– Прямо по красным крестам целились, суки! – ответил я. – А после немецкие диверсанты зачистку устроили! Мне второй раз близким разрывом досталось, а Володю Петрова, ну, того старшину, что разведчиками командовал, – насмерть!

– Жаль, хороший был парень! – искренне сказал Павленко. – И командир славный!

– Мы в одной палате лежали. Немецкие диверсанты из коридора гранату кинули. Володя ее собой накрыл, – медленно, почти по слогам, проговорил я, еще раз переживая смерть человека, так и не успевшего, к сожалению, стать мне другом.

– Вот как! – удивленно сказал Павленко и надолго замолчал, погрузившись в раздумья. Видимо, такая самоотверженность современных советских людей никак не укладывалась в голове бывшего белогвардейца.

– Все хочу тебя спросить, Игнат Михалыч… О чем ты тогда ночью со старостой беседовал? – поинтересовался я. – Что он тебе перед смертью рассказать успел?

– Ну, как тебе сказать, Игорь… – вышел из транса старик. – Ты парень, конечно, умный, но тут даже и не знаю, поймешь ли…

– Ты начни, а дальше я сам разберусь, – поощряюще улыбнулся я. – Если какие слова сложные будут, выше моего скромного понимания, то я не поленюсь – переспрошу!

– Не юродствуй, Игорь, не обманешь, – вернул улыбку старик. – Сомневаюсь я, что знаю такие слова, что тебе сложными покажутся! Ну, слушай, раз спросил: в двадцатых годах воевал я не за Учредительное собрание и не за царя-батюшку, а за свободу моей родной Украйны!

– За свободу без жидов и москалей? – не удержавшись, подъебнул я.

– Всё-то ты знаешь, Игорь, словно не юнец, а зрелый мужчина, – озадаченно покачал головой Игнат. – Не так прямолинейно, конечно, но в принципе как-то так… И в конце концов довоевался – попал на захваченную ляхами территорию. Которые нас, украинцев, ненавидели почище, чем мы тех самых жидов с москалями. Вообще за людей не держали, считая всех поголовно потомками своих холопов!

– Закономерный финал, не находишь? – хмыкнул я.

– Да, ты прав! – с горечью ответил старик. – Вполне закономерный… Так вот Панас-то вроде как под теми же лозунгами с Запада вернулся. Вот я и решил его поспрашивать – с чего бы это германцы так расщедрились? Но староста, хоть и пыжился, сучонок, только мои догадки подтвердил – используют их немцы в войне с Совдепией, как изделие месье Кондома, а потом выбросят за ненадобностью. Не будет никакой свободной Украины! Не позволят германцы своим холуям самостоятельно заправлять.

– Ну, наконец-то понял! – похвалил я. – В общем, поздравляю тебя со вступлением в ряды доблестной Рабоче-крестьянской Красной армии!

– Спасибо! – хмыкнул Игнат, но вдруг наклонился и крепко пожал мне руку: – Спасибо, Игорь! Засиделся я с тобой, пойду на довольствие встану. После обеда еще зайду, если время свободное будет.

– Удачи, Игнат Михалыч!

Старик ушел, и я снова остался один. Впрочем, в палатке присутствовали другие раненые, но пообщаться с ними я не мог. Да и они, судя по хриплому дыханию и стонам, не горели желанием. Поворочавшись на жестком ложе около часа, я почувствовал желание отлить и попытался встать, рассудив, что не стоит отвлекать от более важных дел младший медперсонал, которому и без того досталось.

Кряхтя от боли, я перекатился со спины на живот и стал медленно приподниматься. Через полчаса я уже твердо стоял на карачках. Правда, далось мне это огромным напряжением сил – перед глазами плавали красные круги, а нательную рубаху можно было выжимать. Нечего было и думать о том, чтобы самостоятельно справить малую нужду, если только не писать прямо под себя. На этой славной мысли я и завис – сил для дальнейшего подъема уже не было, а отдавать таким трудом завоеванный «плацдарм» я не хотел. В таком состоянии меня и застали Барский и Зеленецкий.

– Ты это чё? – с недоумением спросил Макс.

К счастью, Мишка сразу понял причину моего затруднительного положения и, аккуратно взяв меня под мышки, помог принять вертикальное положение.

– Где тут сортир, парни? – из последних сил прохрипел я. Ребята быстренько закинули мои руки себе на плечи и буквально понесли к общественному туалету. «Точка» оказалась наскоро выкопанной неподалеку от палаточного городка неглубокой траншеей с парой-тройкой лежащих на краю жердин. Тут и здоровый будет испытывать определенные проблемы с «посадкой»… ну, если «по-большому» сходить надо. Хорошо хоть мне приспичило по малой нужде. Однако, как только парни поставили меня возле ямы и слегка ослабили хватку, меня тут же ощутимо качнуло.

– Держите меня! Мишка за плечи, а ты, Макс, скрути рубаху на пояснице в узел! – скомандовал я. Освободив таким образом руки, мне удалось развязать бечевку на кальсонах и, наконец, с превеликим облегчением сделать то, что в обычной жизни не вызывает у мужиков столько затруднений. – Уф! Хорошо-то как!.. Тащите меня обратно, ребята!

На обратном пути мне удалось сделать несколько шагов самостоятельно, что добавило оптимизма, а то начало казаться, что я парализован. После тяжелейшего, эпического, сопоставимого лишь с восхождением на Эверест, похода в сортир безумно захотелось упасть на жесткую подстилку и придавить массу минут на пятьсот-шестьсот. Впрочем, как только пацаны уронили меня на постель (в действительности уложили аккуратней, чем хрустальную вазу), желание поспать несколько часов несколько поутихло – для некоторого восстановления сил нужно было полежать, по самым оптимистичным прикидкам, всего-то полчасика. Только сейчас я заметил, что ребята одеты вместо своих белых рубашек, светлых полотняных брюк и тряпичных туфель в красноармейскую униформу без знаков различия и тяжелые ботинки с обмотками.

– Вас, похоже, в армию забрили? – вытерев обильно струящийся со лба трудовой пот, спросил я. – Не рановато?

– Нет, что ты! – смутился Мишка. – Просто форму после бани выдали – наша-то одежка в полную негодность пришла.

– Хотя мы просились! – подал голос Макс. – Ты как… сам?

– Как видишь, дружище, – хреново! Поссать и то самостоятельно не могу! – усмехнулся я, морщась от боли. – Как только вы ушли, госпиталь разбомбили, а потом фашисты проклятые диверсантов послали завершить свое грязное дело. В общем, вместо планового выздоровления подвергаюсь все большим истязаниям! – И закончил внезапно упавшим тоном: – Володя погиб во время нападения этих тварей на госпиталь. В палату гранату кинули, он ее собой накрыл!

Я заскрипел зубами от дикой, подкатившей к горлу злости. Суки!!! Мой счет к топчущим мою землю двуногим нелюдям вырос сегодня еще на несколько пунктов. Пора бы уже начать его сокращать, но… блин… в моем нынешнем состоянии… Обидно, черт, как обидно! Другие воюют, бьют этих гадов, а я лежу тут как бревнышко!

Парни, услышав страшную новость, разом погрустнели. Мишка даже отвернулся, чтобы мы не видели, как он смахивает слезы.

– А у вас как? – спросил я, чтобы хоть немного отвлечь ребят от переживаний. Вот молодец! Сначала огорошил, а теперь отвлекаю! – Как устроились, что дальше делать будете?

– Мы пока при штабе корпуса… на довольствие встали! Вроде того, – пожал плечами Макс. – В смысле, накормили нас в командирской столовой, в бане помыли, обмундирование и белье выдали. На ночь обещали в казарме комендантского взвода пристроить.

– А завтра хотят нас в Житомир отправить! – обиженно шмыгнул носом Мишка. – Хотя мы просились!.. Оружие отобрали!

– Ну, так, может быть, даже к лучшему! Для вас боевые действия на данном этапе закончились! – Не говорить же этим «комсомольцам-добровольцам», что ничего для них еще не закончилось, страшная война продлится еще четыре года и короткая отсрочка до призыва в ряды действующей армии продлится всего ничего – несколько месяцев.

– Ага, и вы здесь! – раздался от полога тихий усталый голос Альбикова. Выглядел сержант препогано – под красными глазами залегли черные тени, щеки впали, нос заострился. За прошедшие с нашей последней встречи несколько часов Хуршед словно в концлагере побывал. Неужели на него так подействовала смерть командира? – Это хорошо, что вы все вместе собрались! На вот, Игорь, держи свой трофей!

С этими словами сержант протянул мне «парабеллум». Тот самый, что я снял с покойного пана старосты в Татариновке. И с которым накануне погиб Володя Петров. Я молча принял пистолет и машинально погладил свежую царапину на стволе. След от осколка гранаты…

– Не беспокойся – пистолет не пострадал, мы проверили, – тихо сказал Альбиков и зачем-то отвернулся. Впрочем, уже через пару секунд он взял себя в руки и, натужно улыбаясь, добавил: – Владей, Игорь, на страх врагам! А та зарубка – считай, память о… нашем командире!

– Спасибо за доверие, Хуршед, не подведу! – серьезно ответил я, прижимая оружие к груди.

Альбиков неопределенно махнул рукой и, вздохнув, вышел из палатки. Ребята, потрясенные увиденной сценой, стояли, боясь лишний раз вздохнуть. Неожиданно полог хлопнул, и Хуршед снова вошел в палатку.

– Извини, совсем я что-то… раскис… – Голос сержанта значительно окреп, да и взгляд его больше не смотрел в «четвертое измерение», а был направлен четко на меня. – Я чего к тебе пришел: сегодня, в восемнадцать ноль-ноль, в Житомир пойдет автоколонна. Повезут часть архива республиканского отдела НКГБ и четырех пленных, в том числе твоего гауптмана. Начальство решило прихватить с колонной и тебя. Здесь, как видишь, довольно опасно, а на тебя у руководства определенные виды.

– Так ты вчера говорил, что гауптмана самолетом в Киев отправили? – припомнил я.

– Отправляли… – вздохнул Хуршед. – На них немецкие истребители напали, двигатель повредили, чудом не сожгли. Пришлось возвращаться. А потом решили, что по земле спокойней выйдет.

– Может, уж лучше я вместе со всеми?

– Медсанбат все равно будут эвакуировать завтра-послезавтра. Так чего ты будешь вылеживать? Или лишний раз с отцом хочешь повидаться? Так ему сейчас не до тебя будет – ты его только отвлечешь. А с тобой за компанию два эти гаврика поедут. И присмотрят в случае чего, и так… вообще. Водички попить дадут, по нужде сходить помогут.

– Хорошо! Уговорил, черт красноречивый, – улыбнулся я. – Где сборный пункт, куда ползти?

– Я за вами зайду, – объявил Альбиков. – Будьте здесь все трое. Отправление через полтора часа. И это… умойся. И переоденься!

Отдав распоряжение, сержант четко развернулся и решительно вышел.

– А что со мной не так? – удивленно спросил я у парней.

– Ты весь в побелке! – странно посмотрев на меня, ответил Мишка.

– Ага, – кивнул Макс и добавил: – И в кровавых брызгах.

Я осмотрел себя, провел по волосам. И верно – осевшая после бомбежки в госпитале пыль накрыла меня толстым слоем, а затем меня забрызгало… кровью Володи.

– Вот черт! Парни, скорее тащите мне воду и одежду!

– Ну, воду мы сейчас принесем, а одежду… – Макс растерянно огляделся по сторонам.

– А может, в том мешке что-то есть? – сказал Мишка. – В том, что у тебя вместо подушки.

В мешке оказалась униформа. Та самая, что накануне налета на госпиталь принес капитан Свистунов. С коверкотовой гимнастеркой, которую так расхваливал разведчик. И хромовые сапоги, снятые мной с убитого предводителя малолетних бандеровцев.

Молодой доктор нагрянул в самый разгар переодевания. Выглядел главврач госпиталя неважно – и без того осунувшийся от усталости, он словно высох. Жестом отогнав ребят, Павел Михалыч осмотрел меня, проверил рефлексы и изрек диагноз:

– К транспортировке пригоден! – Затем встал, привычно ссутулил плечи и уже на выходе буркнул себе под нос: – Ну, хоть кто-то на поправку идет.

Я молча посмотрел на его обтянутую грязным белым халатом костлявую спину. Всего лишь восьмой день войны…