– И ведь никто даже полсловечка не сказал. Аспиды! Уж я им!..

– Довольно. Читай.

Согнув и сложив письмо так, чтобы на виду осталась лишь нижняя часть, царевич протянул его ближнику. А затем, дождавшись, пока тот одолеет невеликий текст, бросил на стол маленькую калиту, тихонечко звякнувшую новенькими копийками, и положил рядом с ней невзрачное янтарное кольцо.

– Найди этого Иванца. Выкупи. Привези ко мне.

Ох как полыхнул эмоциями потомок удельных суздальских князей! Для начала сильным раздражением и даже гневом – как так, его, наследника знатнейшего рода, посылают за каким-то там ничтожным холопом!.. Затем пришла досада с изрядной толикой обреченности. Первое – потому что по канонам родовой чести ему полагалось всеми силами откреститься от предложенного «счастья». А второе… Отказаться-то можно, вот только как это воспримет Димитрий Иванович? И так-то до дел своих допускает редко, чуть ли не награждая поручениями тех, кому по-настоящему благоволит и доверяет. Проявишь норов, а ну как из ближней свиты изгонит? Или того хуже, просто перестанет замечать?..

Впрочем, на смену досаде и обреченности довольно быстро пришла радость, когда молодой княжич наконец-то сообразил, что следующие две-три седмицы (а то и поболее) он будет сам себе хозяин и голова. Ни тебе завистливых и внимательных глаз других свитских, ни дядьки-пестуна, даже служилых людишек подле него и то самую малость будет. Свободен аки ветер! С этой позиции поручение выглядело совсем иначе. Хотя даже так сомнения и тлеющее недовольство никуда не ушли, всего лишь до времени утихнув.

– Все исполню, Димитрий Иванович.

– Перед отъездом зайди – возьмешь грамотку для Дивеевой.

Вот тут никакого недовольства не было – общаться с красивыми девицами восемнадцатилетний ловелас был готов где угодно и когда угодно.

– Ступай.

Проводив ближника нечитаемым взглядом, Дмитрий легонько вздохнул и покачал головой.

«Дело вроде простое, но отчего же мне кажется, что он и такое может запороть?»

К сожалению, из всех кандидатов на общение с тульским помещиком княжич Петр подходил больше всех. Такому родовитому просителю и отказать-то толком не получится, а уж обматерить… После такого подвига только в вольные казаки и уходить, причем всем семейством.

«Ладно, будем надеяться что Горбатый-Шуйский и Горбов все же найдут общий язык. Все же они, хе-хе, некоторым образом тезки».

Пододвинув к себе высокую горку челобитных, царевич взял в руки первую орленую бумагу, но вчитаться в ее содержимое не успел.

– Господин мой.

На стол легло колечко светлого янтаря.

– Купец гостиной сотни Акинфий слезно просится до тебя.

«Никак у купчины кто-то умирать наладился? Эх, не видать мне сегодня свежего воздуха…»

Бах!

От вздымающейся в небо перепелки брызнули в разные стороны перья и кровь, после чего она камнем полетела к земле.

– Хм!..

Горделиво подбоченившись, княжич Семен Курбский украдкой покосился по сторонам – все ли видели, все ли оценили?

Бух!

Еще одну птицу постигла скоропостижная смерть, на сей раз от твердой руки Ивана Захарьина.

– Давай!

Понятливый сокольничий выпустил из корзины сразу пятерку перепелок – прямо под частые выстрелы родовитых недорослей. Треск и грохот короткой канонады лишь придал лесным птицам дополнительных сил. И удачи – судя по тому, что трое пернатых благополучно выжили и обрели волю.

– Ха, косорукие!

– Сам такой…

– Кто в крайнюю справа после меня поцелил?!

– Мой выстрел своим выдать хочешь?..

– Ты это… на чужой каравай роток не разевай!!!

Честно говоря, пернатый «каравай» выглядел неважнецки, разорванный чуть ли не на три части попаданием рубленого куска свинца. Но уступить его ровеснику-сопернику? Да никогда!

Буфф! Буфф!

Резко замолчав, задиристые свитские внимательно пронаблюдали, как в сотне шагов от них медленно и даже как-то величаво упала прежде воткнутая в землю жердина с распяленным на ней рваным тягиляем, плотно набитым прошлогодней соломой и старыми тряпками.

Буфф!

Еще у одного чучела, кое-как изображающего степняка на коне, отлетел в сторону небольшой щит, а Василий Скопин-Шуйский, малость припоздавший со своим выстрелом, белозубо улыбнулся и с явным удовольствием погладил простецкого вида пищаль, выделанную для государя-наследника в царских мастерских Александровской слободы. Без каких-либо узоров, украшений и с прикладом необычного вида. Да что там приклад – стенки у ствола были такие тонкие, что и стрелять-то страшно: а ну как металл разорвет? То ли дело привычные самопалы: ложи всячески изукрашены, стволы из железа кованого, толстостенного, да и калибр вполне хорош – мало у кого внутрь дула большой палец не пролазит. Тяжеловаты, правда, просто так с рук не стрельнешь… Зато надежные! Особенно те, что с фитильным замком, у которого, как известно, и ломаться-то особо нечему.

Буфф!

– Смазал.

Тарх Адашев досадливо покривился:

– Все привыкнуть не могу. Прямо не пищаль – пушинка какая-то!..

– Ружье.

Слегка поклонившись своему господину, свитский тут же поправился, а Дмитрий, взвесив пятикилограммовую «пушинку» на руке, тихо хмыкнул и вытянул из небольшой сумки бумажный цилиндрик с уже отмеренным зарядом и увесистым шариком пули. Скусил верхушку, сыпанув пороха на запальную полку кремневого замка, и одним движением задвинул крышечку на полке, уберегая крупные гранулы горючего порошка от ветра и высыпания. Вытряс остальной порох в пованивающий свежим нагаром дульный срез, перевернул цилиндрик донышком вверх и вдавил его туда же, поработав затем деревянным шомполом. Тихо щелкнул курок, вставая на боевой взвод…

Буфф!

Многострадальное чучело-всадник отчетливо покачнулось, но падать и не подумало. Пропустив мимо ушей немудреные славословия Большой свиты, Дмитрий упер ружье прикладом в землю и с непонятным для окружающих выражением лица оглядел овальную мушку и исходящий легким дымком дульный срез.

«Ну и куда здесь пришпандорить штык? А главное – как?»

Собственно, крепить пока было нечего, потому что он еще не определился с самим штыком – вернее, с тем, каким именно он будет. В пользу плоского штык-ножа была его высокая универсальность: и колоть им можно, и резать, а при нужде и как инструмент вполне ничего (за отсутствием нормального, разумеется). А в пользу четырехгранного «шила» были его простота и технологичность вкупе с более высокой надежностью.

– Добрые самопалы.

Глянув на боярина Канышева, незаметно для свитских подкравшегося к месту их развлечений, царевич проследил направление его взгляда и внутренне поморщился при виде сиротливо лежащей пары седельных пистолей. Потому что это был, так сказать, «дипломный проект» одного из его самых толковых личных учеников, не без оснований претендовавшего на гордое звание токаря-станочника. И слесаря. И немного столяра. Одним словом – мастера-оружейника…

«Хрен ему, а не звание и личное клеймо! Говорил же – никакого украшательства, максимум надежности и удобства. И калибр чтобы такой же, как и у ружей. Так нет же, взыграло ретивое!..»

Меж тем, оглядев со всех сторон явно пришедшиеся по душе и руке пистолеты, боярин вопросительно глянул на сереброволосого отрока, которого не далее как этим утром изрядно погонял два часа в конном сабельном бою. А потом с полчасика и в лучном – разумеется, стрелы метали тоже из седла и на легком галопе.

– Заряжены.

Щелкнув курками, наставник сразу двух царевичей (старшего и среднего) огляделся по сторонам, выбирая достойную мишень.

– Ага!

Дуф! Дуф!

Попавший под обстрел воробей прямо с места развил неплохую скорость, вдобавок передвигаясь по сложной кривой (то есть шарахаясь от всего, что его пугало). Проводив взглядом верткую пичугу, Аким сожалеюще цыкнул зубом и выдал довольно неожиданное мнение:

– Хороши! А, Петр Лукич?

Сотник стражи государя-наследника, бдительно надзирающий за порядком вокруг своего подопечного, кинул на седельные пистоли равнодушный взгляд и буркнул, что ему-де лук попривычнее будет. Тем более что тот тише, скорострельнее и куда как дальнобойнее кургузых уродцев. Полностью согласившись со столь нелестной характеристикой, боярин Канышев все же привел и пару доводов в защиту пистолей, например, возможность резко повысить шансы на победу в поединке одного против многих. Или выбить из седла неудобного супротивника в отличном доспехе.

– Дарю.

Ленивый спор двух опытных рубак прервал царевич, без какой-либо жалости расставшийся с полуметровыми шедеврами пистолестроения. А дальнейшему его продолжению помешал один из чернокафтанников, коротко шепнувший что-то моментально насторожившемуся сотнику.

– Гхм. Димитрий Иванович. Как бы твой гость не того… ненароком… не подох.

Перекинув ружье подручнику, тут же принявшемуся его заряжать, тринадцатилетний тверской князь обернулся в сторону боярича Бороздина, вот уже две недели как благополучно излечившегося от врожденного слабоумия. На диво быстро освоившись в гостях, сей юноша начал потихоньку шалить, как бы невзначай хватая теремных челядинок за разные интересные места. Ладно бы только их, но ведь он и на верховую челядинку заглядывался – причем один раз сделал это прямо при ее господине. После чего сластолюбивому бояричу тут же прописали воинские упражнения, прикрепив аж четырех надсмотрщиков с нагайками… кхм, то есть наставников. Под их присмотром бедный Егорушка с самого раннего утра и до позднего вечера бегал, прыгал и даже ползал, махал деревянным клинком, бердышом и вполне себе настоящей рогатиной… Тупой, правда, зато с тяжеленным наконечником. А чтобы он, не дай бог, не поранился, наставники выдали ему толстый стеганый поддоспешник, крепкий шелом с наручами, а также надежнейшую кольчугу двойного плетения и тщательно следили, чтобы великовозрастное «дитятко» все это на себе носил. В результате такой заботы выматывался Егорий до того, что пару раз засыпал прямо на ходу, а фигура его, еще недавно радующая глаз своей полнотой, усохла чуть ли не вдвое. Кожа по всему телу обвисла, на руках появились первые мозоли, зато бесследно пропали многочисленные прыщи и привычка к всяческим разносолам и сладостям. А уж как бегать научился!..

– Сюда его.

Оглядев повисшего на руках у своих «наставников» боярича и оценив его крайне нездоровый вид, целитель недобро улыбнулся:

– Притворяется.

И в самом деле его гость прямо на глазах ожил и налился легким румянцем, бессмысленно лупая глазами по сторонам. Получив разрешающий кивок царственного отрока, старшина «наставников» незамедлительно продолжил тренировочный процесс.

– Пшел!..

Хлесткий удар нагайки по бедру окончательно помог молодому Бороздину принять вертикальное положение, а также напомнил, что его леность и вожделенная миска горячей пшенной каши – вещи ну абсолютно несовместимые.

– Быстрее!

Глядя на то, как молодой тверской помещик улепетывает от своего мучителя, дружно захохотали свитские государя-наследника, их почин тут же подхватила вертевшаяся невдалеке дворня, улыбнулись в бороду наблюдающий за развлечениями родовитой молодежи городовой боярин Пушнов и несколько приказных дьяков…

– Петр Лукич.

Смех ближников как отрезало, хотя остальные свитские продолжали отводить душеньку, выкрикивая вдогонку бегуну довольно обидные шутки.

– Димитрий Иванович?

Развернувшись в сторону дальнего края пустыря-стрельбища, на котором рядовой чернокафтанник с некоторой ленцой ставил синяки и шишки служилому в кафтане воротной стражи, наследник ткнул в непонятную картинку двумя перстами и удивленно изогнул правую бровь. Тихонечко кашлянув (ничего-то от царевича не скроешь!), сотник коротко пояснил:

– Сам вызвался. Мол, и ему наука, и нам польза.

Словно иллюстрируя эти слова, деревянная сабля в руках охранителя крепенько приложилась к ребрам живого «чучела», бросив того на колени. Ненадолго. Отдышавшись, служивый подхватил с земли выпавшую из ослабевших рук деревяшку и вновь изготовился к учебному бою. Для него учебному, потому что для воина в черном кафтане это было чем-то вроде веселого отдыха.

– Как звать, кто таков?

– Архипка, городовой стрелец, сирота. Родитель его вроде как в боевых холопах у кого-то из помещиков служил, да лет пять назад вместе со своим боярином и сгинул…

Постаравшись припомнить что-нибудь еще, постельничий боярин замолчал, а потом едва заметно хмыкнул:

– В сотню просился.

Позади царевича звучно фыркнул Аким Канышев, умиляясь такой наивности. Ни мастерства, ни славы воинской, рода низкого, только-только от сохи, а туда же, в постельничие стражи лезет!

– Ну и как он?

Словно отвечая на вопрос царевичева наставника, служивый вновь отправился отдыхать на землю – под неслышимые, но явно обидные смешки противника. Который, впрочем, легко уступил «чучело» подошедшему десятнику. А что, начальство тоже веселиться любит!

– Староват.

С явным сожалением (и вместе с тем одобрением) оглядев воротного стражника, в какой уже раз вздевшего себя на ноги, главный царевичев охранитель подвел черту:

– Его бы лет с пяти в обучение – тогда был бы рубака не хуже моих. А так… только в стрельцы и годен.

«Хм, а служивый-то амбициозен, упорен и терпелив. Прекрасные качества для любого исполнителя… Ладно, пороха нюхнул, свиту выгулял – пора до дому, до хаты».

Внешне все выглядело так, будто наследник разом потерял интерес к продолжению своих «пострелушек».

– Пожалуй, на сегодня довольно.

Шагая сквозь моментально возникшую суету и торопливые сборы, царевич прикинул несколько вариантов использования так удачно подвернувшегося Архипки и легонько кивнул сам себе.

– Адашев.

Княжич Скопин-Шуйский, уже примерившийся было придержать стремя для своего господина, недовольно дернул щекой и послушно отошел в сторонку, даже не пытаясь подслушать.

– Димитрий Иванович?

Долговязый Тарх глядел так, что сразу становилось понятно – что бы там ему ни приказали, умрет, но сделает.

– Возьмешь «чучело» себе в услужение.

Оставив Адашева позади, тверской князь вместе со стражей и свитой без особой спешки добрался до своей резиденции, затратив на путь всего пятнадцать минут. Шел бы один, пехом и напрямик, то и в половину этого срока уложился бы, но… Наследнику трона Московского и всея Руси полагается передвигаться только конно, только по главным улицам и в окружении приличествующей ему свиты и охраны. Иное же невместно, ибо умаляет его высокое достоинство.

«Батюшке на придворных церемониалах и вовсе шагу не дают ступить по голой земле – коврами, гобеленами да тканями дорогими путь устилают. Один стремя придержит, другой повод подаст, третий царского скакуна за уздцы ведет и попробуй откажись от этих помогальников. Сразу такие вопли начнутся о попрании вековых традиций и извечных боярских прав и привилегий!.. Тьфу!»

Впрочем, по сравнению с женской половиной царской семьи, царевичи пользовались чуть ли не полной свободой. Потому что, к примеру, при прогулках за пределами Теремного дворца им не надо было наряжаться в тяжеленное платье, ткань которого почти не сгибалась от обильной золотой вышивки и драгоценных каменьев. Не надо было цеплять на себя множество украшений. И уж точно отсутствовала необходимость скрывать от подданных лицо за полупрозрачными кисеями и общаться с окружающим миром исключительно посредством доверенных челядинок.

«Неудивительно, что сестра при каждой удобной возможности сбегает из женской половины дворца. Так. А это что за новость?!»

Остановив Уголька у красного крыльца княжеского терема, Дмитрий мельком и вполне привычно просканировал окружающих на предмет необычных или слишком сильных эмоций, после чего изрядно удивился, почувствовав исходящий от встречающей его Авдотьи сердечный интерес. Проверил еще раз, различив в ее эмоциях нотки почти незаметной влюбленности, удивился еще сильнее, только со знаком «минус» и только после этого догадался оглянуться.

«Ага. Сотник постельничей стражи, Бутурлин, городовой боярин и наставник Аким. Остальные стоят дальше. Ну и кто именно?..»

Увы, разгадать столь занятный ребус с ходу не удалось, потому что от ворот, вместе с предупреждающими криками, показались царский гонец и два его охранителя. Замызганная одежда, усталый вид и характерное выражение лица посланника молчаливо свидетельствовали об особой важности доставленных им вестей.

«Надеюсь, все живы и здоровы, и отец не приготовил мне никакого спешного поручения…»

Хрустнув алой сургучной печатью с оттиском единорога, наследник в полной тишине вчитался в содержимое небольшой грамотки, украшенной весьма узнаваемой тугрой великого государя.

– Хм!

Стянув с пальца кольцо, украшенное мелким изумрудом, удельный тверской князь кинул его гонцу, одновременно с этим вливая капельку силы в потускневшие Узоры как самого вестника, так и его охранников. Аккуратно свернул грамотку, вернул ее в тул, после чего едва заметно улыбнулся:

– Рига пала! Повелеваю устроить по сему поводу праздничное веселие!

Однако хорошее настроение государя-наследника было вызвано вовсе не окончанием войны за ливонское наследство. Тем более что это окончание было весьма условным – круль польский и король шведский наверняка имели по этому поводу свое особое мнение. Нет, просто отец посчитал его «производственную практику» вполне достаточной, в связи с чем и повелел любимому первенцу потихонечку готовиться к обратному переезду в Москву. Причем выезжать сразу, как в Тверь прибудет новый наместник.

«Скоро мелких увижу!»

Улыбнувшись еще раз, но теперь уже своим мыслям, царевич покинул седло и зашагал по ступенькам вверх.

«А все же интересно, кто тот несчастный, который умудрился похитить сердце моей служанки…»