Болезни, голод, мор – а в довершенье

Нам черемисы мятежом грозят!

Бояре, можно ль при такой невзгоде,

При горестном шатанье всей Руси,

О перемене думать госуда́ря?

Положим, вы такого б и нашли,

Который был бы по́ сердцу всей Думе, —

Уверены ли вы, что и народ

Его захочет? что угоден будет

Он всей земле? А если невзначай

Начнутся смуты? Что тогда, бояре?

Довольно ли строенья между нас,

Чтобы врагам, и внутренним и внешним,

Противостать и дружный дать отпор?

Великая в обычае есть сила;

Привычка людям – бич или узда;

Каков ни будь наследственный владыко,

Охотно повинуются ему;

Сильнее он и в смутную годину,

Чем в мирную новоизбра́нный царь.

Полвека будет, что Иван Василич

Над нами государит. Гнев и милость

Сменялись часто в этот длинный срок,

Но глубоко в сердца врастила корни

Привычка безусловного покорства

И долгий трепет имени его.

Бояре! Нам твердыня это имя!

Мы держимся лишь им. Давно отвыкли

Собой мы думать, действовать собой;

Мы целого не составляем тела;

Та власть, что нас на части раздробила,

Она ж одна и связывает нас;

Исчезни власть – и тело распадется!

Единое спасенье нам, бояре,

Идти к царю немедля, всею Думой,

Собором целым пасть к его ногам

И вновь молить его, да не оставит

Престола он и да поддержит Русь!

Говор.

Он дело говорит! – Мы без Иван

Василича пропали! – Лучше прямо

Идти к нему! – Он государь законный! —

Под ним не стыдно! – Да! Идти к нему! —

Просить его! – Просить его всей Думой!

Сицкий.

Бояре! Бога ли вы не боитесь?

Иль вы забыли, кто Иван Василич?

Что значат немцы, ляхи и татары

В сравненье с ним? Что значат мор и голод,

Когда сам царь не что как лютый зверь!

Шуйский.

Что он понес? Да он царя бесчестит!

Мстиславский.

Князь Петр Ильич! Да ты с ума сошел!

Сицкий.

Не я, а ты, вы все ума лишились!

Иль есть из вас единый, у кого бы

Не умертвил он брата, иль отца,

Иль матери, иль ближнего, иль друга?

На вас смотреть, бояре, тошно сердцу!

Я бы не стал вас подымать, когда бы

Он сам с престола не хотел сойти, —

Не хуже вас Писание я знаю —

Я не на бунт зову вас – но он сам,

Сам хочет перестать губить и резать,

Постричься хочет, чтобы наконец

Вздохнула Русь, – а вы просить его

Сбираетесь, чтоб он подоле резал!

Годунов.

Князь, про царя такие речи слышать

Негоже нам. Ты молвил сгоряча —

Доносчиков не чаю между нами —

Тебе ж отвечу: выбора нам нет!

Из двух грозящих зол кто усомнится

Взять меньшее? Что лучше: видеть Русь

В руках врагов? Москву в плену у хана?

Церквей, святыней поруганье? – или

По-прежнему с покорностью сносить

Владыку, Богом данного? Ужели

Нам наши головы земли дороже?

Еще скажу: великий государь

Был, правда, к нам немилостив и грозен;

Но время то прошло; ты слышал, князь,

Он умилился сердцем, стал не тот,

Стал милостив; и если он опять

Приимет государство – не земле,

Ее врагам он только будет страшен!

Голоса.

Так! Так! Он прав! Он дело говорит!

Сицкий.

Боярин, ты сладкоречив, я знаю!

Ты хитростным умеешь языком

Позолотить все, что тебе пригодно!

Вестимо: ты утратить власть боишься,

Когда другой на место Иоанна

Возьмет венец! Бояре, берегитесь:

Он мягко стелет – жестко будет спать!

Годунов.

Бояре все! свидетельствуюсь вами —

Не заслужил я этого упрека!

Вам ведомо, что власти не ищу я.

Я говорил по вашей воле ныне —

Но, может быть, я и не прав, бояре;

Меня князь Сицкий старше и умней;

Когда вы с ним согласны, я готов

Признать царем боярина Никиту

Романыча или кого велите!

Голоса.

Нет, не хотим Захарьина! Не надо!

Годунов.

Иль, может быть, Мстиславского, бояре?

Голоса.

Нет, не хотим! И сами мы не меньше Мстиславского!

Годунов.

Иль Шуйского, бояре?

Голоса.

И Шуйского не надо! Быть под Шуйским

Мы не хотим! Хотим царя Ивана!

Сицкий.

Идите же! Идите все к нему!

Идите в бойню, как баранье стадо!

Мне делать боле нечего меж вас!

(Уходит.)

Голоса и крики.

Он бунтовщик! Он оскорбил всю Думу!

Он против всех идет! Он всем досадчик!

Годунов.

Не гневайтеся на него, бояре!

Он говорил, как мыслил. Если ж вы

Решили в мудрости своей всей Думой

Идти к царю – пойдем, не надо мешкать!

Захарьин.

Когда бы не шатание земли,

Не по́ сердцу была б мне эта мера,

Но страшно ныне потрясать престол.

Пойдем к царю – другого нет исхода!

Мстиславский.

Кто ж будет речь вести?

Захарьин.

Да ты, боярин;

Кому ж другому? Ты меж нами старший!

Мстиславский.

Неловко мне! сегодня на меня

И без того разгневался уж царь.

Голоса.

Пусть Шуйский говорит!

Шуйский.

И мне неловко!

Захарьин.

Пожалуй, я речь поведу, бояре!

Мне гнев его не страшен – мне страшна

Земли погибель!

Годунов.

Нет, отец названый!

Не допущу тебя я до опалы!

Дай мне вести пред государем речь —

Меня не жаль!

Мстиславский.

Пойдемте ж! Годунов

Речь поведет; он всех нас лучше скажет!

Все бояре встают и уходят за Мстиславским.

Салтыков (уходя, к Голицыну).

А Сицкий-то был прав! Ведь Годунов

Так и глядит, как бы взобраться в гору!

Голицын.

Сел ниже всех, а под конец стал первый!

Шереметев.

А говорили: быть без мест!

Трубецкой.

Дай срок!

И скоро всех татарин пересядет!

Уходят.

Царская опочивальня

Иоанн, бледный, изнуренный, одетый в черную рясу, сидит в креслах, с четками в руках. Возле него, на столе, Мономахова шапка; с другой стороны, на скамье, полное царское облачение. Григорий Нагой подает ему чару.

Нагой.

О государь! Не откажись хоть каплю

Вина испить! Вот уж который день

Себя ты изнуряешь! Ничего ты

И в рот не брал!

Иоанн.

Не надо пищи телу,

Когда душа упитана тоской.

Отныне мне раскаяние пища!

Нагой.

Великий государь! Ужели вправду

Ты нас покинуть хочешь? Что же будет

С царицею? С царевичем твоим

С Димитрием?

Иоанн.

Господь их не оставит!

Нагой.

Но кто ж сумеет государством править,

Опричь тебя?

Иоанн.

Остру́пился мой ум;

Изныло сердце; руки неспособны

Держать бразды; уж за грехи мои

Господь послал поганым одоленье,

Мне ж указал престол мой уступить

Другому; беззакония мои

Песка морского паче: сыроядец —

Мучитель – блудник – церкви оскорбитель —

Долготерпенья Божьего пучину

Последним я злодейством истощил!

Нагой.

О государь! Ты в мысли умножаешь

Невольный грех свой! Не хотел убить ты

Царевича! Нечаянно твой посох

Такой удар ему нанес!

Иоанн.

Неправда!

Нарочно я, с намерением, с волей,

Его убил! Иль из ума я выжил,

Что уж и сам не знал, куда колол?

Нет – я убил его нарочно! Навзничь

Упал он, кровью обливаясь; руки

Мне лобызал и, умирая, грех мой

Великий отпустил мне, но я сам

Простить себе злодейства не хочу!

(Таинственно.)

Сегодня ночью он являлся мне,

Манил меня кровавою рукою,

И схиму мне показывал, и звал

Меня с собой, в священную обитель

На Белом озере, туда, где мощи

Покоятся Кирилла-чудотворца.

Туда и прежде иногда любил я

От треволненья мира удаляться;

Любил я там, вдали от суеты,

О будущем покое помышлять

И забывать людей неблагодарность

И злые козни недругов моих!

И умилительно мне было в келье

От долгого стоянья отдыхать,

В вечерний час следить за облаками,

Лишь ветра шум, да чаек слышать крики,

Да озера однообразный плеск.

Там тишина! Там всех страстей забвенье!

Там схиму я приму, и, может быть,

Молитвою, пожизненным постом

И долгим сокрушеньем заслужу я

Прощенье окаянству моему!

(Помолчав.)

Поди, узнай, зачем так долго длится

Их совещанье? Скоро ли они

Свой постановят приговор и с новым

Царем придут, да возложу немедля

Я на него и бармы и венец!

Нагой уходит.

Все кончено! Так вот куда приводит

Меня величья длинная стезя!

Что встретил я на ней? Одни страданья!

От младости не ведая покоя,

То на коне, под свистом вражьих стрел,

Языцей покоряя, то в синклите,

Сражаяся с боярским мятежом,

Лишь длинный ряд я вижу за собою

Ночей бессонных и тревожных дней!

Не кротким был я властелином – нет!

Я не умел обуздывать себя!

Отец Сильвестр, наставник добрый мой,

Мне говорил: «Иване, берегись!

В тебя вселиться хочет сатана!

Не отверзай души ему, Иване!»

Но я был глух к речам святого старца,

И душу я диаволу отверз!

Нет, я не царь! я волк! я пес смердящий!

Мучитель я! Мой сын, убитый мною!

Я Каина злодейство превзошел!

Я прокажен душой и мыслью! Язвы

Сердечные бесчисленны мои!

О Христе-Боже! Исцели меня!

Прости мне, как разбойнику простил ты!

Очисти мя от несказа́нных скверней

И ко блаженных лику сочетай!

Нагой поспешно возвращается.

Нагой.

Великий государь! Сейчас от Пскова

Прибыл гонец!

Иоанн.

Уж я не государь —

Пусть обратится к новому владыке!

Нагой.

Он говорит, что с радостною вестью

Его прислал князь Шуйский!

Иоанн.

Пусть войдет!

Нагой впускает гонца.

Гонец.

Великий царь! Тебе твой воевода

Боярин князь Иван Петрович Шуйский

С сидельцами псковскими бьет челом!

Усердными молитвами твоими,

Предстательством угодников святых

И силой честного креста – отбили

Мы приступ их. Несметное число

Легло врагов. За помощью в Варшаву

Бежал король, а продолжать осаду

Он ближним воеводам указал!

Иоанн.

Благословен Господь! Как было дело?

Гонец.

Уж пять недель они вели подкопы,

Копали борозды и неумолчно

Из пушек били по стенам! Князь Шуйский

Навстречу им подкопы рыть велел.

Сошлися под землею. Бой великий

Там закипел; в котлы пороховые

Успели наши бросить огнь – и разом

Взлетели с ляхами на воздух. Много

Погибло наших, но, хвала Творцу,

Все вражьи взорваны работы.

Иоанн.

Дальше!

Гонец.

Подземных хо́дов видя неудачу,

Они тогда свезли на ближний холм

Все стенобойные снаряды вместе

И к вечеру пролом пробили. Тотчас

К нему мы подкатили пушки: Барсу

И Трескотуху, и, когда они

Уж устремились с криками к пролому,

Мы встретили их крупным чугуном

И натиск их отбили.

Иоанн.

Дальше!

Гонец.

К утру

Великий приступ приказал король.

Мы ж в колокол ударили осадный,

Собором всем, хоругви распустя,

Святые мощи Всеволода-князя

Вкруг древних стен с молитвой обнесли

И ляхов ждали. Гул такой раздался,

Как будто налетела непогода…

Мы встретили напор со всех раскатов,

С костров, со стен, с быков, с обломов, с башен,

Посыпались на них кувшины зелья,

Каменья, бревна и горящий лен…

Уже они слабели – вдруг король

Меж них явился, сам повел дружины —

И как вода шумящая на стены

Их сила снова полилась. Напрасно

Мы отбивались бердышами – башню

Свинарскую обсыпали литовцы —

Как муравьи полезли – на зубцах

Схватились с нами – новые ватаги

За ними лезли – долго мы держались —

Но наконец…

Иоанн.

Ну?

Гонец.

Наконец они

Сломали нас и овладели башней!

Иоанн.

Так вот вы как сдержали целованье?

Клятвопреступники! Христопродавцы!

Что делал Шуйский?

Гонец.

Князь Иван Петрович,

Увидя башню полною врагов,

Своей рукой схватил зажженный светоч

И в подземелье бросил. С громом башня

Взлетела вверх – и каменным дождем

Далёко стан засыпала литовский.

Иоанн.

Насилу-то! Что дальше?

Гонец.

Этот п