Так, надо успокоиться и расставить приоритеты. Сначала 22 июня и вообще лето 1941-го. Эти планы ни отменить, ни существенно переделать немцы не смогут. Только скорректировать. Хотя и знаю я о Великой Отечественной просто постыдно мало… Нет, раньше-то я считал, что достаточно, но теперь понимаю, что… а, ладно, самобичеванием займемся потом. Далее – техника и вооружение. Причем не только наши, но и немецкие. Чтобы вовремя среагировать, и в сорок третьем наши танкисты уже получили Т-34–85… ну и так далее. Потом «ленд-лиз» и северные конвои. А вот об этом я вообще хрен чего знаю. Пикуля – да, читал, а об остальном – столица Кампучии город то ли Пнём Пень, то ли Пень Пнём… Затем – ресурсы. Золото на Колыме и алмазы на среднем течении Вилюя. И уран в Узбекистане. Под городом Навои. У меня одна из прежних подруг родилась там. А вот есть ли в то время этот город? Если нет, то никак более точно я район не укажу. Вот блин! Ладно, все-таки успокоиться – и поехали. А то пока я тут в памяти роюсь, связь прервется – и все. И кто я тогда буду после этого?

– Товарищ! Ви еще слушаете?

Набираю в легкие побольше воздуха:

– Да, товарищ Сталин! Короче, так: у меня есть для вас несколько блоков информации. По начальному течению войны. По атомному оружию. По нападению японцев на американский Тихоокеанский флот в Перл-Харборе. По нашей технике, вооружению и тактике. По нашим ресурсам. Но вся информация очень путаная, зыбкая и не факт, что полностью достоверная. И извлечь ее из своей головы я пытаюсь, не сидя в Интернете, а торча в машине на окраине Третьего транспортного кольца Москвы, да еще в самый час пик. Так что если сейчас какой-нибудь придурок на убитом «КамАЗе» в меня впишется – и все, не будет у вас даже такой информации. А она может дать шанс уменьшить наши потери в войне с двадцати восьми миллионов человек до какой-нибудь более меньшей цифры.

В трубке шумно вздохнули и с напряжением произнесли:

– Ми потеряли двадцать восемь миллионов человек?!

– Кто говорит, что меньше, кто утверждает, что больше, но вроде как в основном историки сходятся на этой цифре.

Из трубки послышалось нечто вроде:

– Щеникаргемогет хан!!! – причем произнесено это было с такой яростью, что я невольно отшатнулся. Но затем голос собеседника стал холодным и выдержанным: – Подождите, товарищ, я приготовлюсь записывать все, что вы мне скажете. А насчет достоверности – не волнуйтесь. Проверим.

Я молча кивнул, как будто на том конце могли меня увидеть.

– Я готов. Начинайте.

И я начал. Я рассказывал обо всем, что смог вспомнить: о батальоне «Бранденбург-800», о немецких танках, преодолевших какую-то реку по дну, об обороне Брестской крепости, о националистическом восстании во Львове, о плане «Ост» и блокаде Ленинграда, короче, обо всем, о чем мог вспомнить. Потом коротко доложил все, что помнил об атомном проекте. Что в Америке это называлось Манхэттенским проектом. Что уран для него был вывезен из бельгийского Конго и до 1942 года валялся никому не нужным то ли в нью-йоркском, то ли в еще каком-то порту. Что бомбы было две – урановая и плутониевая. Что принципиальных схем тоже две – пушечная и имплозивная, пояснив, что это такое, и рассказав о Хиросиме и Нагасаки. Затем перешел к Перл-Харбору и его результатам. С одной стороны, ошеломляющим, потому что такого разгрома никто не ожидал. А с другой – очень зыбким, потому что японцы, потопив столько кораблей, не выбили у американцев главную ударную силу флота – авианосцы, не вывели из строя ремонтные мощности американской военно-морской базы и даже оставили в неприкосновенности имеющиеся там гигантские запасы топлива. Следующим был сумбур насчет тактики – ну, там, переход истребителей на пару и четырехсамолетное звено, массирование авиации, танковые засады, отказ от корпусов, ИПТАПы – короче, все, что помнил. А помнил я, как выяснилось, постыдно мало… Затем пришел черед техники: причем начал я не с командирской башенки на «Т-34», и даже не с воздушного фильтра для его дизеля, а с «Катюш». Мало кто знает, что основная часть этого оружия, снаряд «РС-132», был создан еще в 1937 году. А принят на вооружение в 1938-м. Однако его создатель военинженер 1-го ранга Лангемак был репрессирован и расстрелян в том же 1938-м. Именно поэтому в 1941-м мы имели всего лишь одну батарею этого воистину оружия победы. А потом – да, было все. Все, что смог, вот так, с налету, вспомнить. И командирская башенка, и автоматическая сварка корпусов, разработанная Паттоном, и «неправильное» крыло «БИ-1», и литые башни, и «Ла-5» вместо «Лагг-3», и схему размещения силовой установки «Т-44». Ну а потом перешел к золоту, алмазам и нефти. Ну что помнил… Затем сбился на Китай. На предательство СССР Мао Цзедуном, на Даманский, на Китайско-Вьетнамскую войну. Потом вспомнил про корейскую. В том числе и о том, что нельзя нашему представителю демонстративно покидать заседание Совбеза в момент голосования. Но тут спохватился и начал про северные конвои. Про PQ-17. Про рейд «Шеера». Про базу немецких подводных лодок где-то на наших северных островах. А потом опять о тактике. Затем снова о ресурсах, потому что вспомнил такое название, как Самотлор. Потом заново о диверсантах, о квадратных гвоздях в сапогах, скрепках из нержавейки. После чего вспомнил про Люльку и его ТРД с осевым компрессором. Затем перескочил на низкую боевую стойкость «черных» частей. Кроме того, я настойчиво проталкивал мысль попытаться в эти четыре… то есть три оставшихся дня, вывезти максимум возможного из окружных складов, чтобы было чем вооружать вновь формируемые дивизии, а уж что вывезти не получится, так просто раздать по окрестным частям или подорвать. Особенно горючее… Короче, это был та-а-акой сумбур! Но мой собеседник молча слушал, лишь время от времени подбадривая меня краткими – «понятно», «да», «записал» и задавая, причем очень редко, уточняющие вопросы, на большинство из которых ответов я не знал. И так продолжалось почти полтора часа. А потом мой телефон громко пискнул, мигнул экраном и вырубился.

После того как телефон отключился, я несколько минут молча сидел, ворочая пересохшим языком и тупо пялясь на приборную панель. Что ж, если это не розыгрыш, я сделал все, что мог. Да, мог я мало, но что уж тут попишешь… Даже тот сумбур, который я наговорил, все равно лучше, чем ничего. Нет, ни о какой победе в 1941 и речи быть не может. Немцы, совершенно точно, так же разнесут РККА в приграничном сражении. Вот только, возможно, не со столь разгромным счетом. Насколько я помнил, до сентября наши безвозвратные потери составили то ли два, то ли три миллиона человек. Безвозвратные – то есть убитыми и пленными. А еще были раненые, искалеченные и комиссованные. Если их удастся уменьшить хотя бы на десять процентов, а потери немцев хоть немного увеличить, ой как много изменится уже в 1942-м. Если все сработает, Сталин сможет добиться того, что немцев удастся задержать на линии старой границы хотя бы на неделю дольше. Вследствие чего у нас будет больше времени на эвакуацию промышленности, и она пройдет с куда меньшим бардаком, чем это было в нашей истории. А также получится вывезти хотя бы часть станков и оборудования из Минска и других промышленных центров Белоруссии и Прибалтики, которые в уже состоявшейся истории мы потеряли в первую же неделю немецкого наступления. И наши конструкторы смогут быстрее развернуть производство новой боевой техники.

Хотя будет ли хоть какой-то толк от этих моих советов, я, конечно же, знать не мог. Я вообще к Сталину относился… скажем так, сложно. Первоначально, после вакханалии разоблачений в девяностые годы, я испытывал к вождю стойкую неприязнь. Чем только Иосиф Виссарионович, по мнению либеральных журналистов, не занимался: армию расстрелял, всех интеллигентов посадил в лагеря, изнасиловал тысячи старшеклассниц… или старшеклассниц насиловал Берия? Потом, со временем, когда вскрылись многочисленные подлоги, я стал менять свое мнение: сперва на нейтральное, потом на нечто вроде восхищения, а чуть позже – опять попер негатив, только с обратным знаком. Слишком уж реальный вождь оказался мягким, мало преступников и предателей посадил. Одни лишь отпущенные из лагерей «лесные братья» и бандеровцы чего стоят! Которые теперь с важным видом устраивают парады в Прибалтике и Незалежной.

Нет, с тем, что он великий правитель, я был полностью согласен, но и глупостей он наворотил изрядно. Взять хотя бы его национальную политику. Он был ПОСЛЕДНИМ наркомом по делам национальностей. После него эта должность была ликвидирована. Это должно было означать, что национальный вопрос в СССР решен. Но менее чем через двадцать лет после ликвидации этого наркомата национальный вопрос снова встал во весь рост. Причем так, что решать его стали выселением с мест традиционного проживания целых народов. А в 1991 году страна вообще развалилась ровно по тем национальным границам, которыми большевики разрезали древнюю страну. Подумать только – тысячу лет ее собирали из кусков, из вотчин, из уделов, присоединяли ханства, царства, переваривали в себе, принимая в ряды русской элиты самых умных, самых смелых из людей чужого языка – генерала Багратиона, адмиралов Беринга и Крузенштерна, академика Эйлера, генерала и академика Паукера… шли заветом Библии – «нет для меня ни еллина, ни иудея», а потом бац: «ленинская национальная политика».

Впрочем, сейчас уже это никак не исправишь. Сейчас оставалось надеяться на то его качество, которое и делало Иосифа Виссарионовича великим правителем. А именно – на его волю. По этой характеристике Сталин был в ряду самых сильных правителей мира и страны: Карл Великий, Иван Грозный, Кромвель, Петр Великий и… Иосиф Сталин. Тем более что и в тот раз мы выстояли во многом именно на его воле. Так что надежда есть…