Цитаты из книг автора «Алексей Иванов»

– Ребека, которая Амаранту отравила, – подсказала молодая. – Вот… Ребека же у Хосе остановилась под чужим именем, а он её так и не узнал после пластической операции. – Почему? Он же подслушал её разговор с Ремедиос… – Он только про Аркадио успел услышать, а потом ему сеньор Монкада позвонил и отвлёк его. – Я бы на месте Аркадио этого сеньора на порог не пустила, – призналась пожилая. – Это потому, что мы, русские, такие, – пояснила старенькая. – А они-то нас во сколько раз лучше живут? Там так не принято. – А что лучше? – возмутилась молодая училка. – Фернанда – простая медсестра, а у неё квартира какая?

Служкин сидел в учительской и заполнял журнал. Кроме него в учительской проверяли тетради ещё четыре училки. Точнее, проверяла только одна красивая Кира Валерьевна – водила ручкой по кривым строчкам, что-то черкала, брезгливо морщилась, а три другие училки – старая, пожилая и молоденькая – болтали. – Я вчера, Любовь Петровна, в очереди простояла и не посмотрела шестьдесят вторую серию «Надеждою жив человек», – пожаловалась пожилая. – Чего там было? Урсула узнала, что дочь беременна? – Нет, ещё не узнала, – рассказала старая. – Письмо-то Фернанда из шкатулки выкрала. Аркадио в больницу попал, и пока он был на операции, она его одежду обшарила и нашла ключ. – Так ведь Хосе шкатулку забрал к себе… – У него же эта… как её?..

– Рунёва наоборот. Она счастлива уже одним тем, чего моя мама родила. А я этим тоже не исчерпываюсь. Рунёвой всё равно: живи я хоть в шалаше с голой задницей, она всё равно любить будет. Только в шалаше я себя уважать бы перестал. В общем, ни с той, ни с другой стороны нет уважения к тому, что я в себе ценю больше всего: к моему умению жить. – Что это за умение? Умение деньги сделать? – Не только. С этим умением я организовал свою жизнь так, что ни от кого и ни от чего не зависю… завишу… – «Не зависею». А чего ж в тебе, несчастном, тогда ценят? – Саму жизнь ценят, Витус, а не умение жить. Следствие, а не причину. А мне нужна такая девка, чтобы все эти жизненные блага ценила, но не рвалась за ними и не плевала бы на них. Чтобы за шмотьём меня видела и уважала меня за то, что я могу его иметь. И пользовалась бы всем в меру – не переплачивала и не воровала. Короче, хозяйка мне нужна, а не грабительница и не обожательница.

– Мне не такая девка нужна, – мечтательно произнёс Будкин, глядя в тёплое небо, которое незаметно, из глубины, словно бы начинало медленно промерзать на зиму. – Такая вот… – туманно сказал он и пошевелил пальцами. – Особенная… – Такой большой, а в сказки веришь, – буркнул Служкин. – Не-е, Витус, я не в сказки, я в жизнь верю. Это другие верят в сказки. Вот девки, что вокруг меня вьются, смотрят на меня как на какого-то Хоттабыча: мои бабки, хаты, тачки, свобода моя – для них какое-то Лукоморье. Потому они на меня и вешаются. А меня-то за всем этим не видят! – А Сашенька видит.

– Жёг глаголом, да назвали балаболом, – согласился Служкин.

разумеется, не знал. Он криво улыбался, бодрился, подавал кому-то какие-то знаки, делал угрожающие гримасы и беззвучно плевал Чекушке на голову в корону из кос, прозванную «вороньим гнездом».

Снаружи шоколадка, а внутри кокос

– «Пермь-вторая», конечная! – хрипят динамики.

Ты не добрый, Витус, – сказал Будкин, – а добренький. Поэтому у тебя в жизни всё наперекосяк.

– Интересно, Витус, – вдруг сказал Будкин, – а вот при коммунизме как будет: тоже нельзя на голых смотреть? – При коммунизме психология будет другая, – злобно ответил Витька. – Тебе и самому не захочется.