– Ох ты ж, вон оно чо! Наверно, напился с горя. И чо с ним делать? Он уже и так половину больницы разбудил. Сейчас остальную половину разбудит и мне по шапке настучат. Светуль, дочка, ты иди домой, а менты уже завернут ему ласты. Пусть проспится в «обезьяннике». Проспится, а завтра придет, – хмурится охранник.

– Давайте я сейчас выйду и попробую с ним поговорить? Дядь Миш, не вызывайте пока никого. А я завтра пирожков принесу, – девушка склоняет голову к плечу и умоляюще складывает руки перед собой.

Чем-то Светлана напоминает невестку охранника. Чем-то неуловимым, может, тоже умеет находить подход к людям? А может – человек душевный? Ещё не испорчена больничным цинизмом. Тем самым, который заставляет врачей скрываться за щитом неприятия чужих страданий. Ведь если постоянно принимаешь чужую боль близко к сердцу, то никаких нервов не хватит. Может, именно поэтому среди тех, кто должен пропагандировать здоровый образ жизни, так много курильщиков?

– Меняюсь я завтра, так что приноси пирожки через две недели. Ладно, Светочка, но, если что я возле двери и… Ух я ему задам! – охранник вынимает из-за коричневой тумбочки палку с чем-то блестящим на конце.

Ножка стула с двумя гвоздями на верхушке. Грозное оружие. Брови Светланы взлетают вверх.

– Дядь Миш, да перестаньте вы. Откуда у вас это?

– Сам сделал. Вдруг понадобится, а я без защиты. Пока менты приедут, меня уже сто раз убить успеют, а тут я хотя бы разок залеплю.

– Не надо, уберите. Я думаю, что у меня получится его успокоить. До свидания, дядь Миш, и хорошей дороги, – девушка останавливается у второй двери и ждет, пока представитель службы безопасности подберет ключи к замку.

– До свидания, Светочка. Если что, я возле двери, – охранник снова хмурит брови и раздувает щеки, чтобы показаться важным.

Девушка улыбается на прощание и выскальзывает на улицу. Михаил Евгеньевич тут же идет обратно. Хоть Светлана и сказала, что подобие «моргенштерна» нужно отставить в сторону, но с оружием он чувствует себя увереннее. Правда, не знает – хватит ли ему храбрости открыть дверь и ударить мужчину, если тот осмелится поднять руку на Светочку? Зато храбрости хватает на набор телефонного номера, который ему оставили на случай появления этого мужчины. После третьего гудка раздается вопросительное мычание.

– Алло? Здрасте, это охранник из больницы. Пришел мужчина, про которого вы спрашивали.

  В ответ раздался только короткий гудок. «Пик» и всё.

– Ни «здрасте», ни «спасибо». Вот что за люди пошли? – ворчит охранник и убирает мобильный телефон в карман. Убирает туда, где уже лежит зелененькая бумажка – награда за беспокойство.

Ага, вот и Светлана показывается. Выныривает из-за угла и идет легкой походкой по направлению к мужчине. И ведь совсем не боится. Июньское солнце уже скрылось за горизонтом, а сумерки лениво покрывают кусты сирени, буйные холмы лип. Посреди сумрачной зелени особенно отчетливо видна её белая блузка.

Светлана поднимается по ступеням и деликатно кашляет. Мужчина поворачивается. Действительно, сейчас он похож на наркомана, которому не хватает дозы. А ведь днем он так походил на успешного и состоятельного бизнесмена. Он и сейчас похож, но какой-то растрепанный: шикарный серый костюм помят, галстук болтается на одном честном слове. На воротнике рубашки не хватает пуговицы, словно мужчина рванул со злостью ворот, когда ему не хватало воздуха.

– Ммм, девушка, не помню, как вас зовут. Помогите мне объяснить этому долбо… этому не очень умному человеку, что мне нужно попасть к жене… Она мне написала…

Пытаться понять крайне взволнованного человека также тяжело, как и очень пьяного. Как наркомана при ломке. Но этот мужчина уже немного успокоился. Он может внятно изъясняться. Сергей и сам чувствует, что выглядит глупо, но как же объяснить сверхъестественную надпись, которая возникла на чистом листке бумаги? Он ни за что не поверил бы другому человеку, если бы тот сказал ему то, что он пытается донести сейчас до этих людей. Но должно же быть какое-то объяснение.

– Сам ты… это самое, не очень умное! – доносится из-за дверей голос Михаила Евгеньевича, и мужчина в очередной раз бьет кулаком по двери.

– Открой, блин! Мне к жене надо.

– Успокойтесь, – мягко отвечает девушка с зелеными глазами. Говорит как заботливая мать заплаканному ребенку. – Не нужно напрасно тратить силы. Дядя Миша хотел сейчас вызвать полицию, но я не дала. У вас налицо нервный срыв. Вам нужно отдохнуть. С вашей женой все в порядке, с ней сейчас Марина. Она очень опытная медсестра.

Светлана не стала говорить, что отдала деньги Марине. Матери-одиночке с двумя детьми они нужнее, зато Марина пообещала не отходить от палаты дальше, чем до туалета.

Успокаивающий голос оказывает свое воздействие и дыхание мужчины начинает выравниваться. Он уже не дышит как марафонец, пробежавший пятьдесят километров. Сергей одергивается, приглаживает волосы. Красный цвет потихоньку покидает щеки и глаза.

– Вот вы… Вы были в палате, когда… Скажите, вы не видели – дергалась рука у Татьяны или…

– Нет, она лежала в том самом положении, в каком вы её оставили. Она не приходила в себя, иначе бы аппараты среагировали на её движение. Меня зовут Светлана, – девушка продолжает говорить также мягко.

– Тогда я не знаю. Может… Может я и вправду схожу с ума, но вот что я обнаружил в своем блокноте. Помните, я его оставил на столике? Светлана, я не псих, но эти два слова появились в блокноте. Их там не было. Я четко это помню – их не было.

Светлана видит на развороте листов надпись: «За что?» Затейливая завитушка украшает первую букву. Словно откушенное с острого конца пряничное сердечко. Возможно, от нервного истощения он сам их написал, а теперь пытается попасть к жене… Зачем? Что он добьется от лежащей в коме? Он может только навредить.

– Знаете, Сергей, приходите лучше завтра. Сейчас же езжайте домой, примите пару таблеток «Афобазола» или тридцать капель «Гербиона». Вас всё равно сейчас не пустят… Нет-нет, не спорьте. Дядя Миша не пустит, я точно знаю. А завтра придете и сами всё спросите у жены. Хорошо?

Сергей сердито сопит, но не может не признать правоту девушки. И сам он понимает, насколько глупо выглядит сейчас. Понимает, но ничего поделать не может. То, что он сделает дальше, не должен делать сдержанный мужчина, не должен делать генеральный директор концерна. Мужчина не должен показывать слабость. Но Сергей ничего не может с собой поделать – эмоциям нужен выход.

 Он стискивает блокнотик в руке, поднимает голову вверх и громко, так громко, что с ближайших лип с карканьем слетают вороны, кричит:

– Татьяна! Я! Люблю! Тебя!

Интерлюдия

– Вы слышите? Слышите?

– Да, это кричит твой Сергей. Он находится возле больницы.

– Как? Как мне ему ответить? Как мне сказать, что я тоже люблю его?

– Ты сможешь сделать это завтра.

– Но как?

– Также, как и сегодня. Какая мысль тебя мучала до тех пор, пока я не отозвался?

– Почему я здесь оказалась? За что мне это?

– Вот именно. Самая сильная мысль оказалась выплеснутой на твой подарок. Из-за этих слов он и примчался.

– На какой подарок?

– На тот, который у Сергея постоянно с собой.

– На часы? На телефон?

– Твоя мысль проявилась у него в блокноте. Два слова. «За что?»

– В датском? С оловянным солдатиком и балериной? А я могу ещё раз…?

– Да в нем. Да, можешь, но только завтра. Выплеск ментальной силы истощает, а ведь ты ещё не закончила дела на Земле. Не только Сергей тебя не отпускает, но и ты держишься за то мгновение, которое люди называют жизнью.

– Я могу только писать? Он увидит лишь записи?

– Не только. Ты ещё можешь… Нет, это очень трудное решение. Вопрос нужно уточнить у Высших сфер.

– Что я могу? Ответь!

– Я не хочу тебя ранить надеждой. О возможном выходе из ситуации мы узнаем только завтра.

– Пожа-а-алуйста.

– Только завтра.

– Не знала, что ангелы могут быть такими злыми.

– Я не злой, я забочусь о тебе. Я могу подарить надежду, а завтра же отнять её… Это будет очень жестоко.

– Мы так и будем беседовать дальше в этом белом свете? Я не могу разговаривать и не видеть собеседника. Я чувствую от этого дискомфорт.

– Странно, а при беседе по телефону у тебя таких проблем не возникало.

– Раньше я могла представить себе, с кем говорю. Могла видеть свои руки-ноги, а теперь… одно сплошное белое пространство. Так будет продолжаться до тех пор, пока… пока я не завершу свои дела?

– Ты и сейчас можешь представить себе любое место, и оно окажется здесь. Это же твой дом, это твое сновидение. Можешь представить меня таким, каким захочешь. Внешняя оболочка важна только для тебя.

– Вы не ответили на последний вопрос.

– Ты сама знаешь на него ответ.

Глава 3

Пробуждение утром с больной головой вряд ли обрадует живое существо. Двуногому существу с гордым названием «человек» такое пробуждение точно не доставляет удовольствия.

Двуногое существо по имени Сергей смог забыться лишь на рассвете. Окунулся в темноту сновидений и остаток ночи бежал к закрытой двери. К деревянной дачной двери, за которой скрылась любимая жена. Его Татьяна.

Он слышал, как завелась «Бентли», слышал, как скользнули в сторону раздвижные ворота. Он немного не успевал. Совсем чуть-чуть. Он почти коснулся дверной ручки и набрал в грудь воздуха, чтобы крикнуть о том, что просит прощения. Сергей хотел много чего ещё прокричать, но противный зуммер вырвал из липкого сна.

Покрывало мокрой тряпкой отлетает в сторону. Сергей проводит ладонью по лбу, на коже поблескивают капли пота. Кондиционер вроде бы исправен, почему же он так вспотел?

– Доброе утро! – бодрым голосом приветствует густо накрашенная ведущая из экрана телевизора. – В Москве сейчас хорошая погода. Мы гуляем по Краснопресненской набережной и ведем отсюда наш репортаж…

Телевизор сам включился, стоило только фиксатору движения засечь перемещение. Татьяна любила смотреть во время «Доброе утро». Говорила, что это её заряжает оптимизмом. Это днем и вечером в основном говорят об убийствах и трагедиях. Утро должно быть добрым. Вот только вряд ли можно назвать добрым утро, которое начинается с головной боли.

Черный кофе горчит, тосты кажутся пересушенными, яичница подгорает. Мужчина пытается обходиться без женщины. У мужчины это получается плохо. Нет, Сергей умеет обращаться и с плитой, и с приготовлением, но мысли витают далеко. Они находятся в палате, рядом с женой. Рядом с единственным существом, которое прошла с ним через многие тернии, чтобы оказаться в прослойке общества, называемой «элитой».

Сколько ей пришлось пережить, когда они развивали свою фирму? Она терпела. Сколько раз он не приходил домой, оставаясь ночевать в офисе, а утром приветствовал её огромными мешками под глазами. Она терпела. Сколько раз он падал без сил на кровать, чтобы тут же отключиться? Она терпела. Сил не хватало на поцелуй, не то что на полноценный секс. Она всегда была рядом. Она поддерживала и подбадривала. И что? К чему все эти деньги, акции, заводы, компании? Зачем всё это, если её рядом нет?

– Сегодня день летнего солнцестояния, а в этот день… – вещает улыбчивая ведущая, волосами которой играет шаловливый ветер.

«А в этот день нет со мной Татьяны», – мрачно думает Сергей, когда выходит из душа и слышит женский голос. – «Сегодня я буду у неё. А пока что нужно сосредоточиться на работе!»

Москва-сити встречает блестящими небоскребами. Его парковочное место свободно, и черная пуля «Мерседеса» ложится в него как в обойму. Асфальт рядом будет свободен еще долгое время. Там всегда вставала красная «Бентли» Татьяны. Они ставили машины под камеры наблюдения и спокойно шли в офис. По пути переговаривались, шутили, поднимали друг другу настроение и настраивались на рабочий день.

Так было в прошлом… Вряд ли когда такое будет в будущем. Сергей покидает уютное кожаное нутро автомобиля.

Костюмы, костюмы, костюмы. Кругом одни костюмы и серьезные лица. На работу идут штампованные люди со штампованными физиономиями, в глазах которых видна одна лишь нажива. Интересно, а дома, когда они снимают костюм и надевают треники с оттянутыми коленками, эти люди скидывают рабочие маски, или постное выражение лица навсегда приклеивается к деловому человеку?

Сергей грустно усмехается своим мыслям. Конечно же снимают. Маска – это всего лишь предмет рабочего обихода, который надевают для лучшей продажи себя. Чем крепче маска, тем меньше эмоций вырывается наружу. Дома он заставлял себя стаскивать холодное выражение, то самое, которое сейчас отражается в стекле раздвижной двери. Дома он как в крепости, где прекрасная принцесса любила его – рыцаря и дракона в одном существе. И головная боль у этого двуногого существа до сих пор не проходит.

Нет, надо погрузиться в работу, уйти от невеселых мыслей в привычный омут рутины. Кивать на приветствия людей, скользить спокойным взглядом по лицам, уверенно шагать по начищенным плиткам пола. Выглядеть собранным и сосредоточенным. Представлять своим видом несокрушимый айсберг, о который разобьется любой «Титаник». Руководитель не может себе позволить выглядеть несчастным и разбитым, ведь на него смотрят подчиненные.

На тридцатом этаже он задерживается у двери с табличкой «Исполнительный директор Курихина Т. А.» Её дверь находится напротив его кабинета, но законы бизнеса не любят сердечных отношений. Случались дни, когда они расставались утром, а встречались лишь вечером, за ужином. Двадцать метров, но и они были пропастью.

Ковровые дорожки скрадывают шаги, матовое стекло стен кабинетов лишь намекает, что внутри находятся люди. Встречные коллеги здороваются и отводят глаза.

Когда у тебя счастье, то все стараются оказаться рядом, отщипнуть кусочек. В горе же люди сторонятся тебя, как прокаженного. Боятся, что беда может перекинуться и на них. Короткие «здравствуйте» и тут же отводят глаза. Даже Дарья, секретарь. Здоровается, протягивает бумаги на подпись… и не поднимает глаз.

Коричневая дверь закрывается за спиной. Тишина. Тишина и одиночество. За дверью бурлит жизнь, а тут…

Из панорамного окна кабинета генерального директора открывается прекрасный вид на лежащую внизу Москву. Когда они с Татьяной в прошлом году первый раз посетили этот кабинет, то стояли зачарованные грандиозным московским закатом. Небо горело раскаленной жаровней с редкими угольками облаков. Он обнимал её, стоя за спиной, и шептал, что у них всё будет хорошо. И она в его руках… такая мягкая, чудесно пахнущая…

Сергей кладет бумаги на кипарисовый стол, подходит к окну. Из зелени деревьев выныривают геометрические фигуры домов, кубы и параллелепипеды. Словно маленький ребенок играл и оставил детальки «Лего» на траве. Люди внизу мелкие, как муравьи. Садятся эти муравьи в блестящие коробочки и отъезжают по своим муравьиным делам. Вон и его черная коробочка. Вот только красной коробочки Татьяны рядом нет.

Сердце начинает стучать сильнее. А если сейчас сделать пару шагов назад и…

– Сергей Павлович, к вам Людмила Анатольевна, – коммуникатор беспардонно вырывает из мрачных мыслей.

– Да, Дарья, пусть заходит. – Сергей делает над собой усилие, приклеивает на место маску генерального директора и идет встречать начальницу отдела по рекламе.

Центр Москва-сити диктует строгий дресс-код, поэтому здесь не ходят в легкомысленных сарафанчиках, которые исчезают, если владелица встанет на свет. Но женщина всегда остается женщиной и Людмиле Терентьевой удается быть соблазнительной даже в синем деловом костюме. Темные волосы чуть отдают каштаном, словно грива игреневой лошадки под дождем. Кусочки неба смотрят, не моргая, гипнотизируют начальника. Сколько же часов нужно провести в фитнес-зале и сколько нервов убить на диеты, чтобы получить такую соблазнительную фигуру? Или это результаты хирургического вмешательства?

– Здравствуйте, Сергей Павлович. Простите, что беспокою вас…

Смотрит вопросительно, как нашкодивший ребенок на уставшую маму – прогонит или улыбнется? Сергей кивает в ответ и делает приглашающий жест в сторону кресла.

– Здравствуйте, Людмила Анатольевна. Ничего страшного, мне как раз нужно погрузиться в работу, а то бизнес не любит, когда о нем забывают.

Женщина проходит к столу и раскладывает по блестящей поверхности несколько эскизов. Сергей рассматривает рисунки. От его мнения зависело развитие рекламной кампании. Может кому-то покажется странным, но так уж повелось с запуска первого рекламного ролика, что решающее мнение выносит именно Сергей.

У него обнаружился редкий дар так красиво преподнести свой товар, что люди выбирали именно их бытовую технику. Ролики запоминались, слоганы врезались в память, и концерн «Тансер» уверенно протискивался среди таких гигантов, как «Bosh»и «Sony».

– Мне так жаль… Нам очень не хватает Татьяны.

– Она ещё вернется. Соскучится по работе и вернется. Вот тогда вы будете вспоминать дни без неё летними каникулами, – хмыкает Сергей и откладывает в сторону пару рисунков. – Зачем вы выбрали военную тематику?

На фоне бассейна лежит худенькая женщина, и к ней подъезжает чайник на колесиках. С первого взгляда чайник можно принять за футуристический танк. На другом рисунке газовая плита похожа на бруствер, из которого выглядывает курица-гриль. Всё бы ничего, но у этой курицы на месте головы находится круглая каска. Другие рисунки тоже делали акцент на военной теме.

– Сейчас идет такой подъем патриотизма, что мы подумали…

– Вы подумали, что такой агрессивной рекламой можно приманить покупателя? Нет, Людмила. Санкции снимут не сегодня, так завтра. И где мы окажемся с этой рекламой, когда россиянам снова скажут, что Америка дружественная страна? Нет, надо смотреть в будущее. Мы не будем спекулировать на патриотизме. Мы производим качественную бытовую технику, а не орудия смерти, – покачивает головой Сергей, когда разглядывает рисунки.

Татьяне это точно не понравится. Мало кому бы это понравилось.

– Но вот этот рисунок… Видите, вполне мирный, – Людмила показывает на крайний рисунок, где среди ромашек змеёй ползет плойка, а за ней крадется тостер.

Показывает на рисунок и словно невзначай прикасается бедром к бедру директора.

Нос Сергея распознает сладковатый запах сирени и кедрового ореха. Ноздри невольно дергаются, когда втягивают воздух. Людмила протягивает руку, чуть нагибается над столом и вырез блузки бросается в глаза.

Когда она успела обойти стол и приблизиться к Сергею? Слишком уж он внимательно всматривается в эскизы. И слишком внимательно будет всматриваться, чтобы переводить взгляд на загорелую кожу двух приоткрытых полушарий.

– Нет! Это тоже не годится, – Сергей отстраняется от Людмилы и складывает рисунки в одну кучу. – Я верю, что вы можете придумать что-либо более действенное, чем эти агрессивные предметы. Техника должна быть помощником человеку. Всё для домохозяек, всё для милых дам. Вот в таком ключе и надо работать. Не стоит рисовать мишени для мужей-охотников. Это же не техноапокалипсис.

Людмила улыбается загадочной улыбкой. Такую улыбку можно увидеть на портрете Моны Лизы. Вроде бы и задумчивая, вроде бы и загадочная. Голубые огоньки глаз сверкают яркими диодами.

– Хорошо, Сергей Павлович, в следующий раз мы постараемся придумать более действенное решение, – эскизы аккуратно складываются в папочку и синий прямоугольник прижимается к вырезу блузки. – Я рада, что вы так хорошо себя держите в руках.

– Спасибо. А я жду ваших новых наработок. Думаю, что сегодня к вечеру вы вполне сможете их осуществить, – кивает Сергей.

Покачивая бедрами, словно ступает по подиуму, Людмила неспешно удаляется.