Глава вторая

Кое-кто из репортёров, примчавшихся на место происшествия ещё до приезда криминалистов, успел запечатлеть главную составляющую часть будущей сенсации. А именно – положение трупов, не оставлявшее сомнений: перед смертельным прыжком в бездну мужчина крепко-накрепко обнял женщину, а она, в свою очередь, вцепилась в него такой же мёртвой хваткой. При этом его руки находились не поверх её одежды, а под ней. Женские руки располагались аналогично. О случайности такой позы не могло быть и речи. Сумасшествие?.. Или что-то иное, необъяснимое?.. Ответ, как и положено, дала экспертиза.

Да, ответ, он же объяснение на первый взгляд необъяснимого, нашёлся, и довольно скоро. А пока его искали, нужен был хоть кто-то, наподобие козла отпущения, чтоб создать хотя бы видимость работы и заложить некое подобие фундамента под здание будущего расследования.

Его, козла, нашёл, вернее, помог найти один из опрошенных жильцов с четвёртого этажа дома восемь корпус три, владелец кошки с собакой. С одной из них, а именно с собакой, он гуляет ежевечерне, вот и заметил во дворе «этого самого мужика, мужа этой самой майорши из телевизора».

– Вы видели адвоката Кравченко? – уточнил проводивший поквартирной обход оперативник, – Здесь, возле дома?.. Уверены?

– Конечно, уверен, – собачник кивнул и для убедительности обвёл своё лицо рукой, очертив круг пошире, – Какая может быть неуверенность? Такую ряху разве спутаешь с кем? Я их обоих по телику видел. Он это, точно! В машину сел, фары включил и укатил, газанул круто, я ещё подумал – поддатый…

Адвоката задержали. Он находился дома, один, в пижаме, постели и был, как выразился свидетель, «поддатым». Но факт пребывания в упомянутое время на месте происшествия, а по мнению милиции – преступления, отрицал категорически.

– Где?.. На Карамзина, восемь? Сегодня, то есть уже вчера, в двадцать два сорок пять?.. Исключено! Я был дома!

Такое поведение мужа только что погибшей и, вполне вероятно, убитой женщины не могло не вызвать подозрений. Обладателя «ряхи» (а габариты мужчина и в самом деле имел внушительные) без церемоний снабдили «браслетами». Ему не позволили даже переодеться и позвонить кому-нибудь из коллег, а прямо в спальном наряде и тапках на босу ногу переместили из шикарного особняка в камеру предварительного заключения.

– В чём дело?! – возмущённо выкрикивал задержанный, когда дюжий Правдин заталкивал его в сетчатый кормовой отсек «УАЗика», – Как вы смеете?! Это беззаконие! Я требую объяснений!.. Это она вас натравила?.. Ну, дрянь, погоди… Вы ответите!..

Вопли адвоката разбудили соседей – в окнах ближайших домов зажёгся свет. Патрульные, не отвечая, с мигалкой, сиреной и максимальной скоростью доставили груз по назначению, где его, не задавая вопросов и никак не реагируя на словесные потоки, заперли в одиночную камеру. По ходу действия возникло некоторое сомнение: уж больно нагло подлец себя ведёт… а может, и в самом деле не он убил?

После очной ставки поведение теперь уже подозреваемого Кравченко изменилось. Свидетель с абсолютной уверенностью указал на тучного законника, ёрзающего на скамье между двумя поджарыми сержантами, играющими роль случайных прохожих. Для процедуры опознания по правилам требуются не просто случайные, а сходные возрастом и размерами, но где их, случайных и толстых, возьмёшь в пять часов утра? Вызвали наряд, переодели в спортивные костюмы – чем не прохожие?..

– Вот этот. Его я видел вчера вечером во дворе, где потом нашли…

– Стоп! – оборвал тираду поднятый с постели среди ночи следователь по особо важным делам, – Достаточно.

И, будучи старшим среди присутствующих по званию и должности, распорядился:

– Капитан, оформляйте протокол опознания. Дежурный, проводите этих… гм… прохожих на выход. Все свободны. Кроме вас, Кравченко.

Услыхав решающие его судьбу слова, толстяк против ожиданий не разрыдался, не впал в уныние, совсем наоборот. Он непонимающе пожал плечами, дождался, пока «прохожие» выйдут из кабинета.

– Можно мне хоть теперь на минутку сесть по-человечески? – указал Кравченко на привинченный к полу стул у следственного стола.

– Не только можно, но и нужно, – хмыкнул дознаватель, неплохо знакомый с адвокатом по прежней совместной работе, – И, боюсь, не на минутку, а лет на десять…

И снова муж погибшей майорши не испугался – сложил руки на груди и повысил голос.

– Что это значит, Серёжа?! В чём меня подозревают?.. Да, я соврал вашим волкодавам, был в том дворе, следил за ней и тем пацаном. И что с того?.. Позови её, я хочу ей кое-что сказать. Я передумал, мне её прелести больше не интересны. Хрен с ней, пусть катится на все четыре стороны! Надо же, до чего дошла, сучка паршивая… Там что, ограбили кого-то?.. сама же и подстроила, будь уверен!

Предъявить мужу обвинение в убийстве жены и её сослуживца следователь не успел: вошла секретарша. Женщина с интересом посмотрела на знаменитость и положила перед руководителем следственной группы тонкую папку, содержащую заклеенный конверт.

Эксперты, вечно занятые и перегруженные, обычно не имеющие ни одной свободной минутки, в исключительных случаях могут работать очень и очень оперативно. Этот случай парной гибели коллег был как раз таким, исключительным.

Сыщик разорвал конверт, извлёк три стандартных листа, бегло просмотрел первые два, а третий заставил его ошеломлённо поднять брови и внимательно перечитать двадцать пять строк сухого текста. Первый пункт заключения следователя не удивил, второй – шокировал, остальные – оглоу́шили. В тишине кабинета выводы экспертизы прозвучали громом с ясного неба.

«Первое: каких-либо прижизненных телесных повреждений, кроме вызванных падением с высоты, на телах женщины «М» и мужчины «П» не выявлено.

Второе: в крови и моче обоих трупов обнаружены наркотические вещества – морфин и кокаин в концентрации, соответствующей средней тяжести психотропного воздействия.

Третье: половые органы трупа женщины «М» имеют признаки совершённого незадолго до смерти полового акта. Следов, могущих указывать на насильственный характер сношения, на теле не обнаружено.

Четвёртое. Во влагалище трупа женщины «М» обнаружена семенная жидкость, идентичная аналогичному биоматериалу трупа мужчины «П».

Пятое. На коже наружных половых органов трупа мужчины «П» обнаружены следы влагалищных выделений и лобковые волоски, идентичные аналогичным биоматериалам трупа женщины «М».

Шестое. На кровле жилого здания (улица Карамзина, дом восемь, корпус три), вблизи места, откуда произошло падение мужчины «П» и женщины «М», обнаружены следы одежды (микроволокна), достоверно совпадающие с образцами, взятыми с одежды трупов. Это позволяет с большой вероятностью предположить нахождение на данном месте в течение некоторого времени указанных мужчины и женщины в положении лёжа.

Седьмое. В одном из карманов одежды женщины «М» обнаружены следы наркотических веществ – порошка, состоящего из смеси гидрохлоридов морфина и кокаина, а также использованный одноразовый шприц ёмкостью пять миллилитров. На шприце имеются отпечатки пальцев, совпадающие с папиллярными узорами пальцев правой кисти мужчины «П»…

– Нет, она уже никуда не покатится, – ответил задержанному следователь, – Вас ни в чём не обвиняют. Произошла ошибка. Приношу вам свои извинения.

«Ты её не убивал, – хотел добавить «Серёжа» – старший советник юстиции Сергей Валентинович Удальцов, – И вообще никто её не убивал. Сама, всё сама… Ну и баба, блин!.. Такое сотворить… Кто бы мог подумать?.. Скромница-красавица… Вот уж поистине в тихом омуте черти водятся!..»

В семь утра в кабинете начальника городского управления внутренних дел состоялось экстренное совещание. Кроме задействованных милиционеров, присутствовали Удальцов и прокурор города. Докладывал старший оперуполномоченный отдела уголовного розыска. Его выслушали, помолчали.

– Какие будут предложения? – на правах хозяина территории начал полковник милиции, – Я имею в виду – как квалифицируем это… гм… недоразумение?..

Люди в форме от высказываний благоразумно воздержались. Их шеф, судя по выражению его побагровевшей физиономии, в советах не нуждался. А следователь полковника знал не настолько хорошо.

– Может быть, с его стороны это суицид, – предложил он, – На почве, скажем, неразделённой любви… А её он, получается, как бы…

– Какая, на хер, любовь?! – взорвался главный полисмен, – Какой, блин, суицид?!.. А их, с позволения сказать, биоматериалы?!.. А шприц со спитболом в её кармане?..

– Я вот что думаю, – сдержанно вступил прокурор, – Никакого убийства и тем более суицида не надо. И о наркотиках – ни слова. Материалы засекретить. Де́ла не заводить. Для посторонних пусть это будет несчастный случай, и точка. Бытовая травма. Согласен?

Прокурорский вопрос адресовался, разумеется, только полковнику. Тот, вздохнув (позор-то какой!), кивнул и обратился к своим подчинённым.

– Всем всё, надеюсь, понятно?

Судя по дружному молчанию, всем всё было понятнее некуда.

– А раз понятно, то абсолютно всё по этому происшествию – протоколы, фото, экспертные заключения и прочую херню – мне, сюда, немедленно. Но остаётся один моментик… Там же пресса крутилась, мать-перемать… прессу нам как заткнуть?.. Через полчаса новости по ящику, блин!.. И газеты-интернеты…

– Нам их не достать, – прокурор сохранял спокойствие, – А дай-ка я с мэром побалакаю…

«Неприятный инцидент», как руководство распорядилось именовать происшествие со смертельным исходом, постарались гласности не предавать. Причинами смерти сотрудников управления внутренних дел отныне и навсегда стали «несчастный случай» и «травма в быту – падение с высоты».

Единственное исключение решили сделать для родных и невесты лейтенанта: пусть уж считают сына и жениха героем, погибшим при выполнении опасного задания, но особо не распространяются. «Служебная тайна» – термин ёмкий, всем понятный и всё объясняющий.

– Прошу прощения за столь ранний звонок, – сказал главный городской юрист главному городскому чиновнику, – Но у нас проблема.

– Вообще-то сначала полагается сказать хотя бы «Доброе утро», – ожидаемо недовольно пророкотал разбуженный ни свет ни заря городской голова.

– Сказал бы, да не могу. Недоброе утречко выдалось, уж не обессудьте!

– Слушай, кончай тянуть кота за хвост! – мэр, похоже, начинал сердиться всерьёз, – Проблемы, утро недоброе… У тебя проблемы, так решай их, или сам не справляешься?.. Я-то чем могу помочь в твоих судебных закорючках? Я ещё и не проснулся толком…

– Со своими судебными закорючками, как ты их называешь, я справляюсь сам. Но есть кое-что, где без тебя никак. И помочь можешь только ты, причём предельно срочно. Иначе худо будет всем, и тебе в том числе. Так что просыпайся поскорее.

– Вот зараза… Проснулся уже. Говори, что там у вас стряслось.

Прокурор рассказал. «Правоохранитель, – разъяснил он мэру азбучную истину, – Независимо от пола, возраста и чина, по сути является государственным служащим, а государство заинтересовано в положительном имидже своих служащих. Сегодня ночью случилось чрезвычайное происшествие, приведшее к гибели сразу двух наших людей, причём при весьма пикантных обстоятельствах. К сожалению, чёртовы писа́ки каким-то чудом пронюхали и явились на место одновременно с милицией. И если их не одёрнуть прямо сейчас, сию минуту, информация выйдет наружу, как грязь из пандориного ящика, а после её назад уже не запихнёшь.

Но тебе известно не хуже моего, – теперь уже доверительно-фамильярно продолжил прокурор, – Средствам массовой информации как са́мой замшелой монархии, так и са́мой продвинутой республики, дискредитировать госслужащих без крайней нужды не полагается. Даже посмертно. Согласен?.. А раз согласен, будь добр, заткни им рты, пока не поздно. В чём суть, в двух словах?.. Ну, слушай, три минуты у нас ещё есть…»

Выслушав взрывоопасную суть, мэр мигом проснулся и поручил кому следует максимально прикрыть краны. Утечка информации если не прекратилась совсем, то минимизировалась. Кому-кому, а ему лишние волнения электората совершенно ни к чему – ведь общественность взбудоражить проще простого. И она, общественность, получив статьи и телевыпуски с броскими заголовками типа «Обдолбанный лейтенант перед смертью трахнул майора», «Наркоманы в погонах на передозе сиганули с крыши» либо «А в вашем доме ещё нет милицейского наркоборделя?», могла задаться различными вопросами. Вопросы звучали бы примерно так: «На месте ли крыша у городского головы?», «Почему в нашей милиции служат суицидники, наркоманы и нимфоманки?..» и так далее и тому подобное.

Краны прикрыли, и тем не менее полностью замять непристойный казус не удалось. Город полнился слухами, в некой жёлтой газетёнке некий поэт опубликовал даже стихотворение с намёком, содержащее такие строки: «Я так любил тебя, а ты меня спихнула с высоты!»

Тогда по специальному указанию для успокоения общественного мнения на улицы города отправили усиленные милицейские наряды. Патрули с дубинками и машины с мигалками с наступлением темноты приступали к делу и до рассвета охраняли покой граждан. Помогло. Во всяком случае, уже к середине июня майская ночная драма забылась. Или заглохла, что в общем одно и то же. Одновременно или чуть раньше забылась или заглохла другая драма, апрельская – та, не удостоенная властного окрика, долго будоражила город во всю мощь газет, радио, телевидения и набирающего силу интернета.

В апреле тоже были патрули, мигалки и ночные совещания, не принесшие ровным счётом никакого результата. Результат, правда, несколько иной, чем ожидалось, принесла изрядная сумма, публично обещанная городским олигархом за помощь в розыске единственной дочери.