§ 2. Предмет и методы международного уголовного права

Как ни странно, но большинство отечественных авторов попросту умалчивают о выделении самостоятельного предмета правового регулирования, присущего международному уголовному праву.

Обратных примеров немного.

В 40-х годах XX в. определение предмета международного уголовного права исходило из задач борьбы за мир, борьбы с преступлениями, которые были сформулированы в Уставе Нюрнбергского трибунала.^[28]

Так, П. С. Ромашкин считал, что предметом регулирования международного уголовного права являются те отношения между государствами, которые складываются в процессе координирования их борьбы с международными преступлениями.^[29] Такая позиция разделялась большинством авторов.^[30]

Вместе с тем И. И. Лукашук и А. В. Наумов полагают, что международное уголовное право регулирует «межгосударственные отношения, т. е. отношения с участием государств и международных организаций».^[31]

Большинство же исследователей просто констатируют, что для международного уголовного права характерно сохранение международного правопорядка «в целом с помощью специфических уголовно-правовых методов и средств». При этом международное уголовное право призвано бороться с преступностью в области международного морского права, международного воздушного права, дипломатического права, международного экономического и финансового права и т. д.^[32]

Однако факт возрастания «самостоятельности» международного уголовного права заставляет говорить о необходимости определения самостоятельных его предмета и метода (а вернее – предмета и методов).

В общей теории права под предметом правового регулирования обычно понимаются «особый участок общественной жизни, особый вид однородных общественных отношений», регламентируемый той или иной отраслью права.^[33]

Попробуем определиться с пониманием предмета международного уголовного права.

Как известно, предмет любой отрасли права носит всегда комплексный характер.

Какой вид общественных отношений регулирует международное уголовное право? На первый взгляд, и это отмечается практически всеми авторами, международное право регламентирует отношения, возникающие по поводу строго определенных юридических фактов – совершения виновным лицом (лицами) деяния, признанного международным преступлением. При этом такое деяние может быть преступлением по общему международному праву либо преступлением международного характера.

Да, действительно, большинство действующих актов международного права содержит непосредственное указание на то, что они применимы в случае совершения строго определенных деяний.

Так, например, Конвенция о предупреждении преступления геноцида и наказания за него от 9 декабря 1948 года (далее – Конвенция о геноциде)^[34] прямо перечисляет в ст. II деяния, образующие названное преступление: «В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую: а) убийство членов такой группы; b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы; с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее; d) меры, рассчитанные на предотвращение деторождения в среде такой группы; е) насильственная передача детей из одной человеческой группы в другую».

Подобные установления характерны для многих других документов (ст. 2 Конвенции о предотвращении и наказании преступлений против лиц, пользующихся международной защитой, в том числе дипломатических агентов от 14 декабря 1973 года;^[35] ст. 1 международной Конвенции о борьбе с захватом заложников от 18 декабря 1979 года^[36] и проч.)

Таким образом, в подавляющем большинстве случаев нормы международного уголовного права в первую очередь, регулируют охранительные отношения, возникающие в связи с совершением виновным лицом вполне определенного юридического факта – деяния, преступность которого установлена в международном уголовном праве.

Кроме того, в ряде случаев можно увидеть ситуацию, когда в международно-правовом акте преступное деяние только называется, при этом отсутствует его содержательное определение. Так обстоит дело, например, в ст. 36 Единой конвенции о наркотических средствах от 30 марта 1961 года.^[37]

Отметим сразу, что подавляющее большинство международно-правовых актов, устанавливающих преступность деяния, содержит указания на обязательность соответствующих изменений в национальных уголовных законах стран-участников. Вопрос о соотношении международного уголовного и национального уголовного права будет рассмотрен в гл. IV настоящей работы.

Полагаем, что следует остановиться на такой важной проблеме: как определить предмет правового регулирования в случае, когда преступность деяния определена одновременно в национальном и международном уголовном праве?

С одной стороны, в силу II принципа международного права, признанного Уставом Нюрнбергского трибунала, то обстоятельство, что по внутреннему праву не установлено наказания за какое-либо действие, признаваемое по международному праву преступлением, не освобождает лицо, совершившее это действие, от ответственности по международному праву.^[38] Казалось бы, международное уголовное право обладает абсолютным приоритетом в регулировании общественных отношений по поводу совершения преступления, предусмотренного в его установлениях.

С другой стороны, в современном международном уголовном праве отмечается тенденция признания того, что оно всего лишь «дополняет национальные органы уголовной юстиции», а «обязанностью каждого государства» является осуществление его собственной, национальной уголовной юрисдикции в случае совершения преступлений, предусмотренных в международном уголовном праве (преамбула Римского Статута Международного уголовного суда).

Хотя, справедливости ради, надо отметить, что в теории и практике международного уголовного права имеется и другая тенденция – тенденция признания абсолютного и неоспоримого приоритета применения нормы международного права вне зависимости от национального права. Так, например, в соответствии со ст. 2 Проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, «квалификация какого-либо действия или бездействия в качестве преступления против мира и безопасности человечества не зависит от внутригосударственного права».^[39] Однако данная тенденция не получила законодательного оформления, и этот факт также подтверждает понимание того, что международное уголовное право и национальное уголовное право являются различными отраслями права со своим предметом регулирования.

Кроме того, в силу положений п. «а» ст. 17 принятого Римского Статута Международного уголовного суда одним из оснований невозможности осуществления юрисдикции Международного уголовного суда (и, соответственно, применения нормы международного уголовного права напрямую) является осуществление национальной юрисдикции государства за совершенное международное преступление.

Таким образом, если национальный уголовный закон предусматривает ответственность за международное преступление, то охранительные общественные отношения по поводу данного юридического факта становятся предметом правового регулирования национального уголовного закона. Сказанное еще раз подтверждает мысль о том, что сферы действия международного и национального права различны.

Однако в силу конституционных предписаний большинства стран (ч. 4 ст. 15 Конституции России, ст. 25 Конституции Федеративной Республики Германии,^[40] ст. 55 Конституции Франции,^[41] разд. 2 ст. 6 Конституции США^[42] и др.), международно-правовые акты, вступившие в силу для этих государств, включаются в национальную правовую систему и имеют приоритетное действие.

Вместе с тем может иметь место ситуация, когда в национальном законе отсутствует норма, содержащаяся в международно-правовом акте, либо такая норма не соответствует последнему. В этих случаях изначально юридическое регулирование по поводу совершения преступления, предусмотренного в международном уголовном праве, должно происходить в соответствии с установлениями последнего.

Видимо, именно эти ситуации имелись в виду в уже цитированном п. «а» ст. 17 Римского Статута Международного уголовного суда, указавшего, что Суд считает дело приемлемым и применяет нормы международного права, если государство «не желает или не способно» вести преследование или возбудить уголовное преследование должным образом. Такая «должность» должна означать соответствие нормы национального уголовного закона норме международного уголовного права. Если имеется отсутствие в национальном законодательстве подобной нормы либо ее несоответствие норме международного уголовного права, то юридический факт совершения преступления по международному уголовному праву становится основанием для регулирования возникших общественных отношений непосредственно по международному уголовному праву.

Далее, действующее международное право дает все основания полагать, что и регламентирование иных вопросов, имеющих уголовно-правовой характер, входит в предмет правового регулирования международного уголовного права. При этом преступность самого деяния может быть установлена и не в международном, а в национальном законе.

Подтвердим сказанное на примере регламентирования материально-правовых вопросов наступления уголовной ответственности лиц, пользующихся уголовно-правовым иммунитетом в силу международного права.

В современном международном праве дипломатический иммунитет определяется как совокупность особых прав, характеризующих невосприимчивость к юрисдикции принимающего государства глав и сотрудников органов внешних сношений.^[43] Такие права призваны обеспечить особую защиту дипломатического персонала иностранных государств, «более надежную, чем та, которую принимающие государства обязаны предоставлять частным лицам».^[44]

Круг лиц, на которых не распространяется уголовная юрисдикция страны пребывания, весьма обширен и определен во многих международно-правовых актах. Из них наибольшее и универсальное значение имеет Венская Конвенция о дипломатических сношениях от 18 апреля 1961 года.^[45]

В силу предписаний конституционного и уголовного права большинства стран, положения об уголовно-правовом иммунитете, закрепленные в нормах международного права, действуют на территории государства непосредственно.

Согласно Венской Конвенции 1961 года на дипломатов и иных лиц, пользующихся иммунитетом по международному праву, распространяется ограниченная уголовная юрисдикция принимающего государства, которая «не может быть осуществлена принудительно».^[46] С другой стороны, иммунитет в принимающем государстве не освобождает совершившее лицо от уголовной ответственности по законам посылающего государства (ч. 4 ст. 31 Венской Конвенции 1961 года).