

Минут через пять они к нам вышли. И ведут пленных снайперов. Вернее – волокут. И не снайперов – снайперш…

Мы обалдели. Стоим – глазам своим не верим. Это что же: вот эти соплячки нас чуть не уделали? Бля-я-я-я…

Смотрим мы на этих девок, и не знаем, что сказать. Нет, мы не монахи, и не праведники, и на войне всякое бывало. И деревни под уровень грунта ровняли, и по молокососам-фанатикам стрелять приходилось. Да и с женщинами… ну, с боснячками… иногда… это самое… Короче: бывало, и бывало всякое. Но тут…

Мои орлы меж собой пошушукались, а потом Витька-Тракторист тихонечко мне так, на ухо:

– Слышь, Гарик, ты это… Мы, короче, их… Не будем, короче. Ни я, ни остальные. Казаки – пусть их… Только лучше бы, чтоб они их сразу… А?

А мне и самому тошно. Нет, я им ничего не простил и прощать не собирался, но вот… Все-таки нас два десятка мужиков, и казаков этих – еще человек сорок. Нельзя так над бабами… Не по-человечески…

Подошел я к их командиру, да и так спокойненько поинтересовался: а чего, мол, братишка, вы с этими сучками делать собрались? Я, мол, в том смысле, что, может, их расстрелять, да и все?..

Послушал он меня, послушал, потом улыбнулся, да и говорит:

– Ты что, братуха, головой ударился? Казаки с бабами не воюют. Чего удумал: «расстрелять»! Отпустим…

Тут уже я решил, что и в самом деле башкой об камень навернулся. То есть как это «отпустим»?! А за моих четверых двухсотых кто ответит?!!

Только за голову свою я переживал рано. Смотрю, казаки им локотки стянули да и поволокли куда-то. Только хотел я у командира их спросить, куда, как он сам ко мне повернулся:

– Мы тут с ребятами распадочек один видели. Подходящий, кажется. Пошли?

Я пятерых с ранеными оставил, а с остальными – за казачками потопал. Шли недолго – с километр, не более. А как на место пришли – я аж вздрогнул…

Обрыв. Не то чтобы какой-то там ужасный, но метров десять – верняк. Внизу – скалы, между ними – ручеек бежит. Казачий командир – имя у него самое что ни на есть казачье – Артур! – и говорит:

– Вот, девоньки, отсюда – свободны.

И рукой так слегка отмахнул. И казаки этих девок давай к обрыву подталкивать. А те еще не понимают, что с ними сделают, только видят, какая у Артура улыбка. А улыбка у него такая была – сказать нельзя…

Одна из них ранена была. Левая рука плетью висела. Вот ее первую и… Она-то в последний момент сообразила, что сейчас будет, рванулась, да куда там… Повалили, за руки, за ноги схватили и – фьюить! Только взвизгнуть разок и успела.

А вторая на колени бухнулась и давай вымаливать, чтобы отпустили. На приличном таком русском. Только акцент прибалтийский.

Я не удержался да и спросил:

– Ты, дева, откуда родом-то?

Та мне в ноги:

– Из Даугавпилса! Не хотела! У меня мама… бабушка… сестренки маленькие…

Я вообще-то человек не жестокий. Наоборот, скорее. Нет, приходилось мне пленных крепко допрашивать, и не один раз, только удовольствия мне от этого не было. Надо так надо, но для удовольствия… Извините, у меня – другие радости!

Но вот тут… Какие, на хрен, сестренки?! Какие мамы-бабушки?! А Бродя, Старый, Наф-Наф и Вовчик этот, который не Черный?!! Ты же, сучка, нас – как в тире! А мы тебя?.. Хера!

Пнул я ее ногой, она за обрыв и того… Только мы когда оттуда шли, слышал я – стонала она. Наверное, нелегко умирала, долго…

– Игорь, ты чего? – оторопело спросил Барский.

– Что? – я резко повернулся к напарнику.

– Ты чего сделал? Ты его… зарезал?

– А что мне надо было – конфетами его кормить?

– Но он же… военнопленный! – продолжал недоумевать Миша.

– Ну, во-первых, мы с тобой не военнослужащие, поэтому просто не имеем права брать кого-либо в плен. А во-вторых, он не солдат, а бандит, убивающий мирных жителей! – резко ответил я.

– Но все-таки…

Эх, как мне это напомнило позабытые «песни» наших доморощенных правозащитников. Мало ли что выблядков с оружием в руках схватили над телами растерзанных «мирняков». И они с головы до ног заляпаны кровью своих жертв. Все равно их нужно «задержать», а не арестовывать, обращаться вежливо, соответственно с презумпцией невиновности, у них есть какие-то «права», их нужно поить-кормить и судить, собрав кучу «доказательств» и предоставив адвоката… А гуманный суд даст им лет по двадцать… И они выйдут на свободу с «чистой совестью» сорокалетними здоровыми мужчинами. Ну или в крайнем случае дадут пожизненное. Тогда они будут долго коптить небо на государственном коште. Нет уж, лучше мы по-простому… ножичком.

Но правоверный комсомолец Миша Барский имел в виду нечто совершенно другое:

– А может, он был рабочим? Или докером в Гамбурге? А если у него двое детей и старуха мать? А ты его так просто – ножом в пузо?

– Миша, для меня эти твари – не люди. А просто бешеные псы. Которых нужно безжалостно убивать. Мне по херу, что он был рабочим! Он только что убил советского человека и надругался над трупом. И я буду давить этих скотов, невзирая на их социальное происхождение!

– Извини, Игорь… – Барский, не ожидавший такой отповеди, смутился. – Однако я хотел сказать, что…

– И давай больше не возвращаться к этой теме!

– Хорошо! – послушно кивнул напарник.

– Следи за окрестностями, а я тут пробегусь немного, осмотрюсь.

Так, начнем с оружия. Что мы имеем? Два карабина «маузера». Такие мне тоже попадались в свое время – 98К. Штык-ножи к ним. Почему-то совершенно тупые^[4]. Далее, по тридцать патронов на ствол. Маловато… Но ведь есть еще мотоцикл с коляской! Наверняка там запас патронов и прочих полезных в военном быту вещей. Вообще-то по фильмам я помнил, что на всех немецких байках стояли пулеметы. Но мне, видимо, попались неправильные фашисты – пулемета не было, на коляске отсутствовала даже турель. Жаль, пулемет в нашем положении – очень полезная штука, особенно в умелых руках. Но зато в коляске обнаружились сваленные портупеи с кучей всяких подсумков на каждой. Ага, так, значит, гансы просто сбросили «лишнюю» тяжесть. Таскать на себе стало лень, вот и свалили «излишки» на железного коня. Тут же лежали какие-то цилиндры размером с термос. Я уже обрадовался, но в них оказались противогазы. Правда, фляги тоже нашлись – в одной плескалась вода, в другой водка. Еще в коляске присутствовал большой мешок, две продолговатые брезентовые сумки, две малые пехотные лопатки в кожаных чехлах, четыре гранаты-колотушки и холщовый промасленный сверток метровой длины. Осмотр я начал с больших квадратных брезентовых подсумков, к которым и были приторочены фляги. Там обнаружились по одной паре трусов и маек и по две пары чистых носков. Ну и всякая мелочь вроде иголок-ниток, фонарика и, самое главное, еда! Целых четыре пятисотграммовые банки с надписью готическим шрифтом «Fleischkonserven» и две пачки «Gebäck»!^[5] Далее – в больших сумках находились патроны. Сотни по две в каждой. Ну, теперь живем! Правда, по старой солдатской поговорке, патронов много не бывает. Бывает просто мало и «мало, но больше уже не унести». В отдельном мешке нашлось нечто неуставное – шесть килограммовых банок советской свиной тушенки, солидный шмат сала и буханка хлеба. Где-то натырили, сволочи! При виде еды у меня заурчало в животе – думаю, что после завтрака дед ничего не ел, а мне потом не до трапез было. А день уже клонился к закату. Ладно, пожрать мы успеем, сначала надо отсюда ноги унести, пока дружки убитых мной козлов не нагрянули.

Так, а что в длинном свертке? Ух ты! Винтовка! Судя по дизайну – самозарядная. Похожа на «СВТ», но не она… «Светку» мне приходилось держать в руках, а вот такую – нет. Но винтовка явно отечественная, причем в отличном состоянии. К ней прилагались четыре пустых рожковых магазина на пятнадцать патронов. Жаль, что самих патронов не было. Хороший трофей немчура добыла. А мы, стало быть, вернули!

– Миша, ты знаешь, что это? – с винтовкой в руках я подошел к Барскому.

– Ты же из такой в полку стрелял! Неужели не помнишь? – Миша поглядел на меня с удивлением. Но через секунду он вспомнил про мою «амнезию». – Это «АВС-36». Автоматическая винтовка Симонова!

– Автоматическая? Значит, может стрелять очередями? – Я, конечно, небольшой знаток истории Великой Отечественной, и фанатом оружия меня не назвать, но все-таки… про такую штуку я даже не слышал.

– Да, может. Только это не рекомендуется. Исключительно в экстренных случаях и короткими, по пять-семь патронов, очередями. И не больше трех-четырех магазинов подряд! – огорошил Барский.

Надо же, сколько ограничений! Впрочем, если она под стандартный русский патрон, то отдача у нее ого-го! В «ПК» это компенсируется весом и сошками, а здесь… Думаю, что с рук очередями особо не постреляешь – только с упора. Ладно, потом разберемся. Я аккуратно замотал винтовку в промасленную ветошь и сунул в коляску.

– Пойду в домик загляну. Понимаю, что попахивает мародерством. Но несчастной женщине уже не помочь, а нам нужны еда и перевязочные средства. И телефон!

Миша молча кивнул и стал глядеть на дорогу. Я пулей влетел в избу и лихорадочно огляделся – стоило поторопиться, мне казалось, что внутренний таймер, показывающий обратный отсчет до появления новой партии фрицев, приступил к размену последней минуты. Так, телефон висит на стене у окошка – здоровенный аппарат в деревянном ящике с огромной эбонитовой трубкой. Ну-ка, что со связью? В динамике – тишина. А если ручку покрутить? Тоже тишина! В общем, понятно, что связи пришел песец, но для очистки совести я вышел на крылечко и внимательно осмотрел идущие к домику провода. В пределах видимости обрывов не было. Следовательно, провод обрубили где-то в другом месте. Хрен с ним, я уже и не надеялся… Возвращаюсь в избу. Какой же здесь все-таки порядок и чистота. Бедная женщина… Мне ужасно стыдно лезть в ее вещи. Но надо, черт побери, надо! Впрочем, можно ограничиться большим комодом и стоящим под аккуратно застеленной кроватью сундучком. Постельное белье – чистое, переложенное засушенными цветками лаванды – два комплекта. Беру! Полотенца с вышивкой – четыре штуки – туда же! Порвем на бинты. Что еще? На полке возле печи – мешочки. В них что-то сыпучее. Бросаю их в общую кучу, наверняка там крупы. На подпол уже нет времени – а там стопудово запасена картошка. Нам любая еда пригодится – почти четыре сотни человек кормить надо. Ладно, если повезет – я сюда еще вернусь. И не только за картошкой – железнодорожницу нужно похоронить по-человечески.

Вывалившись из домика с целым кулем завязанного в простыню барахла, я быстро затолкал добычу в коляску мотоцикла. Понятно, что своим ходом мы трофеи отсюда не упрем. Да и средство передвижения грех бросать. Вот только… я как-то позабыл, что не умею управлять самобеглой коляской. В принципе, ничего сложного, но…

– Миша, а ты на права сдавал?

– Чего? – удивился Барский.

– Мотоциклом управлять умеешь? – Надежда нешуточная – все-таки сын командира. Раз с винтовкой управляется, то, может, и…

– Конечно! – уверенно сказал Михаил.

– Тогда седлай коня, и валим отсюда!

– Чего?

– Блин, заводи мотоцикл! А я пока тела уберу.

Немцев я оттащил в кусты. При тщательном осмотре их, конечно, найдут, но минут десять выиграть можно. А женщину и ее собаку отнес в пристройку, где накрыл старой мешковиной. Быстро заровняв следы волочения, прыгаю на заднее сиденье громко тарахтящего байка.

– Гони!

И мы погнали. Удовольствие от безумной езды на «страшной» сорокакилометровой скорости по грунтовой дороге на антикварном транспортном средстве – близко к нулю. Мало того что отбитая жестким седлом задница онемела практически сразу, я еще и пыли наглотался. И только через пару минут мне в голову наконец пришло, что мы едем на юг, тогда как нам нужно на восток.

– Стой! – проорал я в самое ухо напарнику.

Миша резко тормознул.

– Что случилось?

– Нам в другую сторону! Вдоль железки, а мы едем поперек!

– А что делать? Дорога здесь только одна!

Дорога действительно была только одна. И куда она могла завести – я не представлял. Барский тоже. Естественно, что сразу возник сакраментальный вопрос:

– Что делать-то будем, Игорь?

– Предлагаю проехать дальше еще километра три-четыре. И поискать поворот в нужном нам направлении. А если не найдем – повернем назад и попытаемся проехать по бездорожью вдоль железной дороги. Трогай, только потихоньку!

Однако найти нужную дорогу не вышло – почти сразу мы выскочили из очередной рощицы на край широкого поля и увидели, что нам навстречу движется туча пыли, в которой скрываются какие-то угловатые тени.

Миша без команды начал разворачиваться. Правильное решение – я уже и не ждал встретить своих. Лучше укрыться и посмотреть – кого там черти несут. Расстояние до нежданных гостей составляло около километра, да и ехали они не спеша, поэтому нам хватило времени вернуться в рощу и спрятаться за кустами.

По дороге проехала небольшая колонна. Головным шел полугусеничный бронетранспортер, за ним громыхали три грузовика с большими опелевскими эмблемами на решетках радиатора. Под тентами сидели солдаты с винтовками в руках и громко горланили «Wenn die Soldaten Durch die Stadt marschieren». Понятно, что и техника и солдаты были не нашими.

– Öffnen die Mädchen Die Fenster und die Türen^[6], – я тихонько допел куплет и уже громче добавил: – Ну, теперь понятно, почему те на переезде вели себя так беспечно! Немчура здесь чуть ли не ротами шастает! И ты еще будешь свистеть мне про десант?

– Да, понял я уже, понял… – с досадой ответил Барский. – Ты прав, к сожалению – где-то прорыв.

– Лучше бы я ошибся!

– Что же теперь с нами будет? – тоскливо спросил Миша, подняв лицо к синему безоблачному небу.