Это был шум умирающего мира. Мира видимостей, фантомов, грез, которыми себя окружает каждый из нас. Когда мы пробуждаемся от иллюзий, мы всегда слышим этот шум. В какой-то момент его слышали все. Наверное, многим кажется, что умирают они. Я не исключение. Отчасти это правда. Вместе с осколками в пустоту уходит часть тебя. Я был глуп, но лучше бы не умнел.

Наконец я осознал, что в жизни с тобой может произойти что угодно. Осознал, что счастье лишь прелюдия к страданиям. Оно притупляет бдительность, причиняя еще большую боль потом. Теперь я верю, что смертно все. Даже счастье.

Особенно счастье.

Я продолжал вспоминать, как в ветреной тишине по крышке гроба били холодные капли дождя. Омраченные горем лица смазались под бурым утренним небом. Я и не смотрел на них. Только на ее фотографию на могильной плите и землю, залитую месивом грязи. Она теперь всегда будет в земле. Сейчас в моей душе ничего не было, но она была не пуста. Что-то оставалось внутри и рвало меня на части.

Картины сегодняшнего утра целый день всплывали перед глазами. Темноту иногда нарушали вспышки молний, освещая через узкий проход на крышу тесную комнатку чердака, вместе с квартирой доставшегося Марине по наследству. Я использовал это помещение как проявочную для фотографий. Тогда я жил мечтами, надеялся открыть собственную фото-студию, устраивать выставки, а когда-нибудь завести свою галерею, разбогатеть и обеспечить Марине красивую жизнь. Теперь эта комнатка на чердаке и все мои мечты навсегда останутся пустыми.

Сидя на старом сундуке вечером после похорон, я с тоской смотрел на фотографию, лежавшую на полу. Темноволосая девушка с лучистыми голубыми глазами, освещавшими мне мир. Лицо, которое со временем сотрется с камня, выцветет на бумаге и исчезнет из памяти.

Моя Марина… Она была для меня всем.

Я нуждался в большой порции коньяка или общения, поэтому из Мариныной квартиры отправился в бар, где надеялся ненадолго потерять эту боль и залить пустоту алкоголем. Забыться хотя бы на один вечер. Я решил, что буду пить рюмку за рюмкой до боли в печени в компании Тима, который должен был скоро подъехать.

Тим работал вместе со мной в журнале «Интересная жизнь» вторым штатным фотографом. Мы были знакомы задолго до того, как стали работать вместе и на протяжении всех лет поддерживали друг друга. Поэтому мне было необходимо именно его общество. В последний раз мы виделись до его отъезда в отпуск. Тогда Марина еще была жива. Тогда у меня еще было будущее. Все изменилось в один день. В одно мгновение из-за какого-то невнимательного водителя.

Опрокинув очередную рюмку в баре, скривившись не то от душевной боли, не то от ощущения будто глотнул огня, я пытался отогнать скверное ощущение, что завтра легче не будет оттого, что я надираюсь в стельку. Тяжелые мысли сверлили, не переставая. Я оказался в замкнутом круге своего сознания, в центре которого перед глазами чернел гроб моей девушки.

И еще это назойливое чувство… будто за мной кто-то наблюдал… Там, на кладбище.

Воспоминания вновь нахлынули. Всюду стоял запах мокрой земли. Бесцветные капли на фоне громад бурых туч сливались с чернотой зонтов. Люди почтительно замерли вокруг разрытой могилы, но я их не замечал. Откуда-то из глубины траурных фигур моей спины касался безразличный взгляд, неустанно ловивший каждый осколок боли в моей душе. Безмолвный свидетель страдания.

Я опрокинул пятую рюмку, желая забыть хотя бы на минуту о том, что я больше не увижу ослепительной улыбки, которая согревала мою душу, не услышу ее голоса, что наполнял одинокую тихую пустоту вокруг меня, и не прикоснусь к ее нежной коже. Больше никогда. Ее нет. Нет рядом сейчас, и уже не будет теперь.

– Господи! Друг, ты пьешь и не закусываешь уже пятую рюмку, – воскликнул бармен, с жалостью глядя на меня. – Поверь, я много народу повидал и с уверенностью могу сказать, что ты не из тех, кто сможет нормально добраться до дома, если будешь продолжать в том же духе.

– Меня друг до дома довезет. Налей еще, – постучал я по рюмке.

– У тебя что-то случилось? – он отставил стакан, который протирал салфеткой, и вгляделся в мое лицо. Ну и что увидел? Здесь темно, будто в чулане. – Без обид, парень, но выглядишь ты отвратительно.

– Знаю, – сухо ответил я и снова постучал по рюмке пальцем: – Налей, а?

– Ну, как хочешь… – сказал бармен, наконец, выполняя мою просьбу.

Грянул гром. В бар вошла молодая брюнетка в кожаном плаще, поблескивающем с дождя. По прядям ее черных волос скатывались маленькие капельки дождевой воды. Вместе с ней в помещение ворвался и шипящий звук непогоды, который стих, как только за девушкой захлопнулась дверь. Она оглядела всех с порога, медленно двинулась вглубь помещения и села почти спиной ко мне за ближайший к выходу столик.

– Но на дне рюмки ты утешения не найдешь, – дружелюбно улыбнулся бармен. Забудется на какое-то время, это да, а проблемы останутся.

– Оставь меня, – я осушил шестую рюмку и, взглянув на бармена, лениво махнул через плечо. – Лучше прими заказ клиентки. Трещишь тут… Ты не знаешь, почему я сюда приперся, – продолжал бормотать я себе под нос.

Бармен покинул меня и отправился к девушке. Тима все не было. Его телефон не отвечал. А белое стекло пустой рюмки тускло поблескивало в полумраке бара. Я убрал сотовый в карман и посмотрел через плечо на столик, где только что устроилась девушка.

Бармен принял у нее заказ, кивнул мне и вернулся за стойку. Потянулся за запыленной темного цвета бутылкой, стоявшей на верхней полке бара, достал штопор, ввинтил в пробку бутылки штопор и налил в чистый бокал для вина темно-красную прозрачную жидкость.

– Я это не заказывал, – хрипло пробормотал я.

– Так это и не для тебя. Сам же сказал, чтобы я принял заказ у посетительницы.

– И что же она заказала?

– Тебе это так интересно?

– А чем еще мне интересоваться?

Бармен терпеливо улыбнулся, удивленный моим внезапным порывом к общению.

– Самое дорогое красное сухое вино, которое только у нас есть. И добавила «Если сможешь найти» – процитировал он с нарочито капризной интонацией девушку, сидящую за столиком позади меня.

Я посмеялся.

– Так и сказала?

– Так и сказала, – заверил он. – Но не суди строго, все они богатые тусовщицы такие. А вообще-то, у нее очень приятный акцент.

– Акцент? – переспросил я.

Бармен выразительно кивнул, подхватил на ходу бокал с вином и с улыбкой двинулся к брюнетке в черном кожаном плаще.

Я посмотрел в зеркало барной стенки на богатую гостью. В осанке посетительницы сквозила гордость и изящество. Холод, который она впустила вместе с собой, так и не рассеялся. Когда она вошла в бар, разговоры поутихли. Это было неподходящее ей место. Но дороговизна ее одежд бросилась в глаза. Нечто иное. Что было стремительнее возможности поймать это. От чего мои мысли на мгновение вынырнули из могильного мрака, которым сейчас была окружена моя Марина. С появлением посетительницы в баре что-то изменилось.

Бармен ловко поставил бокал ее столик. Я наблюдал за ними через зеркало, когда в окнах вспыхнула молния, и на мгновение показалось, свет прошел сквозь брюнетку. Мистика! Отражение девушки пропало из виду, словно кроме бармена у столика никого больше не было. Я тут же оглянулся и вгляделся в ее ровную спину.

– Спасибо, – поблагодарил бармена ее приятный спокойный голос, оттененный мелодичными нотами того самого акцента.

– Пожалуйста, – бармен двинулся в мою сторону, улыбаясь теперь мне.

Отвернувшись к барной стойке, я бросил взгляд в зеркало и убедился, что в отражении мне больше ничего не мерещится.

– У тебя такой вид, будто ты привидение увидел, – вероятно, бармен ждал от меня продолжения разговора. – Может, хватит? – он постучал пальцем по рюмке.

– Сейчас я не в настроении говорить о привидениях. Лучше налей мне чего-нибудь другого.

– Кофе, например? Ты же коньяк даже пить не умеешь. Морщишься, после каждой рюмки головой мотаешь… Слушай, – он открыл дверцу холодильника, достал оттуда желтый сверток и положил его в микроволновку, – тебе нужно закусить. Давай так, я тебе гамбургер за счет заведения, а ты расскажешь, что тебя заставило торчать здесь и надираться в стельку.

– Нечего рассказывать. Я уже говорил, что жду друга. А он задерживается, – я достал телефон, часы показывали две минуты десятого. Потом глянул на микроволновку и сглотнул слюну. – А от гамбургера за счет заведения не откажусь. Но потом ты снова нальешь мне выпить.

Я чувствовал, что мне нельзя трезветь. Не затем я сюда пришел. Мне нужно отключиться. Необходимо. Потому что воспоминания преследовали как адские псы…

Глухие удары волнами прокатывались по полированной крышке гроба. Зеркальные струйки дождя извивались на сгибах черного дубового ящика, скрывавшего от меня любимое лицо Марины, которое я теперь никогда больше не увижу. Работники в поношенных одеждах опускали гроб в могилу, сырые стены которой оползали и блестели в косом свете серебристой полоски утреннего неба над горизонтом. Чей-то пристальный взгляд заставил меня оглянуться. Но я увидел лишь тень, скользящую среди траурных фигур.

Окна бара засветили фары машины. Микроволновка звякнула, оповещая о том, что гамбургер готов, а я посмотрел себе через плечо, думая, что это заходит приехавший Тим. Бармен хозяйственно взял тарелку с гамбургером полотенцем и поставил передо мной.

– И чашку кофе, пожалуйста. «Самого дорогого», – добавил я со злой иронией обращенной ко всему миру, что больше не существовал для меня. – «Если есть».

Бармен засмеялся и начал готовить кофе.

Я откусил гамбургер и почувствовал, насколько сильно проголодался. Через минуту бармен поставил рядом со мной чашку приятно пахнущего дымящегося кофе и покинул барную стойку. Его подозвали парни, обсуждавшие футбольный матч, чтобы заказать еще несколько литров пива и пачку чипсов.

Проглотил последний кусок и протолкнул его глотком кофе. Есть больше не хотелось и оставалось теперь лишь вернуться к коньяку. Я жестом подозвал к себе бармена. Он подошел почти сразу.

– Повторить?

– Да. Коньяк. Тебе ведь хочется заработать денег, верно?

Бармен замялся:

– Я всегда не против заработать, просто тебя уже несет. Сколько бы ты ни выпил, лучше не будет. Это заблуждение, что выпивка заглушает негативные эмоции. Она их прячет, но они остаются.

Пока он говорил, я и не заметил, как в бар снова проник шум дождя и раздались шаги.

– Все верно! – услышал я за спиной знакомый баритон.

Позади стоял Тим в промокшем пиджаке и смотрел на меня с нескрываемым сожалением.

– Тим!

– Сколько уже выпил? – он сел рядом и мельком посмотрел мне в лицо, пытаясь найти там ответ на свой вопрос.

– Не считал.

– Шесть рюмок, – услужливо сообщил бармен.

– Да, – протянул я, задержав на том гневный взгляд, – пять или шесть.

– Может даже семь, – снова вклинился бармен.

– О-о-о! – воскликнул Тим. – Все, Марк! Пойдем.

– Я не помню седьмой, – поспешил заявить я.

– Ну, все! Допились, – усмехнулся Тим. – Марк, заканчивай с этим. Я знаю, что Марина была для тебя всем, – он снова посмотрел на меня с горечью. Видя, что я хочу что-то сказать, он поспешил продолжить. – И знаю, что она останется для тебя всем, – видя, что я вновь хочу перебить его, он добавил: – Я не призываю тебя перестать оплакивать ее. Это твое право. Она была чудесным человеком. Оплакивай, но не так! – он указал на рюмку. – Она бы не хотела такого горя.

– Еще бы она не хотела такого горя! – резко огрызнулся я. – Ведь горе-то по причине ее смерти! Сегодня ее закопали!

Поняв, что наш с Тимом разговор носит слишком личный характер, бармен деликатно удалился, сделав вид, что у него есть работа в другом конце стойки.

А меня спьяну понесло выговориться:

– И не говори о том, чего бы она хотела, Тим! Потому что единственно важное, чего бы она хотела, это жить, дышать, быть сейчас рядом, а не лежать в тесной дубовой коробке в холодной мокрой земле.

– Марк, пойдем, хватит ныть. Посмотри на себя, – одной рукой он взял меня за плечо, а другой указал на отражение в зеркале бара. Там отражался тот, с кем я избегал встретиться взглядом всякий раз, как смотрел в отражение бара. Молодой человек с лицом, когда-то давно казавшимся мне приятным и заметно потускневшим в последние дни. С зелеными глазами и каштановыми волосами, которые сейчас лезли в глаза, спадая на лицо. В расстегнутой болотного цвета куртке с небрежно развалившемся на плечах капюшоном, купленной в супермаркете. Под ней виднелась белая футболка, я носил ее, не снимая, не помню сколько, возможно, когда-то футболка была белее. Отвратительный, изможденный взгляд моего усталого двойника в зеркале вызывал раздражение. Тошно смотреть.

Тим похлопал меня по плечу:

– Не этого парня полюбила Марина. Поднимайся, и перестань болтать всякую чушь. Поднимайся! Сколько ты уже здесь сидишь?

Я спрыгнул с табурета и одернул футболку и куртку, расправил плечи.

– Ровно столько, сколько ты добирался сюда.

Тим начал оправдываться, что чудом нашел это бар, но я его не слушал. Я посмотрел на красотку брюнетку, которая сидела за соседним столиком, глядя в темноту за окном, и, наверное, решала в уме какие-нибудь интриги на работе, неспешно потягивая свое дорогое красное вино.

– Пойдем, тебе нужно выбраться в мир, – Тим махнул рукой, чтобы я следовал за ним к выходу.

1 2 3

...

Премиум

(29 оценок)