Милиция, прокуратура и ФСБ, закрывавшие до этого глаза на деятельность группировки, были вынуждены принять срочные меры. Двоих исполнителей этого преступления задержали через несколько дней. Третьего нашли повешенным на дереве неподалеку от сгоревшего кафе. Леонтьев выезжал тогда на место преступления, которое, как и многие деяния группировки, осталось нераскрытым. Хотя было понятно, что убрали поджигателя свои же, чтобы уж наверняка заставить молчать, от кого он получил заказ.

Братья Гримм пытались откреститься от поджога, но после такого кровавого преступления от них стал отворачиваться даже жестокий уголовный мир. И тут прокуратура наконец-то раскрутила дело по обвинению в массовом убийстве и организации преступного сообщества против самого Гримма. Но суда непотопляемый авторитет не дождался, он скончался в камере Следственного Изолятора от сердечного приступа. По крайней мере, такова была официальная версия его гибели.

На похороны Гримма съехалась братва со всей страны, в том числе и самые видные авторитеты страны, один из которых в расцвете лет выпил коньячка в самолёте, выполняющем рейс «Москва – Омск», и тут же скоропостижно скончался. Якобы тоже от сердечного приступа. В тот же день мотоциклист изрешетил из автомата авторитета, ответственного за Омск, в тот момент, когда тот садился в свою машину. После этого перепуганные приближённые Гримма, решив, что воров в законе устраняют спецслужбы, стали в ужасе уезжать из Тюкалинска и Омска в попытках скрыться и залечь на дно.

Леонтьев тогда тоже был уверен, что ФСБ решило ослабить и запугать воровской мир таким радикальным способом. Он уверился в своём мнении после таинственного звонка в прокуратуру, когда вкрадчивый голос спросил, почему же милиция не нашла заброшенный мотоциклистом на крышу гаража Калашников. И автомат в подсказанном месте нашёлся, хотя и не вывел на след его владельца.

Однако, несмотря на то, что кольцо вокруг Гримма Младшего и двоих его соратников начинало сжиматься, какое-то время они ещё продолжали контролировать торговлю автомобилями, их угоны и транспортировку, браконьерскую заготовку и продажу леса, поставки бензина, сбыт наркотиков и проституцию.

Спецоперация против группировки, в которой участвовали более шестидесяти милиционеров, прошла майской ночью два года назад. Обыски и облавы проводились почти по тридцати адресам, в отделения доставили два десятка человек. Большинство из них сфотографировали, дактилоскопировали и отпустили. Под стражей остались три вора в законе, носящих клички Гримм, Соха и Холод, которые должны получить огромные сроки, вплоть до пожизненного заключения. И сейчас братва пытается освободить своих авторитетов, добившись оправдательного вердикта присяжных.

– Кажется, я уже сделал всё возможное, чтобы этого не допустить, – прошептал Владимир, вертя в руках бамбуковую палочку.

Раздался осторожный стук в дверь, и он пошёл к своему столу. В кабинет вошла женщина лет семидесяти, но он помнил, что по документам ей пятьдесят девять. Возраста посетительнице прибавляли коротко остриженные редкие седые волосы и сухая морщинистая кожа лица. Она была последней из четырнадцати присяжных (двенадцати основных и двоих запасных), с которой ему предстояло побеседовать.

В первый же день, получив задание от Мудрова, Леонтьев отдал своим операм список семи народных заседателей, которых, предположительно, ещё не успели подкупить. Времени на вызовы повестками не было, людей срочно забирали по месту жительства или работы и привозили в управление. В зависимости от ситуации, в беседах применялись самые разные методы воздействия – от взывания к гражданской сознательности до предупреждения о возбуждении уголовного дела. Всем обещалась личная безопасность, предлагалась охрана и переселение на время процесса на конспиративные квартиры. Последнее понадобилось лишь живущей в одиночку женщине лет сорока, судя по обострённым нервным реакциям на каждый вопрос, старой деве, по крайней мере, даме с неустроенной личной жизнью.

Сейчас перед Леонтьевым сидела последняя из пяти присяжных, кто уже отдал свой голос в защиту подсудимых. Её до сих пор не опросили, потому что она уезжала к сестре в посёлок под Новосибирском, и только сегодня вернулась. Теперь ему предстоит выслушать ещё одно оправдание.

– Сколько вам заплатили? – спросил Леонтьев.

– Купили однокомнатную квартиру, – не стала врать и выкручиваться пенсионерка.

– Вы же учителем работали, сеяли в своих учениках доброе, разумное, вечное, – принялся увещевать её оперативник.

– Ничего я не сеяла и не веяла, я в музыкальной школе преподавала и учеников брала, пока артрит не начался, – женщина положила на стол деформированные кисти рук. – Теперь мне пианино уже ни к чему. Но сына достойного вырастила. Институт закончил, инженерное образование получил, а кому оно сейчас нужно? Думал на завод устроиться, квартиру от государства получить. А нет уже ни завода, ни государства. Торговать и воровать он так и не научился. А живём мы впятером в старой двушке моих родителей. В одной комнате – сын с невесткой, в другой – внучка с ребёнком, она с мужем не ужилась и домой вернулась. Не на улице же её оставлять. А мне под спальню бывшую кухонную кладовку расчистили, аж два на два метра, так и сплю за занавеской, без окон и дверей. Хорошо хоть просыпаюсь первая, чайник ставлю, никто меня не будит.

– Ваши проблемы мне понятны, – вздохнул Владимир. – Тут одна женщина из вашей коллегии рассказывала, что ей посулили должность для сына. И она согласилась. Но ведь вы же сами, наверняка, на каждом углу сетуете на разгул преступности, а когда представляется возможность воздать по заслугам ворам и убийцам, готовы выпустить их на свободу из личных корыстных мотивов. Как же так получается?

– Если бы это только от меня одной зависело. Дело в системе. Бандиты были и будут, посадят этих, на их место придут другие. А внучке квартира нужна, ей ещё ребёнка воспитывать и личную жизнь устраивать. И мне как-то старость доживать, за мной, с моими-то руками, уже скоро уход понадобится.

– Кто к вам подходил?

– Молодой человек в деловом костюме. Назвался Иваном. Подробнее не представлялся. Предложил подыскать квартиру. Мы и подыскали. Он потом приехал по адресу, передал хозяевам деньги, и мы оформили сделку. Больше я его не видела. Да у меня и телефона-то его нет, он сам на домашний номер мне звонил…

– Чем угрожал в случае вашего отказа?

– Ничем. Он просто сказал: «Внучка ваша такая хорошенькая девушка, и малыш у неё – просто чудо». И это прозвучало страшнее любых прямых угроз. Но вы же понимаете, что теперь-то я уже не проголосую за обвинительный приговор?

– Теперь-то уже, конечно, нет. Ладно, можете идти.

Когда за бывшим учителем музыки закрылась дверь, начальник отдела по особо важным делам всё же налил себе стопку водки, закусив обжёгший голодный желудок напиток почерствевшим пирожком с мясом, который он купил ещё утром по пути на работу, да так и не выбрал времени съесть.

* * * * *

На следующий день Леонтьев зашёл к Мудрову в кабинет ближе к концу рабочего дня, чтобы доложить о результатах работы с присяжными и просто пообщаться. Владимир как раз выражал своё возмущение тем, как легко люди предают свои идеалы, и как легко в данном случае оказалось подкупить присяжных, когда зазвонил служебный телефон. Мудров снял трубку, и по тому, как напряглось и помрачнело его лицо, друг понял, что случилось нечто из ряда вон выходящее.

Дослушав донесение оперативного дежурного, Алексей кинул трубку на рычаг и в сердцах произнёс:

– Твою ж мать!

– Что там?

– Сегодня при этапировании из СИЗО на зону сбежали браться Золотовы!

– Как им это удалось? – у Владимира от изумления широко раскрылись глаза.

– Как в американском боевике! На трассе, проходящей вдоль леса, стоял сотрудник в форме ФСИНа и знаками просил остановиться, рядом – их же ведомственная легковая машина. Водитель притормозил и приоткрыл стекло. Всё! Больше ни он, ни второй конвойный ничего не помнят. В кабину был распылён усыпляющий газ. Очнулись оба через несколько часов в той же кабине машины, на поляне в лесочке, за несколько километров от места происшествия. Без телефонов и оружия. Рядом та самая легковушка, разукрашенная логотипами службы исполнения наказаний…

– А третий конвойный? Тот, что должен был находиться внутри автозака?

– Исчез вместе с заключёнными.

– Стало быть, сообщник, – предположил Леонтьев. – Должен же был кто-то сообщить жуликам о точном времени выезда из СИЗО и маршруте следования автозака. Кроме того, конвойный был заперт изнутри и мог, почувствовав неладное, мгновенно поднять тревогу. Но он этого не сделал.

– Это пусть руководство ФСИНа теперь разбирается с предателями в своей системе. Наша задача ориентировки разослать и принять все меры для поимки сбежавших. Хотя, учитывая уровень подготовки этого побега и то, сколькое времени уже прошло, задача это непростая, – мрачно резюмировал Мудров.

– Подожди, – вскинулся Леонтьев и подскочил со стула. – Что-то я не въехал! Если водитель и охранник валялись в отключке в кабине, как же машина оказалась на поляне?

– Я же сказал, Володя, как в американском боевике! Предположительно, её загнали в фуру.

– Чёрти что, это же немыслимо! Хорошо ещё, не на вертолёте умыкнули! Представляешь такую картинку? Летит над трассой какой-нибудь МИ или КА, лопастями вращает, а под брюхом у него автозак с заключёнными и конвоем телепается, – старый оперативник в возбуждении заходил по кабинету, сделав несколько шагов от стола до окна и обратно. Потом склонился над сидящим Мудровым, широко улыбнулся и заговорчески произнёс: – А знаешь, сдаётся мне, Лёша, что это нам с тобой привет от старины Серёги.

– Ты предполагаешь, что это Скворцов организовал побег своих подельников? Зачем они ему? Кровными родственниками не являются. Как профессионалы показали себя никакими, засыпались по всем эпизодам. В отличие от другого исполнителя, который чётко сделал своё дело, и кого мы пока не поймали…

– А это Сергею не по надобности, это ему из прихоти. Он ведь с детства любил рисануться перед нами и доказать своё превосходство.

– Превосходство его сомнительно, – усмехнулся Мудров. – Но если за этим побегом стоит именно Скворцов, стало быть, имеет для этого деньги и возможности и чувствует себя в полной безопасности.

– Он всегда любит делать хорошую мину при плохой игре. Ты-то с ним только до армии общался, а я – всю жизнь, до прошлого года. Я лучше его знаю.

– Однако пулю ты от него, при таких-то хороших знаниях, схлопотать всё же умудрился.

– Ничего, – широко улыбнулся Леонтьев. – Думаю, мне ещё представится возможность вернуть ему её обратно.