Еще через полчаса я вошел в кабинет следователя. Меня ждали и встретили приветливой улыбкой. О, это была великолепная провокация!.. Будь на моем месте человек с более обостренным чувством справедливости и собственного достоинства, он бы попросту взял следователя за нежное горло и, пока та медленно умирала у него на руках, сказал ей все, что та давно заслуживала узнать. К счастью, я вовремя спохватился и после небольшого раздумья улыбнулся Светлане Шарковской в ответ.

Начало нашего разговора носило малоинформативный характер. Мне просто необходимо было взять себя в руки, и я начал издалека. Светлана поддержала беседу довольно охотно. Но как только я перевел разговор от обсуждения погоды к таким абстрактным понятиям как человеческая совесть и гуманизм, следователь загадочно улыбнулась и замолчала.

Наконец я решил перейти к цели своего визита и прямо спросил:

– Между прочим, за что вы арестовали Колю?

– Вы имеете в виду спекулянта и вымогателя Николая Швырева? – деловито осведомилась Светлана. – Должна заметить, что вы проявляете к его делу нездоровый интерес. Недавно вы утверждали, что не поддерживаете с ним никаких отношений.

– Вы правы, – я закурил. – Но дело в том, влюблен в его жену. Вы должны засадить этого хапугу на возможно больший срок. Чем я могу вам помочь?

Следователь щелчком пододвинула мне пепельницу. Щелчок оказался слишком сильным и пепельница свалилась мне на колени.

– Попала, – радостно констатировала женщина.

– Конечно, попали, – легко согласился я. Мне пришлось отряхнуть брюки, после чего я поставил пепельницу на стол и аккуратно положил в нее сгоревшую спичку. – Но вы не ответили на мой вопрос.

В глазах следователя вспыхнул азартный огонек. Она снова протянулась к пепельнице, но я быстро переставил ее подальше. На лице Светланы появилось чисто детское, капризное выражение типа "ну, я так не играю".

– Так что мне делать? – снова спросил я.

Следователь пожала плечами.

– Просто уйдите отсюда и все.

– Не могу. Я писатель-диссидент, правозащитник и философ-моралист.

– Не слишком ли много для человека отсидевшего меньше двух суток? – рассмеялась Светлана.

Я смущенно кашлянул.

– Ну, во-первых, в общей сложности и с учетом предыдущих сроков я отсидел несколько больше, а во-вторых, на досуге, я написал научный трактат.

– Какой, если не секрет?

– "Государство и экзекуция". Не читали?

– Нет, я предпочитаю теории практику.

Света снова посмотрела на пепельницу. Та стояла слишком далеко. Женщина вздохнула и перевела взгляд на меня.

"Ну, что ты сидишь здесь? – довольно ясно сказали мне ее насмешливые глаза. – Неужели ты не понял, что если кошка не может поймать двух мышат сразу, ей остается сосредоточить свое внимание только на одном из них, самом бестолковом? А тобой я займусь позже. И будь уверен, я не оставлю тебя в покое до тех пор, пока моя уставшая от поражений сестричка не убедится в собственном ничтожестве".

– Кстати, ваши мелкие пакости, – уже вслух сказала следователь. – Например, отсутствие в доме воды или звонки полусумасшедших девиц, меня совершенно не трогают. Что же касается… – неожиданно следователь покраснела. – Впрочем, не будем об этом. От философа-моралиста я такого не ожидала.

Я подумал, что же могло заставить покраснеть эту женщину, и вдруг понял, что не смогу ответить на этот вопрос даже через тысячу лет. Для решения такой задачи нужен был исключительно женский ум. Ну, хотя бы такой, как у Надежды Шарковской.

– Жизнь – сложная штука, – на всякий случай сказал я. – Иногда нам, моралистам, стоящим на переднем крае науки о человеческих отношениях, приходится искать решения некоторых проблем за гранью привычного и даже разумного.

– Я так и поняла, – кивнула Света. – А теперь вы можете идти читать лекции жене подследственного. Можете быть спокойны, вам не придется прятаться в шкафу или прыгать в окошко.

– Уверены?

– Ну, конечно же. Кстати, вы начинаете мне надоедать.

– Господи, но кто может сравниться терпением с женщиной?!

– Осел.

Последняя фраза следователя прозвучала довольно сухо. Я посмотрел на свои руки и заметил, что начинают чуть-чуть подрагивать.

– Вы с ума сошли! – я перешел на крик. – Против Коли у вас ничего нет.

– У меня есть маленькая пирамида Хеопса на его участке.

– И все?

– Ну, если не считать требований о скорейшей экзекуции вашего друга со стороны уважаемых граждан, то это действительно все.

– Боюсь, что этого будет мало.

– А почему вы кричите? Я где-то слышала, что если мужчина переходит на крик, это, прежде всего, говорит о его неуверенности в собственных силах.

Я выронил сигарету. Улыбка следователя снова стала снисходительной.

– Отпустите Колю, – глухо и безнадежно потребовал я.

– И не подумаю. Ваш друг находится у меня под рукой и он нужен мне для важной работы. Если у меня возникнут какие-то вопросы, он всегда сможет на них правдиво, а главное, правильно ответить.

– Вы забыли о темпераменте своей сестрички, – напомнил я. – Вполне возможно, что сейчас она формирует партизанские отряды или ведет пропаганду среди солдат Кремлевского гарнизона.

– С сегодняшнего дня Надежда будет проявлять свой темперамент только за стенами моего кабинета.

– Учли свои прошлые ошибки?

– Не столько свои ошибки, сколько ваши успехи в воспитательной работе. И вот еще что… – следователь немного подумала. – Знаете, наша мать рассказывала, что мы с сестрой дрались еще в утробе. Потом, после появление на свет, наши драки стали принимать все более и более принципиальный характер. Но побеждала всегда я. Слышите?.. Только я!

– Врете.

– Зачем мне врать?

– Не знаю, может быть ради собственного удовольствия.

Я всеми силами пытался сохранить внешнее спокойствие. Но мои мысли метались в поисках выхода, словно аквариумные рыбки, к которым с неожиданным визитом заявился речной, голодный ерш. Попытка сыграть на чувстве превосходства следователя была только жалкой соломинкой, за которую я пытался ухватиться. Я искренне не знал, что мне делать дальше.

– Хорошо, – согласилась Светлана. – Вы можете позвонить нашей матери. Она вам все расскажет сама.

"Господи, – взмолился я, еще не веря в удачу. – Только бы она дала ее номер телефона!"

Следователь назвала номер.

– Ну, даже не знаю… – с явно наигранной неуверенностью сказал я. – Впрочем, может быть и в самом деле позвонить?