Время шло и шло… Солнце поднялось в зенит. Оно не стало ярче, но опаляло все вокруг. Казалось, что времени и солнца так много, что ни то, ни другое никогда не кончатся. Следы от луж – а вчерашний дождь был бурным и даже каким-то шалым – превращались в пыльные, грязные пятна.

Когда мимо телеги проходила молодая, розовощекая женщина с ведром огурцов, черт Конфеткин громко и цинично расхохотался. Женщина испуганно вскрикнула, бросила ведро и убежала.

– Опять ни черта не делаешь, да?!.. – крикнул ей вслед Конфеткин.

Восклицанию черта ответил повторный и уже далекий женский вопль.

После обеда к телеге подошли два человека в одинаковых, темных одеждах. Более молодой принялся рассматривать копыта Конфеткина, а тот, что постарше и с бородой, обломок рога на его голове.

– Что скажете, профессор? – наконец спросил молодой.

– Похоже, действительно беглец, – без выражения ответил тот, что постарше. – Рог был надтреснут. Значит, его выкручивали еще там…

– Где там? – удивился молодой.

– Мне стыдно за вас, коллега, – снисходительно улыбнулся бородач. – Там, понимаете?..

Молодой замер с открытым ртом.

– В общем, все будет зависеть от мнения Великого Магистра, коллега, – продолжил бородач.

Он нагнулся и поднял с земли огурец. Вытерев овощ об одежду, бородач с хрустом надкусил его.

– Но Магистр молчит, профессор! – вдруг явно загоревшись, сказал молодой. – Я понимаю, что он не хочет мешать нам своим авторитетом, но…

– Почему нам? – перебил профессором с огурцом. – А про господина Панцирблата вы забыли?

Молодой человек снова замер, а его горячность, неизвестно откуда взявшаяся, так же и делась неизвестно куда. Он опустил глаза и принялся смущенно изучать потертую брусчатку.

– Огурчика не хотите, коллега? – возобновив усмешку на добродушном лице, спросил профессор.

Молодой человек наконец заметил рассыпанные огурцы и его едва не стошнило.

Он с трудом сглотнул комок в горле и выдавил:

– Спасибо, профессор…

Сзади громко закричал невидимый, мальчишечий голос:

– Господин главный Чертомучитель идет!.. Господин главный Чертомучитель!

Огромный, полуголый человек в кожаном фартуке возник на маленькой площади казалось ниоткуда. По крайней мере, молодой человек возле телеги мог поручиться, что он не слышал, как скрипнула дверь канцелярии Магистра. У великана в фартуке было полное, какое-то неживое лицо, а заплывшие глаза подпирали снизу плоские, монгольские щеки.

– Господин главный Чертомучитель!

Молодой человек посторонился в сторону от телеги. Его пожилой коллега сделал то же самое, но умнее и тоньше – он перешел на другую сторону. То есть на ту, что была за повозкой.

Гигант в фартуке бросил презрительный взгляд на молодого ученого, и сипло спросил:

– Ты что тут?

– Что?.. – испуганно переспросил молодой человек.

Господин главный Чертомучитель, казалось, удивился даже такому невинному восклицанию. Он остановился и принялся рассматривать лицо ученого. Молодой человек побледнел и попятился еще дальше. Под его ногой хрустнул огурец. Потом еще один…

Громко и весело взвизгнул черт Конфеткин:

– Слышь, лысый, привет своей беременной племяннице от меня передай.

Гигант медленно, всем телом, стал разворачиваться к черту.

«Он его убьет сейчас!..» – с ужасом подумал молодой ученый.

Конфеткин радостно загоготал.

– Ну, что ты на меня вылупился, чудо пузатое? Развратничаем, значит, без учета мнения Великого Магистра?

Гигант наконец закончил грузное движение и замер. Тусклые глазки принялись рассматривать черта.

– Что вылупился? – спросил Конфеткин.

Гигант почесал кончик носа.

– Что?.. – уже буквально расплываясь в благодушной усмешке, повторил Конфеткин. – Что тебе непонятно, зараза ты немытая?

Взгляд молодого ученого, обращенный на черта, стал благодарным. А его пожилой коллега опустил вдруг озорно сверкнувшие глаза. Со стороны могло показаться, что профессора вдруг заинтересовали раздавленные на брусчатке огурцы.

Могучие руки палача ловко вдернули черта из телеги и взвалили его на волосатое, квадратное плечо.

– Па-а-ма-а-а-ги-ите-е-е!.. – сквозь смех звонко заверещал Конфеткин. – Братцы, родненькие, я же не хочу быть чертом. Не хочу, честное слово!

Гигант с ношей на плече направился в ближайшую, широко распахнутую дверь.

– Идемте, – тихо шепнул профессор молодому человеку. – Панцирблат с ним разберется без нас. Нам здесь больше нечего делать.

Дунул ветер, занося серой, последождевой пылью человеческие следы на брусчатке… Потом, словно после раздумья, он дунул еще раз, уже вслед профессору и молодому человеку, как бы подгоняя их.

Где-то там, со стороны городских ворот, раздался тяжкий, тележный скрип и женский голос надрывно закричал:

– Свежее мясо и старое вино!.. Налетай!.. Свежее мясо и старое вино!»

10.

– … Ради Бога извините меня, но я не понимаю, за каким таким чертом вам вдруг так срочно потребовался именно 215-й номер?

Ольга Евгеньевна совсем не сердилась. Если в ее голосе и звучала насмешка, то она была, скорее всего, совсем добродушной. Тем не менее, в глазах красивой женщины уже светились боевые, яркие огоньки. Леночка согласно кивнула и тоже улыбнулась.

Режиссер снова болезненно морщился. Он морщился каждый раз, когда слышал обращенную к нему речь, и со стороны могло показаться, что он не соглашается даже с тем, что ему осмеливаются задавать вопросы.

– Поймите, я просто устал с дороги… Я хочу отдохнуть. Мне необходимо выспаться.

– Возьмите другой номер, – хором выпалили Ольга Евгеньевна и Леночка.

– Я не хочу другой.

– Идиотизма какая-то, – повысила голос Ольга Евгеньевна. – Послушайте, гражданин, с вами все в порядке?

«Гражданин» опустил голову.

– Вы не понимаете!.. Я… Как вам это объяснить… Я… – толстяк-кинорежиссер все-таки посмотрел в лицо Ольги Евгеньевны и в этом взгляде легко угадывалась мука. – То есть мне… Точнее даже для меня… Да! Для меня очень важен творческий процесс… Он никогда не был для меня понятен. Вот что важно, понимаете, да?.. Этот процесс, наверное, самая величайшая загадка в мире. Как он идет и почему все в нем идет именно так?.. Я не знаю. И этого никто не знает. Например, вы кушаете бутерброд и смотрите на стакан пива. О чем вы думаете?.. Да, в общем-то, и не о чем… Но вам в голову вдруг приходит великолепная… Нет! Великая идея. Но где?! В самой обыкновенной и пьяной забегаловке. Я думаю, вы не поймете, что…

– Про пьяную забегаловку я как раз понимаю, – перебила Ольга Евгеньевна.

Режиссер вяло улыбнулся. Он положил на стойку руку и, наверное, удивился тому, что его ладонь была сжата в кулак.

– Нет, вы все-таки не понимаете. Я пытаюсь говорить с вами о том, как рождается искусство…

– Со мной? – засмеялась Ольга Евгеньевна.

– Именно с вами… – толстяк разжал ладонь и принялся изучать ее тыльную сторону. – В данный момент от вас кое-что зависит…

– Что же?

– Есть вид из окна номера на кирпичный забор, – тихо сказал толстяк. – Рядом с ним мусорный ящик, а дальше – другой мусорный ящик и дом середины 19-го века… Удивительная картинка! Сейчас утро. В поезде я не спал всю ночь и так устал, что, откровенно говоря, готов послать все куда подальше. Но это-то и важно!.. Для того чтобы придумать лишнее, нужны силы. А у меня их сейчас нет…

Ольга Евгеньевна посмотрела на Леночку и выразительно покрутила пальцем у виска.

– Возможно и это, – легко согласился режиссер. – Иногда в искусстве дежавю и есть самое главное. Но подумайте сами, если у меня сейчас нет сил, чтобы придумать лишнее, значит, я придумаю только самое главное?

– У меня тоже сил нет выслушивать всякий бред про придуманное искусство, – сказала Ольга Евгеньевна.

Леночке вдруг надоело улыбаться.

– Вы раньше жили в «215-ом»? – участливо спросила она.

Кинорежиссер ничего не ответил. Он все так же изучал собственную руку, словно впервые видел ее.

Леночку кольнула жалость к толстяку. Она подумала о постояльце из «215-го».

«Нет, я не пойду туда!..» – решила Леночка.

«Ты жестокая, – тут же одернул девушку немного странный, но хорошо поставленный, внутренний голос. – А может быть, ты даже бесчеловечная!»

11.

«… Черт Конфеткин забился в самый дальний угол темной, как могила камеры. Потолочный свод был настолько низким, что когда Конфеткина бросили в камеру, он задел его рукой.

«Жаль, что тут нар нет, – подумал черт после того, как ощупал все вокруг. – Хотя, зачем они тут?»

Он сел поудобнее на полу и захрюкал от наслаждения, едва ли не раздирая когтями окровавленное колено.

Из-за двери, откуда-то издалека, донесся человеческий вопль.

«Работают, – усмехнувшись, подумал Конфеткин. – Ну, их всех!.. Идиоты какие-то…»

Сильно пахло плесенью и еще чем-то застойным и неприятным. С потолка капало, и на больное колено попадали холодные брызги.

Черт не знал, что такое сон, но иногда любил побыть в состоянии забытья. Конфеткин оставил больное колено в покое и лег спиной на холодный, как лед пол. Возбуждение уходило медленно и прерывалось то желанием снова почесать колено, то болью в сломанном роге, а то и просто какой-либо насмешливой мыслью.

«Дураки, да?.. – по телу черта мелкой рябью и волна за волной, проходила дрожь смеха. – Впрочем, разве это главное?.. Разве и я в дураках не был? Но надоело, понимаешь, надоело все!..»

Очередной приступ смеха оказался нестерпимым и Конфеткин захохотал.

«… А им не надоело! Вот идиоты, а?! Двести лет как креститься разучились, а в чертей верят. Ох, бли-и-ин, и борцы с рогатым меньшинством!..»

За дверью по коридору шел человек и бил в барабан.

– У-у-ужин!.. – громко тянул он. – У-у-ужин!

«Мне не дадут, – подумал Конфеткин. – Я же черт, все-таки…»

12.

– Ну-ну, вы подеритесь еще!.. – строго оборвала горячий спор тетя Поля.

– Да я вообще не понимаю, о чем мы тут говорим, – Ольга Евгеньевна перевела возмущенный взгляд с гостя на уборщицу. Взгляд директрисы тут же смягчился. – Это бред какой-то!..

Шум стих. Но пауза получилась очень короткой.

Кинорежиссер затравленно всхлипнул и сказал:

– Вы нее имеете права!

– Какого права?!.. – тут же снова закричала Ольга Евгеньевна. – О чем вы?

– Я хочу наконец-то занять свой номер – «215-й».

– Вы его купили, что ли?!

– Купил.

– Не купили, а забронировали. И я вам уже сто раз сказала, что вы сможете занять этот номер только после одиннадцати.

– Но я устал и хочу отдохнуть.

– Возьмите любой другой номер.

– Я не хочу другой!..

Уборщица тетя Поля подошла ближе.

– Ушел постоялец, – чему-то улыбаясь, сказала уборщица. – Только что ушел.

Все замерли и посмотрели на тетю Полю.

– Вежливый такой… Мне спасибо сказал, – с тихой гордостью продолжила она. – Ключ от номера отдал…

Тетя Поля протянула ладошку с ключом. Очевидно, она хотела сказать что-то еще, куда более важное, но вдруг сбилась.

– Хороший человек, – просто заключила уборщица.

Последняя фраза показалась настолько малозначительной, что на нее не обратили внимания ни Ольга Евгеньевна, ни Леночка.

Впрочем, кинорежиссер тут же резко, с вызовом спросил:

– А, значит, я плохой, да?

На его полном лице вдруг появилось горделивое выражение. Гость взял свой чемодан и, вскинув голову, направился к лестнице.

– Ключ от номера возьмите, – окликнула его Леночка.

Гость не оглянулся.

«Наверное, он знает, что замок сломан, – подумала Леночка. – Хотя он никогда не был в «215-ом»…»

Ольга Евгеньевна широко улыбнулась и победоносно осмотрелась вокруг.

13.

«…Из забытья черта Конфеткина вывел сильный толчок в плечо.

– Ты здесь? – спросил его грубый и властный голос.

Конфеткин обмер.

– А что?.. – тихо и робко спросил он. – Кстати, я занят. Меня скоро пытать будут.

Голос тихо хохотнул.

– Нашел себе работу, да?.. А ну пошли!

– Куда?

Могучая рука оторвала Конфеткина от пола, приподняла в воздух и тут же обрушила на пол. Нос черта ткнулся в широкую щель со святящимися, фосфорными краями.

– Иди, иди, нечего тут прохлаждаться, – сказал голос в темноте. Он вдруг стал зловещим и тихо добавил: – Еще раз удерешь, убью!

Конфеткин передернуло от ужаса. Сопротивляться бесполезно, но, тем не менее, и помимо своей воли, черт слабо дернул плечом, стараясь сбросить чужую руку. Рука тут же сдавила плечо так, что Конфеткин взвыл от дикой боли.

– Иди!

Черт тихо и безнадежно завыл. Щель оказалась совсем небольшой и, протискиваясь в нее, Конфеткин ободрал бока так, словно края щели были покрыты наждачной бумагой.

«То ли еще будет!..» – с откровенным тоскливым ужасом подумал он…»

14.

Через пять минут уборщица тетя Поля все-таки заглянула в «215-й» номер.

Толстяк-кинорежиссер сгорбившись сидел на постели и смотрел в окно. Его руки лежали на коленях ладонями вверх. В позе гостя определенно было что-то странное, даже неестественное. Он словно ждал чего-то, и его нетерпение выдавала постукивающая по полу нога, одетая в высокий, модный ботинок. Лица незнакомца тетя Поля не видела, но почему-то посчитала, что оно такое же странное – тоскливое и мрачное.

«Скорбной какой-то, – решила уборщица. – Скорбной и безнадежный…»

Тетя Поля закрыла дверь и тут же забыла о странном постояльце.

15.

Шел мокрый снег… И было еще серо. Черт Конфеткин брел по покрытому тонким слоем воды и льда тротуару и с ненавистью смотрел на спину впереди идущего человека. Спина была широкой и темной. Человек остановился у пешеходного перехода и нажал на кнопку светофора.

«Аккуратный, сволочь», – промелькнула яркая и досадливая мысль в голове черта.

Конфеткин тоже остановился и вдруг понял, как мало у него сил. Черт привалился спиной к ярко освещенному киоску и вытер ладошкой мокрый нос.

«Дьявол! – с тоской подумал он о том, за кем шел. – Нет, хуже дьявола!»

– Эй, вы там, гражданин в шубе! – киоскерша, женщина с сонным лицом, постучала по стеклу. – А ну, отойдите от киоска.

Конфеткин вяло огрызнулся. Припавшая к стеклу киоскерша отпрянула во внутрь, охнула и истово перекрестилась.

Человек впереди перешел дорогу. Конфеткин поспешил следом… Он то дело оглядывался по сторонам, словно по привычке искал лазейку для того, чтобы удрать.

Черта догнала страшная мысль: «Не надейся!..» Конфеткину вдруг захотелось осесть на асфальт и завыть дурным голосом. Мир вокруг казался ему настолько надоевшим и беспросветным, что черта затошнило.

Конфеткин собрал в кулак остатки воли. Но то, что удалось ему собрать, тут же стало растекаться, как талый мартовский снег в горячем кулаке. Оставалось последнее средство: черт вспомнил свой недавний ужас, испытанный перед Голосом, там, в темноте подвала.

«А то хуже будет!..» – подумал он.

Из подсознания всплыла другая мысль: «Да разве может быть хуже?»

Конфеткина снова затошнило, а это был плохой признак. Не зная, что делать, черт наудачу припомнил запах свежего сена и французских духов.

«Весело же было!..» – с пронзительной тоской подумал он.

Он искал надежду… Но ее не было. Впереди маячила спина человека, черт не мог не идти следом, и надежда умирала. Точнее говоря, она превращалась в бездну.

Снег усилился и стал совсем мокрым… Конфеткин посмотрел вниз и вдруг не увидел своих ног. И черт никак не мог понять: это оттого, что гуще пошел снег или просто таяли его копытца…

Чертова кожа

Наверное, самая простая рифма к слову «ребенок» найдется сразу же – «теленок». Каким я был тогда, в далеком 1980-ом?.. Да и в самом деле большим, бесхитростным теленком. Даже самые мои жгучие мысли – будь то обида на чужую несправедливость или осмысливание собственного несовершенства – могли запросто и вдруг превратиться из кусачего овода в легковесную бабочку. И я – теленок! – пережевывая что-то или смеясь над чем-то, наблюдал за тем, что происходит внутри меня словно со стороны, и не видел в этом простодушном преображении никакой трагедии. Уже теперь мне кажется, что эта мягкая не возмущенность как-то связана с восприятием времени в юности: словно ты входишь в реку и чувствуешь не столько течение воды, сколько ее внутреннюю сущность – живительную прохладу. Ты смотришь по сторонам, любуешься удивительным утром, а течение времени воспринимается разумом не как его безвозвратная потеря, а как неиссякаемый круговорот…

Улыбнусь: все-таки Любочка правильно называла меня «философом», хотя это явно насмешливое звание, конечно же, нужно взять не в одну пару кавычек. Как-то раз мы сидели на берегу реки… Я, очарованный только что подаренным мне Любой романом Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита», вдруг вздумал изобрети свое собственное «доказательство бытия Божия». Конечно же, я не верил в Бога и меня интересовал только процесс конструирования доказательства. Иными словами, я пытался доказать то, во что не верил сам и как раз в этом и состояла моя вопиющая глупость. Я говорил что-то про небо и реку и про то, что облака, в сущности, и есть отражение реки ведь вода, пусть даже в виде пара, все-таки остается водой. Но движение облаков никак не связано с направлением течения самой реки. Почему отраженное не соответствует тому, что оно отражает?.. И не есть ли это доказательством того, что отраженное и отражаемое находятся в разных мирах?

Любочка редко прерывала мои измышления на философские темы, хотя они и казались ей примитивными, как рисунок дикаря. Люба перебирала мои волосы, смотрела в строну пляжа и о чем-то думала. Я окликнул ее… Люба улыбнулась, легонько укусила меня за ухо и шепнула, что я «полный балбес».

Но я упрямо продолжил доказывать, что наш мир лишен жестких, механических связей и что именно поэтому в нем найдется место для Бога. Ведь Космос – вечный и холодный – создает земные облака на своем оттаявшем краешке, а потому идет дождь, не пересыхают родники и текут реки. Но как бесконечно огромное допускает воздействие на себя бесконечно малого и в то же самое время они оба – в силу не взаимосвязанности их движения – остаются совершенно свободными?..