Раньше на этом месте стоял старый деревенский дом-пятистенок с крашеными резными наличниками по окнам и затейливой узорной резьбой на коньке. Дом стоял на отшибе, на старой Ладожской дороге, примыкая к лесу, и, хоть и был приписан к городу и числился по улице, но до ближайшего соседнего дома от него было не меньше километра.
Чей это был дом и кто его хозяин, точно уже никто не знал. Редкие старожилы поговаривали, что дом этот поставил какой-то солдат, вернувшийся с войны. Кажется, из Восточной Пруссии, а может, и нет. Точно, что был не местный – это повторяли все, кто хоть что-то помнил. Смоленскую его деревню немцы разорили дотла, и возвращаться туда солдат не захотел.
С солдатом была баба на сносях – это тоже кое-кто помнил. То ли немка, то ли полька. А может, и латышка? А может, и латышка, соглашались собеседники. Говорила по-русски плохо, звали Мартой. Да, кажется, Мартой.
Солдат устроился шоферить на хлебобулочный комбинат, баба его пошла в фельдшеры. Нормально вроде жили, но недолго. Солдат скоро помер – то ли инфаркт, то ли инсульт – удар, одним словом. Баба его поревела-поревела, да и переехала куда-то с маленькой дочкой. Куда – никто не знал. Но дом не продали. Хорошие можно было деньги взять за почти новый дом, но не продали. И не навещали.
Так и стоял этот дом, пустой и одинокий, выцветая от ветра и дождя, скрываясь в разраставшихся зарослях вишни, терновника и облепихи. Мальчишки с окраины облюбовали дом для своих затей, периодически устраивая в нём штаб полка. Родители не обращали внимания, пока один из ребятишек не провалился и не утонул в прогнившем и заросшем колодце. После этого всем «бойцам» надавали по шее и строго-настрого запретили подходить к заброшенному дому. Ещё какой-то местный пьяница, облюбовавший было дом для ночёвок, провалился в этот же колодец и болтался в нём, распухая, четыре дня, пока не нашли. Дом окончательно обрёл дурную славу, и местные стали предпочитать обходить его стороной.
Но вот одиннадцать лет назад жарким июльским утром по сонным разморённым улицам Волхова промчался серебристый кабриолет. За рулём сидел молодой парень с гладко зачёсанными назад волосами и белоснежными голливудскими зубами. Парень въехал в Волхов со стороны Питера, промчался через весь город, выехал на Старую Ладожскую дорогу и затормозил у того заброшенного солдатского дома.
Бабы, шедшие в ближайшую рощу резать веники, рассказывали, что молодой столичный хлыщ в светлых летних брюках был не один. Словно бы с ним был Бессмертный (тогда-то ещё не знали, кто это; говорили: «какой-то мужик»); будто бы они постояли около дома, осмотрелись; будто бы парень что-то доказывал, а мужик просто смотрел и кивал.
Потом, никого не спросясь, приезжие прошли, точнее, продрались сквозь заросли лопухов и крапивы к дому, обошли его по стенке и скрылись за огородом, причём молодой изрядно ругался, поминутно отдирая репьи от своих белых штанов. Бабы было крикнули им про колодец, чтоб не пропали, как прочие, но приезжие уже скрылись из виду, а бежать за ними бабы поостереглись.
В этот же день серебристый кабриолет видели у здания администрации, а его молодого водителя с папкой каких-то бумаг – в кабинете мэра. Через неделю к солдатскому дому подъехали бульдозеры с экскаваторами, снесли обветшалый покосившийся пятистенок, расчистили участок, и бригада строителей принялась за работу.
К концу осени на месте старого солдатского дома стоял новенький небольшой особняк, обнесенный невысокой кирпичной оградой с заасфальтированным подъездом и засеянным на английский манер газоном. Заросший огород переделали в небольшой парк, колодец вычистили и отреставрировали, а заднюю часть усадьбы, которая смыкалась с лесом, протянули подальше, захватив оградой мощный пятисотлетний дуб. Дуб этот помнил ещё времена Ивана Грозного, и пара местных активистов недовольно ворчала, что вот, мол, столичный миллионер коррумпировал власть и прихватил себе заповедные земли.
Ни лес, впрочем, не был заповедным, ни Алексей Иванович, поселившийся в новеньком особняке, не казался миллионером. Жизнь он вёл скромную, тихую, уединённую. Открыв частную практику и приобретя некоторую известность, познакомился с отцами города, чьи жёны и дочери полюбили водить своих проблемных детишек к безотказному терапевту.
Знакомства свои он старался не афишировать и не использовать. Иногда принимал приглашения в гости какого-нибудь начальника или директора, пару раз бывал на приемах в мэрии, но за исключением этого в общественной жизни не участвовал, а в политической тем более. Мало-помалу все в городе привыкли, что у них есть высококлассный психотерапевт, которому не страшно доверить любого, самого проблемного ребёнка.
Этим всё и ограничивалось. О прошлой и личной жизни Алексея Ивановича никто ничего не знал, а повода посудачить и посплетничать он не давал. В гости к себе он особо никого не приглашал, и из женского пола, за исключением приходящих служанок, у него замечен не был никто. Некоторые это находили странным, но, в общем, не лезли. Живёт себе человек в одиночку, никому не мешает, ну и славно. Всех всё устраивало, пока не появился Шмидт.
Бессмертный подъехал к воротам, щёлкнул пультом, подождал, пока раздвинутся створки. Мягко шурша колёсами по гравию, заехал во двор, погасил фары. Взял портфель с переднего сиденья, розу и вышел из машины.
В матовых стеклах по бокам входной двери зажёгся свет. Лиза, как обычно, встречает. Никак не может избавиться от привычки за кем-нибудь присматривать. В детстве присматривала за младшими братьями, потом за Костиком, теперь вот за ним.
Бессмертный прошёл по дорожке, поднялся на невысокое крыльцо, зашёл в открытую дверь. Лиза придерживала дверь за ручку. Быстро закрыв её за Бессмертным, она взяла у него портфель и цветок, но не ушла тотчас же, как всегда, менять цветы, а задержалась, поставив портфель и неуверенно вертя в руках розу.
Бессмертный переобулся в домашние ботинки, снял пиджак, повернулся к Лизе. Она смотрела на него вопрошающе.
– Всё с ним в порядке, Лиза! – усмехнулся Бессмертный. – Скучает по тебе, это видно. Но мы же с тобой договаривались. Ты знала, что так и будет. И знаешь, что так надо.
– А может, не надо? – Лиза задала свой коронный вопрос в сотый или двухсотый раз. Бессмертный развернулся и двинулся по коридору, Лиза засеменила за ним. – Алексей Иванович, ну правда ведь! Он хороший мальчишка, зачем мы так с ним?
– Мы это уже обсуждали, Лиза. – Бессмертный зашёл в кабинет, подошёл к столику с графинами, плеснул в бокал виски. – Не один раз.
– Знаю! – Лиза сердито вынула из узкого кувшина на столе вчерашнюю розу, вставила свежую. – Мне всё равно это не нравится.
– Лиза, солнце моё, – Бессмертный говорил без всяких эмоций, спокойно, почти автоматически, распуская галстук, садясь в кресло за стол и делая глоток виски, – сегодня был очень хороший день. Пожалуйста, не порть его мне своим нытьём. Мальчик уже настроен, отыгрывать назад нет никакого резона. Да и попросту опасно.
– А если он не подойдёт? Вы же говорили, что так может быть.
– Говорил. До сегодняшнего дня. Сегодня убедился, что подойдёт.
– Но…
– Лиза! – Бессмертный сделал запрещающий жест ладонью и указал на дверь. Лиза сердито взмахнула розой, резко повернулась и вышла.
Бессмертный сделал ещё глоток, устало потёр лоб. Ох уж эта Лиза! Вечно всех жалеющая, всем сочувствующая и всех любящая Лиза! Вот кто ей этот мальчик? Что он ей?! А всё равно хлопочет и тревожится, как за родного.
Ладно. С Лизой он ещё успеет разобраться, это сейчас вообще не главное. Главное – мальчишка, главное то, что его ждёт. Он проделал большую работу, он учёл и продумал всё. Всё должно получиться… Наверное…
Никто никогда этого раньше не делал. Лиза не зря паникует. Всё может пойти не так, как надо. Всё может вообще никуда не пойти, если он всё-таки ошибся и мальчишка не тот, кто ему нужен.
Да нет, тот. Должен быть тот. Ошибки быть не может. Когда Ракитин нашёл его, он дважды и трижды лично перепроверил. С тех пор как он потерял связь, это была первая надёжная доказанная преемственность. Мальчишка – прямой потомок, здесь не может быть сомнений. Но ведь этого мало. Он ещё сам должен соответствовать.
Бессмертный встал. Столько лет поисков, столько бесплодных попыток, провалов и неудач! И вот, наконец, этот мальчишка! Именно здесь. Именно в этом городе. Когда Ракитин сказал, где нашёл ребёнка, Бессмертный ощутил уже давно забытый холодок под ложечкой. Это или невероятная удача, или судьба возвращает ему долги.
В судьбу Бессмертный не верил. Но и простая удача казалась ему слишком странным совпадением. Какая-то закономерность в этом должна быть, пусть даже и не предусмотренная, но очевидная. Он подошёл к книжному стеллажу, вынул трёхтомник Проппа, провёл ладонью по стене, открывшейся в проёме. В стене открылось углубление. Бессмертный просунул руку, достал из ниши в стене ещё одну книгу.
Это была старая книга. Очень старая и очень необычная книга. Специалист предположил бы, что книга издана или написана в XVI веке, но это только на первый взгляд. Приглядевшись повнимательнее, открыв и вчитавшись в книгу, тот же специалист понял бы свою ошибку, и книга стала бы представлять для него намного больший интерес, чем даже первые печатные издания времён Ивана Грозного.
Бессмертный осторожно открыл фолиант, сразу найдя нужное место. Пару минут он что-то читал про себя; потом саркастически хмыкнул, скривив тонкие губы.
– Я обещал, что найду его, старик, – с мрачным удовлетворением протянул Бессмертный, захлопывая книгу и убирая обратно в тайник. – И я нашёл. Хоть ты и не верил.
– Это что? – Шмидт недоумённо кивнул на фотографию.
– Это Лиза, – Маргарита подвинула планшет пальцем. – Лиза Плотникова, служанка Бессмертного.
– Да, я знаю. При чём тут…
– Нет-нет-нет, вы не поняли, Леонтий Васильевич, – заторопилась Маргарита. – Это та самая Лиза, пропавшая няня Кости Благова. Помните, в записи мамаша упоминала, как мальчик расстроился от пропажи Лизы. А Бессмертный потом обещал её найти. Так вот это она. Никуда она, оказывается, не пропадала, а работает служанкой у Бессмертного.
– Давно?
– Четыре года. Сразу после Благовых поступила к Бессмертному.
Час от часу не легче! Ребята притащили ему снимки Лизы, сделанные сегодня утром, и теперь Шмидт пытался понять, при чём тут ещё и эта служанка? Он ожесточённо потёр лысину, посмотрел на Маргариту, на молчащего до сих пор Никиту.
– И что это нам даёт?
Маргарита простодушно пожала плечами, выжидательно уставившись на Шмидта.
– Я не знаю, что это нам даёт вообще, – негромко начал Никита; Маргарита стремительно повернулась к нему, – но в данном конкретном случае очевидно, что у Бессмертного есть какие-то виды именно на этого, конкретного мальчика. Зачем-то ему понадобилось убедить и его, и его родителей, что няня пропала. Возможно, чтобы привлечь внимание; возможно, ещё для чего-то. Может, из сегодняшнего разговора и стало бы что-нибудь понятно, но… – Никита замялся, – мы не смогли его записать.
– Почему? – резко вскинулся Шмидт.
– Потому что сегодня Бессмертный провёл сеанс или встречу – не знаю, уж как это назвать – не в офисе. Он сплавил мамашу, а сам повёл мальчика в кафе, угощал мороженым.
– Да ну! – удивлённо хмыкнул Шмидт. – Интересно.
Никита кивнул на планшет. Маргарита торопливо схватила его, нашла файл и протянула Шмидту.
– Саму-то встречу мы записали, но качество так себе, – извиняющимся тоном произнесла она. – Ближе подобраться было нельзя, он бы нас точно засёк. Звука нет вообще. Мы ж не знали, что он выберется из офиса.
Шмидт, напряжённо сощурившись, смотрел, как Бессмертный с Костиком сидят на летней, всё ещё открытой веранде какого-то кафе, о чём-то оживлённо беседуют. Вот им приносят мороженое в вазочках, вот мальчишка вынимает какую-то книгу из рюкзака, отдаёт Бессмертному. Тот небрежно пролистывает, откладывает, что-то говорит. Потом достаёт из портфеля свою книгу, протягивает Костику.
Стоп! Шмидт остановил запись, вернул на несколько секунд назад. Бессмертный сидел боком, портфель стоял рядом, у ноги, и когда он вынимал книгу, лицевая сторона была повёрнута к улице, с которой снимали Никита с Маргаритой. Идеальный ракурс, лучше не взять.
– Что это за книга? – заинтересованно пробормотал Шмидт. Он увеличил снимок, надел очки, всмотрелся в надпись на обложке. – Что за чертовщина!
Маргарита, вытянув шею, пыталась разглядеть через стол, что так заинтересовало Шмидта.
– Ну-ка, сюда, ребята, – Шмидт махнул рукой, призывая Никиту с Маргаритой подойти поближе. – Вы что-нибудь понимаете в этом?
Стажёры склонились за плечом Шмидта, рассматривая увеличенную надпись на обложке книги, в которую ткнул Шмидт.
– Похож на арабский, – напряжённо прищурившись, произнёс Никита.
– Похож. Но это не арабский, – качнул головой Шмидт.
– Иврит? – наугад предположила Маргарита.
Шмидт опять покачал головой. Он выделил надпись, очистил текст от картинки и загрузил в переводчик. Через пару секунд все трое ошарашенно смотрели на нулевой результат.
– Что за чертовщина! – озадаченно повторил Шмидт. – А ну-ка, попробуем поисковик.
Он загрузил надпись сначала в один поисковик, потом в другой, третий. Раз за разом интернет выкидывал ему горы постороннего мусора, но так толком не указал ни алфавит, ни книгу.
– Нет такой! – констатировал Шмидт. – Интернет не знает ни этого алфавита, ни языка, ни книги. А парнишка, – Шмидт вернулся к записи, снова включил её, – а парнишка, видимо, знает. Он ведь читает её, нет?
Шмидт повернул планшет так, чтобы Никите с Маргаритой было удобнее смотреть. То, что они видели на записи, можно было толковать только одним образом – Костя Благов читал книгу, которую ему дал Бессмертный. Точнее, пролистывал, задерживаясь ненадолго на тех или иных местах.
– Может, эта тарабарщина только на обложке? – предположила Маргарита. – Может, там, внутри, обычный текст?
– Может быть, – пробормотал Шмидт, напряжённо раздумывая. Что-то подсказывало ему, что это было бы слишком просто. В книге явно какая-то загадка. Как и в мальчишке, который зачем-то понадобился Бессмертному.
– Так, ребята, – решил Шмидт. – Придётся вам разузнать об этой книге побольше. Да и о мальчишке тоже. Не хочется мне этого говорить, но… – Шмидт выразительно потряс планшетом, на экране которого мальчишка засовывал книгу Бессмертного себе в портфель.
– Вы чего? – растерялась Маргарита. – Нам что, эту книгу у парнишки спереть, что ли?
– Достаточно будет, если просто снимете, – терпеливо пояснил Шмидт. – Полистайте книгу, снимите, сколько сможете. Завтра почитаем, посмотрим, что за подарки дарит Бессмертный.
– Взлом с проникновением, – пробормотал Никита. Маргарита была в восторге, который он не разделял. – У парнишки отец не последний человек в городе. Если что, у нас будут проблемы.
– Постарайтесь, чтоб не было, – внушительно произнёс Шмидт, тяжело поднимаясь. – В крайнем случае я вас прикрою. Но постарайтесь не доводить.
Костя ждал этой встречи все последние дни. Когда Алексей Иванович сказал маме, что никаких особых проблем он не видит, случай простой, и всю работу можно закончить за пару следующих встреч, он уже знал, что это не так. Официально, конечно, мама сводит его ещё два раза и на этом всё. Но неофициально…
Неофициально Алексей Иванович дал ему номер телефона и разрешил звонить в любое время, если Косте что-то понадобится, что-то захочется узнать, спросить, обсудить. Его учили, конечно, как вести себя с незнакомыми и реагировать на разные их предложения, да он и сам всё прекрасно знал. Алексея Ивановича, однако же, по его твёрдому убеждению, никак нельзя было отнести к подобным подозрительным типам. Он был загадочным, странным, непонятным, но никак не в том смысле, который вкладывали папа с мамой, наставляя его сразу же рассказывать обо всём подозрительном.
Прежде всего, Алексей Иванович ни о чём специально не просил и не настаивал. Он не просил Костика молчать об их разговоре, он не просил его утаивать номер телефона. Костя сам захотел сохранить это в секрете. Ему нравилось иметь при себе, едва ли не впервые, по-настоящему важный и интересный секрет. Который, может, и не секрет никакой; Алексей Иванович вполне мог сам всё рассказать маме.
Но пока мама ни о чём его не спрашивала и, кажется, ничего не знала. Она знала, когда второй приём, видела, что сын явно в лучшем состоянии, чем пару дней назад, и её это вполне устраивало. А Костика устраивало, что мама не лезет пока с расспросами, тем более что он и сам толком не знал, что ей рассказать. Даже если бы и захотел.
Все эти три дня Костя боролся с искушением позвонить Алексею Ивановичу. Останавливало его два соображения. Во-первых, следующая встреча всё равно уже послезавтра… завтра… сегодня… можно же и потерпеть. Слишком уж по-детски будет это выглядеть, если он позвонит, не прождав и трёх дней, а Костя не хотел показаться совсем уж ребёнком. А во-вторых, он никак не мог толком придумать, о чём спросить. Казалось, вопросов у него было множество, но когда Костя пытался их сформулировать, один другого ему представлялся глупее, и он лишь запутывался ещё больше.
Определённым было одно – Алексей Иванович обещал найти Лизу. Правду-то сказать, он обещал попробовать, но Костику казалось, что для такого человека, как Алексей Иванович, это одно и то же. Он никак не производил впечатление человека, бросающего слова на ветер. От него «попробую» звучало так, словно он уже всё сделал. За это обещание Костя и цеплялся, как за что-то единственное конкретное и реально доступное. Это понятно, это может быть, повторял про себя мальчишка, стараясь не думать обо всём остальном.
Потому что если думать… Если хоть сколь-нибудь серьёзно относиться к словам Алексея Ивановича, придётся допустить, что в его силах предотвратить развод родителей. Этого Костя хотел бы больше всего. Стараясь не признаваться себе, он отчаянно мечтал, чтобы папа вернулся домой, насовсем вернулся, чтобы они с мамой снова стали жить вместе, и они снова втроём ездили бы по выходным в лес на пикники, и где-нибудь в глуши папа сажал бы его за руль, а мама бы притворно сердилась и ругалась.
Костя старался гнать от себя эти мысли и не думать о странном намёке Алексея Ивановича. Он знал, что на прошлой неделе родители подали заявление на развод, что его уже ничто не остановит, и думать об этом – только расстраивать самого себя. Лучше не надо, даже Алексей Иванович тут ничем не поможет. Не поможет! – стиснув зубы, убеждал себя мальчишка.
Ну а уж что он там говорил про сказки… На третий день мальчишка окончательно пришёл к выводу, что все эти красивые и загадочные миражи Алексей Иванович придумал исключительно в терапевтических целях. Спору нет, звучало всё это впечатляюще и от унылых мыслей отвлекало вполне. Это западало в голову, все три дня Костя не мог перестать думать о странных и неожиданных параллелях, проводимых Алексеем Ивановичем, о его загадочных образах и таинственных намёках. Уж слишком серьёзно он всё это рассказывал, без намёка на какую-либо спасительную ссылку «предположим…».
О проекте
О подписке