Глава 2

Грузчики братья Матюшины поднимали на третий этаж пианино «Волга». Они, совершенно не напрягаясь, будто бы это был небольшой груз, быстро шли по широкой лестнице, придерживая широкие такелажные ремни. Коля взволнованно смотрел, как они с лестничной клетки филигранно протиснулись в дверь, ничего не задев. Вот инструмент и на месте. Пианино отлично вписалось в простенок между дверью и диваном в комнате матери и отца.

Соседка, Любовь Петровна, разворачиваясь с кастрюлей в коридоре, неодобрительно глянула в сторону блестящего черного инструмента. Расплатившись и распрощавшись с грузчиками, папа открыл крышку и взял несколько аккордов, пробежался по клавишам и сказал, что нужно вызвать настройщика, и, зевая, отправился ставить чайник на кухню.

Тут у него произошел некий неприятный разговор с Л.П, которую Петр Иванович недолюбливал и за глаза называл «серой мышью». Но тот разговор Коля не слышал, так как в это время, приоткрыв нижнюю крышку пианино, изучал устройство инструмента.

Супруги Любовь Петровна и Сергей Кузьмич Пургины занимали в квартире номер двадцать один две комнаты с окнами, выходящими во двор. Любовь Петровна вела бухгалтерию в РОНО, Сергей Кузьмич работал начальником сборочного цеха на ГАЗе, и ему в ближайшее время должны были предоставить отдельное жилье в Автозаводском районе. Вероятно, в этом случае Каминским должна была остаться вся квартира целиком.

Анастасия Львовна активно ненавидела соседей, и с нетерпением ждала, когда же они, наконец, съедут.

Дед возвращался с работы, как всегда, поздно. Он вел театральный кружок во Дворце культуры завода «Красная Этна», и сегодня был измотан автобусной ездой с пересадками.

Садились ужинать, бабушка подала деду суп и второе, потом пили чай с “живым” вареньем из черной смородины и бутербродами, принесенными дедом из театрального буфета.

– Ваня, ты днем-то обедал? – пытала его бабушка.

– Так ведь, что-то не до еды сегодня было, Лена. Встречали комиссию из Москвы, потом поехали с ними в театр драмы. Они в буфете, конечно, выпивали, но ты ведь знаешь, как я к этому делу отношусь. Потом кружок.

– Как твой бронепоезд?

– Что ж, на три четверти спектакль готов. Васька-Окорок у меня просто потрясающий типаж, а вот Вершинина я бы заменил, – дед оживился, вспоминая кружковцев, – думаю, основные сцены у нас получатся очень яркими. Но декорации, конечно, слабые. Да, я и сам бы оформил спектакль, и есть интересные мысли, только остатки фанеры надо из театра забрать. Каминский, будучи прекрасным театральным художником, с любовью работал над декорациями, сам готовил эскизы афиш. В его голове рождалось великое множество художественных идей, он был вдохновлен творчеством знаменитого ленинградского режиссера и художника Акимова, и мечтал сводить в этот театр внука.

– Ты что, собираешься декорации делать? Ну-ну, – бабушка неодобрительно поморщилась, тебе тяжести таскать нельзя. Неужели больше никого не нашлось? Она принесла деду чай с лимоном в большом стакане с серебряным подстаканником, а Коле – молоко в его любимой розовой кружке. После ужина бабушка, как бы невзначай, вспомнила, что в консерватории есть один очень приятный студент, который мог бы заняться с Колей музыкой, если, конечно, родители будут не против. Коля, не почувствовав подвоха, согласился, мол, пускай, приходит. Дед уткнулся в «Горьковскую правду» и воздержался от обсуждения этой идеи. Дедушка с бабушкой и Колины родители не враждовали между собой, вели раздельное хозяйство, были во многих вопросах очень деликатны, если это не касалось воспитания мальчика. Но из-за Коли у них часто возникали скандалы, жертвой которых сразу же оказывался Петр Иванович. Он почему-то всегда оказывался меж двух огней. Мама ворчала, что дедушка излишне балует Колю, многое ему позволяет, разрешает долго не ложиться спать, и прочее. Петр Иванович нервничал, страдал по причине этих разногласий, но старался сдерживать себя и никогда не позволял себе каких-либо выпадов. Он искренне любил Анастасию Львовну, восхищаясь ее умом и красотой, и старался во всем ей угодить, но и отца боготворил.

Дед за стеной иногда вполголоса ворчал на молодых родителей, иногда передразнивал или комментировал их, но беззлобно, и зрителем в этом случае была только бабушка, мудро соблюдая нейтралитет.

В общем, среда, в которой рос Коля, была наполнена добротой и любовью, а бытовые трудности постепенно преодолевались.

Глава 3

Коля, старательно сложив ладонь «яблочком», нажимает на клавиши. Разучивает «Во поле береза стояла» уже второй день и злится. Порядком надоело, но никак не дается. То промажет, то с длительностью ошибется. Он пытается взять аккорд, но пальцы, будто одеревенели, не слушаются.

Как они двумя руками это делают, да еще на педали жмут, ума не приложу. Сейчас, вот сейчас придет Леонид Алексеевич, а урок не выучен. На лбу выступил пот. Раздаётся дверной звонок. Вот и все.

Леонид Алексеевич важно проходит в комнату, его туфли безукоризненно начищены, рубашка идеально отглажена, галстук отлично подобран к ней в тон.

– Та-ак, молодой человек, – нараспев произносит Леонид Алексеевич. На чем мы остановились? На «Березе»? Голос у него неприятный, высокий и резкий. Коля разминает измученные пальцы, и кладет их на клавиши. Леонид Алексеевич сурово глядит на его неверную посадку, и делает одно замечание за другим.

– Ну, Коля, это нужно было вызубрить, просто за-ау-уу-чить. Это плохо, мы так и за неделю никуда не продвинемся. Жарко, студент снимает галстук, вешает на венский стул. Колю просто выводит из себя, когда он нараспев по слогам начинает ему что-то втолковывать. Леонид Алексеевич открывает дневник, записывает туда замечания. Коля в ужасе. Неужели так будет каждый раз? Урок продолжается разучиванием детской французской песенки про кошку, которая украла сало. Песня простая. Колины руки устали, он с нетерпением ждет окончания своих мучений. Леонид Алексеевич уходит в соседнюю комнату, разговаривает с бабушкой. Коля пытается расслышать, о чем идет речь, но дверь плотно закрыта, а стены толстые.

Глава 4

Девчонка была недурна, очки ее нисколько не портили, скорее, добавляли сексапильности. Свободное место было только за её столом, взяв билет, Коля сел рядом. Одурев от волнения, жары и формул, они сдавали устный экзамен по математике. Духота в маленькой закупоренной аудитории со стенами, грубо окрашенными зеленой масляной краской достигла максимума. Он прочитал вопросы билета, и успокоился: почти все было ему знакомо, но третий пункт, связанный с шарами, вызывал затруднения.

– Слушай, у тебя формулы шаров есть? – зашептал Коля.

Ничего не смущаясь, красавица приподняла край зеленого шелкового платья, обнажив сливочное бедро вплоть до кружевного края белых трусиков. Формулы площади и объема шара были начертаны на ее изумительной коже именно с этой стороны.

В это время экзаменаторша, не выдержав духоты, встала со своего места, чтобы приоткрыть дверь. На какое-то мгновение она вышла за порог комнаты, где шел экзамен.

– Пардон, – повернувшись, Коля прижался на минуту к красавице-соседке, и быстро переписал формулы. Уже через пятнадцать минут, получив вполне заслуженную четверку, он понёсся вниз по главной лестнице первого корпуса на свежий воздух, к газировке с яблочным сиропом, к откосу, к Сереге. Прелестная спасительница мигом выскочила из головы.

– Ну, что, чувак, сдал?

– Сдал, конечно, было б чего сдавать. Вопросы достались простые.

– Да, ты молодец! Мне все это только предстоит, но с моими знаниями, разве что в технарь удастся поступить.

Они познакомились три года назад, когда Коля стал ходить в клуб «Дружные ребята».

Началось все с настольного тенниса, которым увлекался его одноклассник Вовка Маркин.

Он страдал лишним весом, перепробовал различные спортивные секции, бросал и снова начинал курить, но все было бесполезно, килограммы не отступали. Вовка поймал его в школьной раздевалке, когда Каминский уже натягивал зимние сапоги.

– Камень, я записался в секцию пинг-понга, вчера ходил первый раз. Но, я думаю, тебя заинтересует, что там набирают ребят в вокально-инструментальный ансамбль. Я случайно узнал, слышу – в соседнем зале органола играет, заглянул – ребята тренируются.

– Не тренируются, а репетируют, а где этот клуб?

– Знаешь, где Буров живет?

– Да, был как-то.

– В соседнем доме, там еще вывеска «Дружные ребята» над входом в подвал.

– Марк, ты позвони мне, как соберешься, лады?

– Так я в субботу вечером иду, сможешь? Если что – встречаемся у Водного.

– Годится, – Коля надел шапку и зашагал к выходу. В субботу после обеда Маркин позвонил. Трубку сняла бабушка:

– Коля, тебя тут Володя Маркин спрашивает.

– Да, скажи ему, – сейчас выхожу. В тот год зима была особенно слякотной. Снег падал, и тут же таял под ногами, они шли по улице Минина, то и дело, отряхивая от мокрых хлопьев шапки и пальто. Вот они и на месте. Он даже представить себе не мог, что бывают такие огромные подвалы. Клуб растянулся под всем домом, разделившись на три части: секция настольного тенниса, рукоделия и домоводства, вокально-инструментальный ансамбль. Последний блок оказался самым большим, на подиуме стояла звуковая аппаратура, микрофон на стойке, пара усилителей с колонками и электроорган «Юность». Сцена тускло освещалась одной лампочкой, из ребят пока никого не было. Сзади кто-то окликнул Маркина, они оглянулись, и увидели высокую симпатичную брюнетку в «олимпийке»

– Вы хотите записаться в секцию настольного тенниса? – она достала общую тетрадь и авторучку.

– Нет, я по поводу ансамбля.

– Так, сейчас должен подойти Глеб, он у них старший, он все покажет. Меня зовут Вера Андреевна, я преподаю физкультуру в школе № 13, а здесь бываю три раза в неделю. Не успела она произнести эти слов, как в клуб ворвалась целая гурьба мальчиков и девочек разного возраста. С собой они принесли комья снега и грязи на сапогах, и на полу сразу растеклись лужи.

– Вот и ансамбль, – Вера Андреевна протянула связку ключей коренастому мальчугану в кожаном кепи, – Глеб, тут к тебе мальчик пришел…

– Коля. Коля Каминский. Я на соло-гитаре играю, но, если надо, могу и на басу.

– Глеб, – важно представился мальчуган, выглядел он гораздо моложе Николая.

– Ну вот, – подумал Коля, – салаги. И что с ними делать? Если не понравится – уйду.

– На басу не надо, – сказал Глеб, – на басу я играю. Очень хорошо, что ты на соляге будешь. Николая покоробило. Вскоре появился еще один участник состава, органист Михаил. На вид ему можно было дать лет семнадцать, настолько он был крупным. Однако его истинный возраст выдавала по-детски наивная физиономия.

– Вы все из одного класса, что ли? – спросил Николай, – зал ответил ему гулким эхом.

– Не, он из тринадцатой школы, а я из седьмой, – пробасил Михаил. Николай прошел в каптерку за сценой. Здесь он снял пальто, и повесил его на гвоздик рядом с курткой Глеба. Среди разного хлама, лопат и веников хранились и клубные инструменты. Он расчехлил одну из гитар, и был поражен ее весом. Это был бас «Урал».

Следующий чехол содержал черное шестиструнное чудовище с уродливым рогом.

– «Тоника», – гордо сообщил Глеб. Мы ее зовем – Антонина. Наверное, мальчуган никакого понятия не имел относительно тоники, доминанты и субдоминанты, да и Коле эти термины вряд ли были знакомы. Пока Николай распутывал из общей кучи один из кабелей, Глеб уже включил свой бас в усилитель, и настроил: соль, ре, ля, ми. Звук был ужасен, динамик дребезжал на некоторых нотах.

Услышав звуки ансамбля, в зал потянулись любопытные слушатели. Кто-то пришел из соседних секций, но были и парни с улицы, в куртках и пальто. Младших школьников Глеб моментально прогнал, пообещав надрать уши, но старшие нагло уселись в первом ряду, и жадно созерцали происходящее на сцене.

Николай тоже подключился к усилителю, закрепив проводки в гнезде спичками. Аккорд соль мажор звучал мощно, но неверно. Мешали разбитые лады, и пришлось отверткой регулировать высоту струн. Он провозился довольно долго. Парни в первом ряду скинули куртки на соседние стулья.

– Глеб, “шизгару” давай! Рыжий парень с ракетками заулюлюкал, как индеец. Широкий коренастый мальчик, сидевший с краю, затопал ногами, разбрызгивая грязную воду по полу. Коля взял первый аккорд из “Venus”^[1], бас и орган подхватили, кто-то сзади отбивал ритм на пионерском барабане. Глеб вопил на английском, еле вытягивая. Когда после первого куплета прозвучала знаменитая «соляга», зрители захлопали и засвистели. Они сыграли экспромтом «Червону руту», «Люди встречаются», потом еще что-то из советских песен в ля-миноре. Наступил вечер, пора было заканчивать репетицию и расходиться по домам. Коренастый парнишка подошел к Коле, протянул руку:

– Сергей, – представился он, – я из тринадцатой школы. Чувак, ты откуда такой взялся, ни разу тут тебя не видел….

– Николай… Каминский, – Коля замялся, – да, я, собственно, тут первый раз.

– Ну, фамилия у тебя законная, прямо на афишу.

– Дед у меня был артистом, может, слышал? Он даже в одном старом фильме снимался. Но, в общем, это неважно. Серега пропустил про деда мимо ушей.

– А инструмент у тебя есть?

– Нет, пока. Но будет к концу года. Я сейчас за эти пятнадцать минут чуть пальцы в кровь не стер. Это ж не гитара, дрова какие-то.

– Пошли отсюда, поболтаем, тебе в какую сторону?

– Мне на Свердловку, а тебе? – спросил Коля.

– А мне в обратную сторону, на Фрунзе. Но я тебя до площади провожу. Сергей рассказал ему, о своей школе, о том, как Верочка пробила в администрации района, и обустроила этот клуб для детей, о том, какую музыку он любит, как мечтает об электрогитаре, настоящей немецкой и много еще о чем.

Он понравился Коле своей простотой. Они постепенно подружились, не проходило и дня без их телефонных разговоров, частыми были встречи в клубе. Нина Ивановна, мать Сергея работала учителем географии в тринадцатой школе, отец, Константин Анатольевич – инженером на заводе им. Серго Орджоникидзе. Это был высокий, видный мужик. Николаю запомнилось его волевое лицо, твердое рукопожатие. Всем своим видом он излучал силу и стабильность, гарантию успеха, этакий коммунист в исполнении Урбанского. Еще когда Сережка учился в восьмом классе, однажды отец не вернулся с ночной смены. Нагрузки сломили его, – сердце не выдержало. Мать осталась с двухлетним Сашкой и четырнадцатилетним Сергеем. Неожиданная смерть отца сильно потрясла его.