Какие только образы ни внушала сила подлинной Реальности вне нас! Господь Бог и Сатана, Брахман и Шуньята, Дао и Сат-Чит-Ананда, Ахурамазда и Ангра-Майнью, Шива и Шакти, Тонатиу и Тецкатлипока, Логос и Абсолют – множество имен, символов, понятий служили и служат человечеству с целью обозначить, опредметить, описать неописуемый корень всех вещей и явлений. Не столь уж часто мы отдаем себе отчет в бесплодности подобных усилий – они могут быть прекрасны и даже совершенны в сфере человеческой мысли, в пространстве искусства и воображения, но остаются принципиально чуждыми объекту своего вдохновения. Дон Хуан с удивительной для оккультизма последовательностью отделяет воспринимаемое, мыслимое и называемое от подлинности не-человеческого бытия.

На первый взгляд, его подход словно бы укрепляет и делает еще более безысходной позицию разочарованного агностика, воздвигает непреодолимую стену между субъектом познания и источником перцептивного опыта, делая нас бессильными, слепыми, беспомощными. Однако дело обстоит прямо противоположным образом, и в этом – один из фундаментальных парадоксов дон-хуановского метода. «Нагуаль там, где обитает сила», – говорит он. Ибо в реальности наше бессилие и отчужденность от подлинного бытия начинается как раз вместе с попытками нарисовать мифологическую картинку или метафизическую модель. Придумав слово, схему, концепцию, мы с поразительным легковерием отождествляем «луну и указующий на нее палец», согласно яркой аллегории мастеров дзэн. Все наши потуги добраться до Сат-Чит-Ананды, «пробудить» Шакти и слиться с Абсолютом – не более чем затейливые игры с «пальцем» и малоэффективные дискуссии по поводу его устройства.

Необходимы настоящее бесстрашие и высокая отрешенность, чтобы признаться в том, что у нас нет ровным счетом никаких оснований приписывать Реальности даже самые абстрактные и самые высокодуховные качества. Играя с описаниями (религиозными, философскими, мистико-поэтическими), мы всецело принадлежим тоналю, который, как было сказано, ничего не творит и ничего в Реальности не изменяет. Та подлинная сила, что движет явлениями внешнего мира и питает человеческое существо, остается в непроглядном и напрочь позабытом царстве; наша связь с нею утрачена, чувствование замутнено, а внимание отвлечено умственными конструкциями и придуманными надеждами.

И только возвращение к живому чувству Реальности – без языка, без мышления, без эгоистических галлюцинаций на тему «спасения» или «пробуждения» – дает нам шанс коснуться самой энергии бытия, той единственной энергии, что действительно творит, управляет, трансформирует. Вот почему осознание «истинной пары» тоналя и нагуаля открывает возможность для магии в самом высоком смысле этого слова.

Конечно, человек сам является одним из бесчисленных феноменов нагуаля. Его изначальная и сущностная природа неотделима от Реальности и целиком погружена во всеохватывающую сеть энергетических отношений, в океан породившей и питающей его силы. Можно сказать, что главной чертой существования человеческой формы является взаимопроникновение, т. е. непрестанный круговорот сил, ни в чем не знающий абсолютных границ, изолированных фрагментов, незыблемых отдельностей. Человек живет в нагуале – в тонале он только воспринимает, думает и говорит. Однако последний момент оказывается решающим, и в осознаваемом поле мы никогда не находим контакта с реальностью нагуаля.

Эта парадоксальная ситуация получает свое отражение в двойственности всей человеческой натуры. Дон Хуан, объясняя Кастанеде его разнообразные психические переживания, то и дело использует выражения типа «твой тональ испугался» или «твой нагуаль знает». Психология в свое время обнаружила, что объем ясно осознаваемых явлений и процессов в общем психическом пространстве составляет ничтожную долю. В результате этого открытия возникли и получили широкое распространение такие термины, как подсознательное, бессознательное и сверхсознательное.

Ни один из этих терминов, конечно же, не отражает в полной мере присутствие нагуаля во внутреннем мире человека. Приравнять нагуаль, например, к бессознательному (как это сделал Д. Л. Вильямс, исследовавший творчество Кастанеды с позиций юнгианского анализа) – значит безосновательно сузить и исказить содержание донхуановского термина, по сути, лишить его философского значения и превратить в нечто, имеющее смысл лишь в пределах психических процессов индивидуума. Тем не менее бессознательное (впрочем, как и сознание) резонирует с нагуалем, и специфику подобного резонанса современная психология должна была бы описывать.

Если же мы попытаемся разобраться, где наиболее беспрепятственно и непосредственно нагуаль манифестирует себя в человеке, то, скорее всего, обнаружим нелепость самой постановки вопроса. Ибо нагуаль не знает никакой «конкуренции»; он повсюду, и власть его абсолютна. Любой конфликт, любое противостояние здесь надуманно и иллюзорно. Тональ, который не имеет собственной, отдельной природы, способен только вуалировать феномены нагуаля, прятать их от ограниченного сознания нашей маленькой личности, чтобы обеспечить ее упорядоченное функционирование в очень узкой области, важной лишь для биологического выживания. Специфика выживания существ, наделенных интеллектом и организовавших социальные структуры, имеет, конечно, впечатляющие отличия по сравнению со способами выживания у неразумных форм, и все же это не меняет сущности процесса.

Поэтому, когда дон Хуан говорит о нагуале как составной части человеческого существа, он подходит к делу совсем с иной точки зрения, очень далекой от психоанализа. Учитель подразумевает тот огромный энергетический объем нашей психофизической конституции и связанные с ним переживания, что не интерпретируются аппаратом восприятия, оставаясь вне сознания, т. е. для сознания не существующие. Подсознательное, бессознательное и сверхсознательное могут отражать те или иные фрагменты этого грандиозного поля, но главный массив энергетики нагуаля относится, скорее, к тому, что мы привыкли называть просто телом. Поэтому дон Хуан часто говорит о неописуемом чувстве тела, о том, что именно через аморфные, почти неуловимые переживания организма в целом мы можем получить некое косвенное представление о жизни нагуаля внутри нас.

Здесь уместно еще раз подчеркнуть, что важнейшая задача дон-хуановского учения (и не только в практической ее части, но с точки зрения самой философии нагуализма) – возвращение человека к утраченной целостности, подлинная реализация нашего вида как res integra, т. е. как целостной единицы, все содержание которой в равной степени доступно фундаментальному и присущему только человеку началу – сознанию. Впрочем, подобную целостность вряд ли можно назвать утраченной, ибо человек – существо рефлексирующее, наделенное интеллектом и произвольным вниманием, организованным в качестве инструмента анализа, – по-настоящему собственной целостностью никогда не владел. На том уровне сложности, что свойствен нашему виду, целостность поистине означает всемогущество и свободу.

Мы редко задумываемся над тем, что все проблемы и ограничения человека в конечном счете обусловлены недоступностью той или иной области пространства (внутреннего или внешнего, физического или психического) для сознания – самого мощного фактора организации, модификации и контроля. Безусловно, мы должны рассматривать сознание как феномен энергетический; его природа и особенности его функционирования остаются во многом загадочными, но и здесь дон-хуановский подход может заметно приблизить нас к разрешению этой вековечной тайны. По крайней мере, следует указать, что сознание, будучи особым образом сбалансированной энергосистемой, обладает способностью произвольно генерировать энергетические поля и потоки, наделяя их собственными качествами – склонностью к самоорганизации, самогармонизации и самокоррекции. Ничуть не преувеличивая, можно утверждать, что все потенциальности человеческого рода заключены здесь.

Таким образом, выражаясь языком дона Хуана, главным смыслом и целью всех практических метаморфоз, которым подвергает себя маг в процессе развития, является соединение тоналя и нагуаля в монолитный организм, в нерасчленимую и совершенно прозрачную для осознания форму. Философский монизм, единственная из систем мышления, пригодная для относительно адекватного отражения Реальности, у дона Хуана из мировоззренческого постулата превращается в практическую посылку, достигается и воплощается всеми техническими приемами, всей методологией и даже настроением магического праксиса. Любая дихотомия, приписываемая человеком Реальности, особенно дихотомия тела и духа, почитаемая почти всеми религиями человечества, с презрением отметается прочь, в царство галлюцинирующего тоналя.

Говоря строго, у Кастанеды не было особой необходимости вводить термин «энергетическое тело», так как иным телом человек вообще не обладает. И все же, вслед за мэтром нагуализма, мы будем упоминать об энергетическом теле человека, имея в виду, однако, не составную часть существа (более «тонкую», чем физический организм, как обычно говорят оккультисты), а всю ту энергетическую ткань, из которой мы состоим, включая как самые «грубые», так и самые «эфирные» ее элементы. Конечно, такой пакет энергетических формаций и есть реальный человек – фигура куда более объемная, чем наш перцептивный образ себя самого в качестве двуногого млекопитающего с определенной физиологией и поведением.

На практике осваивая толтекскую дисциплину, вы откроете целый океан возможностей, присущий вашему реальному телу. По мере того как осознание будет проникать в него все глубже, ваша подлинная сила будет возрастать, что и является восхождением к Трансформации.

Постижение, как видите, в Реальности всегда имеет двойственную направленность. Ничего нельзя со всей определенностью назвать внешним или внутренним: погружаясь в нетронутые сознанием энергетические пласты собственного организма, вы непременно столкнетесь с удаленными областями внешней природы, доступными для такого типа восприятия. Дон Хуан в своих разъяснениях описывал Кастанеде Реальность как бесконечную сеть, состоящую из бесчисленных энергетических нитей, или эманаций. Из эманаций строится воспринимаемое, пучки эманаций формируют в перцептивном аппарате образы, полосы эманаций – законченные картины миров. Но что самое важное: эманации, из которых состоит наше тело, те же, что и снаружи. По этим ниточкам движутся импульсы, несущие информацию, не имеющую никакого отношения к нашему представлению о пространстве. Только внимание субъекта собирает и вычленяет образы, наделенные пространственно-временным смыслом.

Что же в таком случае мы можем сказать о Реальности, о нагуале? По представлениям толтекских магов, здесь нельзя говорить ни о пространстве, ни о времени; протяженность присутствует здесь совершенно неописуемым образом, вещество – всего лишь импульс, а масса измеряется энергией импульса. Отдельные объекты оказываются фикцией, порожденной нашим восприятием, – это некие «стоячие волны», по которым непрерывно катится энергия мироздания; они не только «прозрачны» для энергетических движений (а значит, и для психических процессов), но и всесторонне связаны с любыми, самыми далекими объектами вселенной. Практически все качества и характеристики, приписываемые нами Реальности, существуют лишь в нашем воображении.

Единственное, что можно сказать о Реальности наверняка, – она способна оказывать воздействие на наши органы чувств. Следовательно, нагуаль – это энергия. Ее организация выше всякого постижения хотя бы потому, что постигающий субъект всегда обладает только одной точкой зрения, одним центром восприятия, и любой его опыт, по сути, фрагментарен.

Здесь следует сказать еще об одном фундаментальном понятии дон-хуановского учения – о том важнейшем инструменте, который превращает энергетическое поле вселенной в привычную для нас картинку, где существуют формы, цвет, звук, вкус или запах. Дон Хуан называет его точкой сборки. Об этом предмете в книге будет сказано немало, здесь же я хочу процитировать Кастанеду, который лаконично и стройно описал функцию точки сборки в сложном контексте энергетической Реальности нагуаля:

1. Вселенная является бесконечным скоплением энергетических полей, похожих на нити света.

2. Эти энергетические поля, называемые эманациями Орла, излучаются из источника непостижимых размеров, метафорически называемого Орлом.

3. Человеческие существа также состоят из несчетного количества таких же нитеподобных энергетических полей. Эти эманации Орла образуют скопления, которые проявляются как шары света размером с человеческое тело с руками, выступающими по бокам, и подобные гигантским светящимся яйцам.

4. Только небольшая группа энергетических полей внутри этого светящегося шара освещена точкой интенсивной яркости, расположенной на поверхности шара.

5. Восприятие имеет место, когда энергетические поля из этой небольшой группы, непосредственно окружающие точку яркого сияния, распространяют свой свет и освещают идентичные энергетические поля вне шара. Поскольку воспринимаются только те поля, которые озарены точкой яркого сияния, эта точка называется «точкой, где собирается восприятие», или просто «точкой сборки».

Как видите, ограниченность нашего восприятия имеет еще более глубокие причины, чем те, о которых уже было сказано. Человек не только искажает воспринимаемые сигналы, используя интерпретационный механизм тоналя, – человек изначально ограничен некоторым объемом энергетических полей, к которым имеет доступ его точка сборки. Попробуйте представить, что в этом объеме сосредоточено все кажущееся разнообразие нашего сенсорного опыта, только этим диапазоном оперирует наше сознание, отягощенное к тому же чудовищным грузом иллюзорных понятий, шаблонов, схем и описаний! Здесь заключен весь наш мир, доступный психике нормального человека, а значит, и вся наука, рационализм и объективизм разума.

Наличие механизма, в определенном порядке собирающего восприятие энергии в целостную для субъекта картину, предполагает принципиальный подход к восприятию как к процессу энергетического взаимодействия с внешними полями, а внимательное изучение психофизиологических изменений, которые наблюдаются у мистиков-практиков, наводит на размышления о том, что именно режим и качество восприятия определяют в целом функционирование человеческой системы. Этот вывод, не требующий, казалось бы, особого мыслительного усилия, на протяжении веков был совсем неочевидным, вуалировался мифологическими и метафизическими доктринами антропоморфного толка.

Само восприятие в общем контексте оккультной практики всегда представлялось вторичным продуктом или последствием неких неописуемых изменений внутри духовного организма, которые часто объявлялись результатом приближения или слияния субъекта с Абсолютом, Высшим бытием, Богом и т. п.

Ситуация, таким образом, в сознании мистика имела перевернутый вид: адепт «открывался» воздействию внешней Силы, следуя практическим рекомендациям, исходящим из определенного (всегда в той или иной мере антропоморфного) представления о природе и предназначении этой Силы, якобы испытывал некую трансформацию своего существа в виде «нисхождения» Божества, «откровения», данного Его милостью, и таким образом обретал измененное восприятие, безусловно свидетельствующее о восхождении искателя в трансцендентный мир истинных сущностей. Разумеется, содержание видений при таком подходе оказывалось важнейшим предметом изучения.

Ортодоксальному мистику и в голову не приходило исследовать сам процесс восприятия со всеми присущими ему ограничениями и искажениями, поскольку изначально предполагалось, что в этом состоянии он прорывается к высшим планам бытия, где восприятие бесконечно более совершенно, чем у обычного человека с профаническим сознанием. Идея, будто восприятие – это пассивный процесс отражения, лишь допускающий психику субъекта к определенным областям Реальности, сам по себе ничего не изменяющий, а только свидетельствующий изменения, укоренилась и распространилась на абсолютно все феномены мистической практики.