Бёрды: казачья Москва

В начале ноября войско Пугачёва, подгоняемое первой метелью, отошло от Оренбурга на пять вёрст и обосновалось в Бёрдской слободе. Здесь тоже был «транжемент» с бастионами и пушками. В то время река Сакмара текла прямо под крепостным валом. Ныне эта слобода – скромная окраина Оренбурга, а на полгода бунта Бёрды стали самым жутким селением России: чистилищем для дворян.

Чистилище заработало 14 ноября. В Оренбург прорывался корпус полковника Петра Чернышёва. Комендант Симбирска, Чернышёв вёл 1100 солдат при 15 пушках. Он совсем чуть-чуть не добрался до цели. Под Оренбургом к нему явился казак Подуров и пообещал указать корпусу дорогу, свободную от бунтовщиков. Полковник поверил, ведь перед ним был оренбургский старшина, а не яицкий.

Подуров завёл корпус в засаду под горой Маяк. Мятежники рухнули солдатам на головы. Весь корпус угодил в плен. Полковника Чернышёва схватили «в сером кафтане, сидящего на козлах» – он успел переодеться в ямщика, но его опознали по белым дворянским рукам. Мглистым вечером на площади в Бёрдах мятежники повесили Чернышёва и 30 его офицеров.

В Бёрдах мятежники расстарались для самозванца: избу казака Ситникова оклеили золотой бумагой, взятой в ограбленном бухарском караване, и на гвоздик подцепили портрет царевича Павла. Под ним время от времени Пугачёв плакал от горькой отеческой кручины. Стерегли «золотую избу» особые «гвардионцы» с топориком и булавой – ряженые из русских сказок. Российская элита не вывела народ из мифа – и получила Бёрды с «гвардионцами» и виселицами.

Нынешние Бёрды – скромный посёлок на окраине Оренбурга, тихий, одноэтажный и зелёный. Трудно вообразить, что зимой 1773 года в этой станице мятежники открыли ворота в ад

Пугачёв решил брать Оренбург осадой: не мытьём, так катаньем. Город со всех сторон стерегли разъезды конных башкир. А в Бёрдах несли караул казачьи пикеты – правда, пароля не было: пропускали всех, кто называл себя магическим словом «казак».

Пугачёв учредил «Государственную военную коллегию». Она ведала всеми делами бунта: боевыми действиями, порядком на станах и жалованьем казаков, если удавалось разжиться звонкой монетой. Войско составили два десятка полков: яицкий, илецкий, оренбургский, татарский, башкирский, калмыцкий, рабочий и другие. Походную канцелярию – главный штаб – возглавил Овчинников.

В Бёрдах Андрей Овчинников привёл к Емельяну «ворона» – яицкого казака Афанасия Перфильева, посланного убить Пугачёва самим графом Алексеем Орловым. Друг Андрюха убедил друга Афоню перейти на сторону друга Емели. Перфильев станет полковником и дойдёт с Емельяном до последней битвы, а потом будет скитаться по степи и попадёт в плен. Его казнят вместе с Пугачёвым.

У «коллегии» Пугачёва был и суд, которым правил старый казак Витошнов. Он сам и его сын-есаул оказались у Пугачёва не по своей воле: в Яицком городке бунтовщики за узду утянули их коней к Чагану. Витошнов присягнул самозванцу, а сын – нет, и его казнили. И теперь суд Витошнова не знал пощады. Каждый день в Бёрдах вешали и вешали врагов – офицеров, солдат, казаков, мужиков и баб. Овраги вокруг слободы были завалены трупами. После оренбургского разгрома Витошнов будет схвачен властями, но сразу умрёт в тюрьме, не дожидаясь неизбежного четвертования.

Жизнь мятежников в Бёрдах наладилась, но Пугачёву всё было не по душе, и каждый вечер в «золотой избе» бушевали попойки. Лучины задыхались в угаре, пролитая брага текла по столам, атаманы сидели подле «царя» в шапках и пели тягучие бурлацкие песни. Это походило на чёрную мессу еретиков или на вой тоскующих смертников.

Через 60 лет в эту избу, наклонившись под притолокой, войдёт Пушкин. В Бёрдах Владимир Даль соберёт ему стариков. Червонцы растопят недоверчивость «лыцарей», и седые казаки расскажут о мятеже. Пушкин заслушается историями старой казачки Ирины Бунтовой, которая сама 13-летней девочкой видела все ужасы самозванца. Двужильная старуха Бунтова переживёт и Пушкина тоже – умрёт в 1854 году от холеры, которую остановит лишь Табынская Богоматерь.

А наутро старики спохватятся. Кто же им платил? Чернявый, ногти длинные… Завязав пушкинские червонцы в платок, перепуганные «лыцари» посеменят к начальству, отдадут деньги и покаются, что согрешили, потому как приезжал к ним «должно быть антихрист». А кому ещё любо знать о Пугаче, сатанаиле, которого 10 декабря далёкого 1773 года отлучили от церкви и предали анафеме?

Невольники чести

Оренбург звал на помощь, и помощь спешила со всех сторон. Пока пугачёвцы громили корпус полковника Чернышёва западнее Оренбурга, с востока, смяв пикеты Ваньки Чики, в город прорвался отряд бригадира Алексея Корфа: 2500 солдат и 22 пушки. Пугачёв так разозлился, что едва не повесил Чику-Зарубина.

Корф пришёл из Верхнеозёрной крепости – главной на дистанции Оренбург – Орск. Крепость стояла у Маячной горы чуть в стороне от Яика. Здесь собирались правительственные команды из Челябинска, Орска и Тобольска. Пугачёв не мог не ударить по Верхнеозёрной. 18 ноября из-под Оренбурга выдвинулись два полка: три тысячи бунтовщиков. Их вели атаманы с прозвищами Хлопуша и Шара – один каторжник, другой пастух.

В покатых оренбургских степях высятся казачьи горы-маяки, вроде Маячной горы у верхнеозёрной крепости. Горизонталь степи бессмысленна без вертикалей этих гор, как пространство – ничьё и никакое, если его не держат отвага, присяга и честь

Ещё два месяца назад калмык Шара был в Илецком городке крепостным батраком старшины Андрея Бородина. Бородин бежал в Оренбург. А Шара собрал по степи табун своего хозяина и пригнал Пугачёву 250 коней. Пугачёв произвёл Шару в полковники и назвал Андреем Бородиным. Шара обомлел. Никто доныне не считал его за человека, а тут сам царь Пётр Фёдорыч сделал его сразу казаком!

Шара и Хлопуша прошли вверх по шумной реке Сакмаре, которая бурлила, сопротивляясь ледоставу. Вдоль гребня Гирьяльского хребта Шара и Хлопуша выбрались в широкую долину Яика к Маячной горе и к строптивой крепости Верхнеозёрной.

Её комендантом был немолодой француз, военный инженер Отто де Марин. Под его командованием было 800 защитников при 19 пушках. С такими силами настоящий француз отобьётся от сатаны, а не только от бунтовской швали. И де Марин отважно отбивался. Огнём орудий и мушкетов разили четыре бастиона и оба реданта крепости Верхнеозёрной. Мятежники откатились. Это было 23 ноября.

Шара и Хлопуша написали Пугачёву донесение. 26 ноября сам Пётр Фёдорыч с войском пожаловал к «транжементу» француза. Пугачёв хотел мести. В Верхнеозёрной крепости под защитой де Марина осталась жена бригадира Корфа, который привёл подкрепление в блокированный Оренбург, и Пугачёв задумал казнить эту бабу: пускай бригадир Корф пожалеет, что ушёл из своего «транжемента».

Калмыку Шаре было стыдно, что государь наградил его честью, а он подвёл. Шара с саблей в руке первым кинулся на бастион, чтобы государь увидел его преданность. В схватке у пушек штык канонира ударил Шаре в грудь. Обливаясь кровью, Шара упал на доски барбета. Де Марин отбил и второй штурм.

Пугачёв хмуро поглядел на неприступные куртины дерзкого француза и решил плюнуть на крепость Верхнеозёрную. Утром войско мятежников молча потекло в распадок горы Верблюжки, а вечером оно уже налетело на соседнюю крепость – Ильинскую. Туда только что вошла тобольская команда секунд-майора Ефрема Заева. Не сбросив походных ранцев, тобольские солдаты высунули ружья в амбразуры и пальбой отбросили атаку. Пугачёв взбесился.

29 ноября пушки мятежников исколотили Ильинскую крепость ядрами, потом казаки бросились к разрытым укреплениям. Ильинский «транжемент» дрался что было сил. Двести тоболяков упали убитыми на мёрзлую землю валов и бастионов, замертво скатились с откосов в стылые лужи. Казацкая сабля рассекла голову Ефрема Заева. Ильинская крепость пала.

Пугачёву привели взятых в плен офицеров. Среди них был и сын Заева недоросль Иван. Офицеры не могли предать своих погибших солдат, а сын не мог предать отца. Дворяне перекрестились и сказали, что Пугачёв – вор и самозванец. Их повесили.

А потом мятежники ушли. Верхнеозёрная до весны стояла под ударами из-под Оренбурга, но де Марин удержал крепость, как и требовала честь офицера и дворянина. В его крепости в плену умер от ран отважный калмык Шара, что за два месяца тоже прошёл свой путь чести. А в Оренбурге от голода умер хозяин Шары илецкий старшина Андрей Бородин.

После бунта французский офицер Отто де Марин купит себе сельцо возле Степной крепости и станет мирным русским помещиком Демариным. Память о нём и ныне хранит большое село Демарино в Челябинской области. Если бы все помещики державы оказались такие, как Демарин, в России не стряслась бы пугачёвщина.

Оборона Челябинска

Поход Пугачёва на Верхнеозёрную крепость принёс повстанцам совсем другую победу: победу над Челябинской крепостью.

В Гирьяльском редуте, на пути к твердыне де Марина, пугачёвцы окружили отряд исетских казаков из Челябы, которые шли на помощь Оренбургу. Челябинцы подумали и сдались: подняли пики и повязали своих атаманов. Снежные вихри с хребта Гирьял засвистели вокруг новых виселичных столбов. А Челяба осталась без пушек и почти без войска – с одним лишь малым гарнизоном.

Челябинский воевода Алексей Верёвкин схватился за голову. Его крепость – центр огромной Исетской провинции. 50 тыщ рублей лежало в сундуках провинциальной канцелярии, и в гостином дворе – ещё на 150 тыщ товара. Кто будет защищать казну и добро?

Верёвкин боялся не Пугачёва, а Чику-Зарубина, который атаковал Уфу. Для охраны Челябы от Чики Верёвкин послал казаков в Чебаркульскую крепость и в Кундравинскую слободу. Но казаки переметнулись к Зарубину. А Чике заниматься Челябой было недосуг. На Челябу Чика отправил полковника Ивана Грязнова.

Грязнов прошёл через Урал, как рыбацкий бредень: загребал всех, кто мог и хотел воевать. В слободах он набрал мужицкую пехоту, в башкирских аулах – конницу, на горных заводах – канониров с пушками.

Купцы, что укрылись в Челябе, упали Верёвкину в ноги: придумай хоть что-нибудь! И воевода на свой страх и риск принялся тормозить в Челябе все отряды, что проходили мимо на выручку Оренбургу. Так у Верёвкина появилась артиллерийская команда и рота тобольских рекрутов отважного поручика Федота Пушкарёва.

Но заговор зрел и в самой Челябе. Атаман Уржумцев и хорунжий Невзоров за углом воеводской канцелярии шептали исетским казакам, что им, «бедным родственникам», надо брать сторону яицких братьев. Увидев, что крепость копит силы для обороны, зачинщики ударили в набат. Молниеносным броском мятежные казаки захватили орудия и взяли в плен воеводу Верёвкина. Но Пушкарёв поднял своих рекрутов в ружьё. На площади у бревенчатой ратуши пушкари и пушкарёвцы сшиблись с казаками, отбили пушки и освободили воеводу. Улочки Челябы насквозь прожгла картечь. Мятежные казаки бросились вон из крепости. Атаман Уржумцев и ещё 67 бунтовщиков попали в плен.

Хорунжий Наум Невзоров привёл уцелевших казаков в войско Ивана Грязнова, который уже подходил к Челябе. А в крепости обезумевший воевода Верёвкин вешал бунтовщиков и целый день без передышки пытал Уржумцева, пока атаман не умер в луже крови.

8 января 1774 года войско Грязнова с марша атаковало крепость Челябу, но тобольские рекруты поручика Федота Пушкарёва отбили штурм. Обмётанные инеем бревенчатые стены Челябы тарахтели с раскатов беглой ружейной пальбой. Двухъярусные башни из-под нахлобученных тесовых шатров громыхали орудийными залпами. Над шатрами в сизом небе зимы топырили крылья деревянные двуглавые орлы.

Три дня подряд Грязнов бросал свои отряды на приступ. В одну из ночей хорунжий Невзоров отправился к крепости уговаривать бывших товарищей сдаться и открыть ворота. Ворота открылись – Невзоров вошёл, ожидая покорности, – и его повязали; наутро его повесили. Челяба не желала капитулировать. А к ней сквозь бунтующую провинцию шагало сибирское войско генерала Деколонга.

Лифляндскому шляхтичу Ивану Деколонгу было 57 лет. За долгую службу он воевал с немцами, поляками и горцами, но талантов не проявил. Зато был честен, спокоен и разумен. И сибирский губернатор Денис Чичерин направил войска генерала Деколонга спасать оренбургского губернатора Ивана Рейнсдорпа.

12 января Грязнов отвёл свою армию в крепость Чебаркуль, а Деколонг вступил в Челябинскую крепость. Воевода Верёвкин снял с виселицы тело Невзорова, и «тот скверный труп с надлежащей народу публикацией» провезли в дровнях через всю крепость, полосуя кнутами, а потом бросили в ров без погребения. Воспрянувшие духом защитники Челябы уверовали, что генерал Деколонг спас их крепость. Но получилось наоборот.

Подполковник-грубиян

Весь декабрь 1773 года Пугачёв провёл под Оренбургом. Бунт забуксовал: Оренбург держался стойко. Досаждало и то, что на задворках мятежа огрызался Яицкий городок, где в «транжементе» прямо в центре городка засел непокорный подполковник Иван Симонов с двухтысячным гарнизоном и 22 пушками. Пугачёв понимал, что может повести казаков на Москву, даже если Оренбург не покорится, но казаки никуда не уйдут с Яика, пока не покорён Яицкий городок.

В декабре пугачёвский атаман Михаил Толкачёв собрал по крепостям Нижне-Яицкой линии пушки и казаков и попробовал выкурить Симонова, но тот отбился. Ярким Рождеством 1774 года государь Пётр Фёдорыч оставил Оренбург и явился в Яицкий городок личной венценосной персоной.

На «транжементах» Пугачёв научился ломать русскую дворянскую честь. Ему противостояли только датское солдафонство Рейнсдорпа и французская дерзость де Марина. Но русский офицер Иван Симонов, грубиян и пьяница, уже наплевал на дворянскую честь, когда 19 сентября, в самом начале бунта, не вышел на бой к Чагану. С таким противником Пугачёв ничего не мог сделать.

Симонов без всякого благоговения приказал стащить припасы и порох в подвал Михайло-Архангельского собора. На колокольне установил батарею, и храм поздравил паству не рождественским благовестом, а канонадой. Своим солдатам Симонов посоветовал жрать конину. Калёными ядрами он выжег в городке вокруг своего «транжемента» 255 казачьих домов с усадьбами, чтобы супротивник не подполз к обороне тайком.

Пугачёв послал Симонову приказ «выйти из кремля» и, не надеясь на сдачу гарнизона, распорядился рыть подкоп под батарею. Казаки взялись за лопаты. Через две недели подкоп был готов. 20 января подземный взрыв подбросил пушки «транжемента», словно лодки на волне. Пугачёв поднял над головой саблю и повёл казаков в атаку на куртины.

На колокольне хрипло орал небритый, похмельный подполковник в съехавшем набок парике. Колокольня, словно артиллерийская башня крейсера, извергала залпы. Солдаты стреляли из ружей, бежали, кричали, кидались в штыковые. Казаки под пулями забирались на бастионы – и скатывались обратно. «Транжемент» отбился.

Раздосадованный Пугачёв бросился в сани и на неделю уехал из Яицкого городка. Сапёры мятежников лихорадочно рыли новый подкоп – теперь уже под колокольню. В промёрзших землянках «транжемента» солдаты на кострах топили в котелках снег и варили сапоги. Грязный, нечёсаный Симонов, отогревая дыханием чернила на пере, писал донесения, не надеясь, что они будут донесены.