Глава 23

Коля не желал и слушать о поступлении в качестве кандидата. Сдать обе сессии на «отлично»? Какого черта, почему другим можно все, а ему – кандидатом? Где при таком раскладе счастливая студенческая жизнь? Перечеркнуть все, чтобы стать школьным учителем французского языка?

– Пап, устраивай меня на работу. Другого пути я не вижу. Надо на другой год поступать в нормальный ВУЗ, без хитростей и подлостей. Ну, а уж если без них нельзя – тогда с хитростями. Вы представляете, этот Бочкарев из Казани, который сдал все экзамены на четверки, прошел по конкурсу! Даже если у него средний школьный балл четыре – он никак не тянет.

– Коленька, у нас несправедливость везде. Ты вспомни Гоголя или Островского, Анастасия Львовна негодовала, – в России без протекции и бумажки человеку пути нет. Конечно, ты тоже виноват, иметь средний балл по аттестату три с половиной – стыдно. Но у тебя есть еще год, а то, что случилось – урок для всех нас. Поверь, я тоже чувствую себя побитой, и я не знаю, что делать дальше. Ты должен решить сам. Через месяц он был оформлен лаборантом в отцовский научно исследовательский институт. Оклад в семьдесят пять рублей, новая, интересная жизнь. Он не будет теперь висеть на шее у родителей, а что случится дальше – посмотрим. Возможно, выбор пути придет сам. Это был замечательный институт! Отдел внеземных цивилизаций! Пока документы Николая проходили проверку в отделе кадров, его отправили в экспедицию на Кара-Даг. Вкратце объяснили, что и как он должен делать в крымской лаборатории. Погода стояла теплая – бархатный сезон в самом разгаре, и Петр Иванович посчитал, что пара месяцев самостоятельной жизни пойдут молодому человеку только на пользу. Ему купили самое необходимое из одежды и обуви, поскольку предстояли прогулки в горах и ночевки в палатке. В рюкзак отправились банки с тушенкой и сгущенкой, макароны, галеты, конфеты, печенье. Мама строго наказывала купаться в море осторожно и далеко не заплывать, в горы не лезть, призывала быть аккуратным с электричеством и огнем.

Вылетали они самолетом из Горького в Симферополь втроем: молодой инженер Валера Алтунин, и лаборант Крыленко ждали его в назначенное время в аэропорту. Они прошли регистрацию уже поздно ночью, и в 4 утра вылетели.

Глава 24

От Щебетовки, куда добрались из Симферополя попуткой, Валерка тащил их по горной тропе. Это было намного увлекательнее тошнотворной поездки по серпантинам на крымском троллейбусе. Молодой инженер шагал так бодро, что ребята, непривычные к интенсивному подъему, еле поспевали за ним. Около верхней точки они передохнули, и сделали по глотку воды. После перевала туристические ботинки, купленные в “Динамо” за шестнадцать рублей начали расползаться по швам. Они не выдерживали такого долгого каменистого бездорожья. Наверху в горах оказалось весьма прохладно и пришлось натянуть анорак из плащевки. Метров восемьсот они шли по хорошей гладкой тропе, потом дорога снова стала каменистой.

Перемена места действовала на Колю положительно. Дышалось легко, горный воздух, море. Настроение бодрое, впереди пара месяцев бархатного сезона, беззаботной, совершенно самостоятельной жизни. Ни тебе родителей с их нравоучениями, ни зубрежки – красота. Как говорил великий юморист и сатирик: ”Забудьте школу как страшный сон!”

Еще через пару километров пути им открылся отличный вид на море.

Внизу, за полосами виноградников располагался поселок, но они не стали спускаться к морю, а свернули с широкой дороги на тропу, огибающую большой холм. За ним показалось огромное параболическое зеркало антенны и, собственно, лагерь экспедиции, состоявшей из домика-лаборатории, хозяйственного блока под навесом и двух палаток.

– Этот блок занят всяким хламом, – Валерик указал на более новую палатку, – а справа ваша, можете устраиваться, он посмотрел на часы, – так, давайте передохнем, а минут через двадцать подходите в домик, я выдам вам спальные мешки, мыло и прочее. Вот, почитайте пока правила производства работ в экспедиции. Крыленко, устроился вместе с Колей в одной в палатке, так как в доме свободные койки отсутствовали. Палатка была солдатская, огромная, скорее всего человек на десять или двенадцать. Вся конструкция домика представляла собой каркас из металлических труб, брезентовый чехол, натянутый поверх конструкции удерживался лямками и проволокой. Посередине стояли две никелированные стандартные кровати с матрасами сомнительной свежести. Чтобы не скучать, Крыленко взял с собой в экспедицию гитару, как же без нее? Их служебные обязанности оказались более чем просты: по очереди следить за самописцами, отображающими на бумаге сигналы и вовремя добавлять в них пипеткой чернила. Жара сильно иссушала чернила днем, одной заправки хватало на 3 часа. Ночь позволяла расслабиться на четыре часа.

Днем ходили купаться, – море находилось далеко внизу, и походы на пляж требовали немалых усилий. Глиняная разбитая дорога в поселок шла мимо виноградников и фруктовых садов. Если вниз можно было спускаться под горку с веселой песней, то возвращение на базу по жаре удовольствия не добавляло. Все морское освежение – псу под хвост. Одним словом, походы на море быстро надоели ребятам.

Кто же такой был этот самый Крыленко?

Сергею стукнуло уже восемнадцать, и его вот-вот могли забрать на военную службу, тут на юге он блаженствовал вдалеке от военкомата. Он был весьма заносчив, считая себя уникальным знатоком западной поп-культуры, рок-музыки и прочих аксессуаров. Особое внимание он уделял всяким внешним проявлениям, характерным для настоящих западных музыкантов. Это пёрло из него нескончаемым потоком. Колю он сразу начал критиковать, вплоть до откровенного унижения:

– Ну, посмотри на себя, что за вид, ну кто носит такие джины – говорил он, хохоча фальцетом, – ты натуральный колхозник, такой же как все (слово джинсы произносилось на питерский манер – джины) А что за рубашка на тебе – кошмар, ты бы хоть ушил этот мешок! Новые индийские джинсы "Lui", купленные мамой в магазине “Динамо”, Колю очень устраивали, и серая рубашка с рисунком в виде огурчиков тоже казалась вполне сносной. Сергея несло – в самых непристойных выражениях он отзывался о советской эстраде и ВИА, он признавал только “Deep Purple” как группу всех времён и народов. “Deep Purple” для Коли в ту пору был неизвестен, и это просто приводило его оппонента в раж. В общем, Крыленко вначале казался просто занозой в заднице. Иногда они не разговаривали по несколько дней кряду, такой уж это был несносный тип.

Но общение с ним заставляло Колю о многом задуматься. Конечно, парень был увлечен западной музыкой, как и Николай. Его доводы насчет внешнего вида, тоже во многом казались правильными. Говоря с ним об Америке или Англии, Николай невольно вспоминал дедовы журналы. Да, это, конечно совсем другая жизнь, другая одежда и культура.

Постепенно они находили общий язык. Его отдельные постулаты отдавали дешевым снобизмом, но Коля мог с этим мириться и старался понять нового приятеля. Что-то расходилось во всем этом с представлениями Николая о форме и содержании, которые вложили в него школа и родители. Они много спорили, ссорились, орали друг на друга, многие умозаключения Крыленко и впрямь были дремучи. Он с одной стороны, как стиляга, просился на страницы "Крокодила"^[26], с другой – был тем же совковым продуктом, что и Коля, просто считал, что достоин какой-то особой, лучшей, жизни, будто он светлый луч в сером царстве толпы колхозников.

После ужина занятий никаких не планировалось, и они по очереди играли на гитаре.

Сергей не обладал особой техникой, но знал несколько интересных аккордов, и неплохо пел Битлов своим высоким голосом. Слух у него, несомненно, присутствовал. Николаю очень понравилась песня "The Sound Of Silence" из репертуара Саймона и Гарфанкела, он попробовал петь вторым голосом, получилось неплохо.

– Ты играешь, неплохо. У меня есть приятель один, Виктор (Сергей произносил его имя с ударением на второй слог), приедем – познакомлю. Чувак фирменный, питерский, учится в Горьком, вот закончит последний курс, – уедет в свой родной Ленинград. Играл в одной известной группе, знает кучу всяких песен, и отлично поет на английском.

– А ты сам-то, где в Горьком живешь? – спросил Николай.

– На улице Горького, в самом начале, дом 1а.

– Надо же! Ведь я, можно сказать, родился в соседнем доме. Мать оттуда родом. Он назвал ее девичью фамилию.

– Здорово, бывают же такие совпадения. Я знал твою бабушку. Сейчас того дома нет. А наш еще держится, но старый уже, скоро, один черт, сломают. Нам предлагают переезжать в Канавино, а мать не хочет. Новую квартиру дают, и недалеко, площадь Ленина. Нам нужно трехкомнатную, нас трое, мать, я и сестренка. Разговор затянулся до позднего вечера.

– Ну, ладно, я пошел аппаратуру проверять. Надо будет на левом самописце бумагу поменять, на ночь не хватит, – Николай выбрался из спального мешка. Транзисторный приемник в горах ловил ближние зарубежные станции на коротких волнах. Прослушивалась Румыния, пробивались какие-то исламские радиостанции с восточными мелодиями. Нормальная музыка лишь изредка попадалась.

Кое-как, они наладили свое пропитание. Крыленко научил Колю варить макароны, картошку и рис, поскольку Николай никакого представления об этом ранее не имел.

– Как ты жил-то до этого, – удивлялся Сергей, – за мамину юбку держался, ждал, когда еду в клюве принесут?

– Ну, с бабушкой я жил, что же тут такого, – обижался Коля. Она меня не учила готовить. Он зачерпнул из бочки питьевой воды, и поставил кастрюлю на плиту. Электроплита разогревалась медленно, они сидели рядом под навесом и курили.

Когда вода закипела, Сергей, комментируя каждое действие, сыпанул соли, и положил макароны в кастрюлю. Когда они сварились и стали мягкими, слил большую часть воды, и вывалил в кастрюлю тушенку из банки.

– Готово. А если бы еще и лука добавить!

Лук они забыли купить. Варево и так было вкусным. Они еще посыпали макароны черным перцем.

– К такой закуске и винца хорошо бы? А?

За вином обычно спускались с горы в сельмаг. Но идти пятнадцать минут – лень. Обычно, там имелся небольшой выбор местного крымского портвейна, муската. Один раз купили там кокур "Сурож", показавшийся им слишком сладким. Много его не выпьешь, все кишки слипнутся. Сухое красное вино из Коктебеля оказалось намного лучше.

Рядом с сельмагом местные бабки торговали огурцами, помидорами, зеленью. Крымские помидоры – мясистые, темно-розовые, сладкие, им пришлись по вкусу.

Как-то, вынося мусор, Коля обнаружил в долине за холмом, где стояла их палатка несколько грушевых деревьев. Приглядевшись, он увидел, что ветви их просто ломятся от спелых плодов. Вернувшись в палатку, он рассказал Сергею об этом. Крыленко сходил в домик, и через минуту вернулся с алюминиевой стремянкой, которая предназначалась для подъема на рабочую площадку параболического зеркала. Затем они отправились в царство груш, и моментально набрали целое ведро самых крупных плодов.

– Есть можно, – довольно урчал Крыленко, вгрызаясь в желтую сладкую мякоть, сок тек по его усам и подбородку, – но вяжут немного.

– Зато бесплатно! Хорошие, сочные какие! Надо поискать, может, и еще что-нибудь найдется. Возвращаясь из Крымского приморья, проходя мимо виноградников, они обнаружили оставленные между рядами горки отборного розового винограда. Поскольку никого в радиусе нескольких километров не было видно, Коля и Сергей стянули рубашки, соорудили из них мешки, и наполнили их самыми крупными гроздьями. Принеся это богатство в лагерь, ребята пересыпали виноград в эмалированное ведро, и помыли под краном.

– Виноград надо мыть тщательно, заявил Крыленко тоном знатока, – его опрыскивают всякой гадостью от вредителей. Они поедали его весь вечер, и не могли остановиться. Такого замечательного розового муската в Горьком они не видели! В середине сентября в Крымском приморье наступила пора уборки винограда и персиков. Студенческие отряды приехали из Феодосии, Симферополя и Керчи. Городок после массового отбытия отдыхающих, снова оживился. Гуляя вечером по берегу с гитарой, они приклеились к девичьей компании. Девушкам понравились песни в их исполнении, они стали собираться на пляже каждый вечер. Постепенно сложилась компания для вечерних посиделок. Купаться ночью совсем не хотелось, было уже прохладно, обычно они просто разжигали небольшой костерок из топляка на камнях, и сидели вокруг, болтая обо всем.

Вечера наполнились приятным времяпрепровождением. Девочки каждый раз приносили ребятам огромный кулек с персиками. Они были не больно крупные, но всегда очень спелые и сладкие. Коля подружился с высокой черноглазой Наташей, а Крыленко крутился возле блондинки Оксаны. Как-то раз они даже сбросились на трехлитровую банку красного крымского вина “Бастардо”. Досталось понемногу, зато все развеселились.

Коля пел заводной рок про маленького зеленого крокодила, которую когда-то ему наиграл Маркин. “Не спрашивай зачем”, содранная у “Шестого чувства” нравилась всем без исключения. Наступала ночь, ребятам было пора на дежурство, девочкам требовалось отдохнуть перед следующим днем изнурительной работы.

Они шли под навесом вдоль моря, держась за руки, галька разбегалась у них под ногами.

Темнота кое-где прорезывалась редкими фонарями. Рядом почти никого – курортный сезон на исходе. Говорили о всякой ерунде.

Коля слегка робел, оставаясь с Наташей наедине, уж очень необычным и романтичным все это казалось…

– А ты, в каком техникуме учишься?

– В экономическом, а ты?

– Я поступал на переводческий, да не стал там учиться. Те условия, которые мне поставили, невозможно было принять.

– А я бы вот, с удовольствием пошла в иностранный.

– Да, у нас девушки потсупили на педагогический, потом в школе будут работать. Мне это не подходит. Да что это мы об учебе, я даже еще и не решил, что дальше делать. А у тебя сестра или брат есть?

– Нет, я одна у мамы. Папы давно уже нет, он погиб в аварии. Мама в музее Айвазовского работает, зарплата малюсенькая. Она большим и указательным пальцами показала размер этой зарплаты. Я помогаю, – каждое лето в стройотряде.

– Прости…

– Ничего. Их лица в темноте сблизились, набравшись решительности, он поцеловал ее в губы.

– Ты знаешь… Ты очень хороший, добрый мальчик, мне легко с тобой, и я не хочу все портить серьезными отношениями.

– А серьезные отношения, – это в твоем понимании что? – спросил Николай, – у тебя есть парень, там, в Керчи, ты любишь кого-то? Он притянул ее слегка к себе, ощущая, насколько Наташа выше его ростом. Но это еще больше заводило Колю. Ее мягкий, южный говор, наклон головы, взгляд великолепных черных с какими-то удивительными искрами глаз, все это сводило с ума.

– Ну, мы просто будем гулять тут, и веселиться, я не хочу какой-то привязанности! Ты понимаешь меня? Любовь – это грусть. Мне всего шестнадцать, и никого у меня нет. Не настаивай, прошу тебя. Все равно, нам осталось еще только неделю убирать эти треклятые персики, а потом мы расстанемся. Ты ведь, не хочешь, чтобы я грустила?

– Я и не настаиваю, могу тебе честно признаться, у меня ни с кем еще и не было серьезных отношений. Николай еще чуть сильнее прижал ее к себе, – если не случится и с тобой, то ничего страшного не произойдет. Она засмеялась, негромко, по-доброму. Их губы снова встретились совсем ненадолго, будто они боялись каких-то опасных последствий этих невинных ласк.

– Зачем я тебе, такая дылда? Коля незаметно встал на ступеньку под навесом и теперь оказался с ней лицом к лицу.

– И вовсе ты не дылда. Ты изумительная красавица. Хочешь, я буду писать тебе из Горького? Она хихикнула, забавно наморщив носик.

– Конечно, пиши. Странно, что с нами это вот так происходит – Наташа грустно опустила глаза, давай, просто помолчим. Они молчали, слышно было, как море перекатывает камешки, все звуки и йодистые запахи моря, водорослей, ароматы магнолий и рододендронов вечером ощущались сильнее. И волшебный запах волос девушки, которую он так робко обнимал, с которой было так легко.