Первым делом явившиеся сыщики отправились взглянуть на труп; на их языке это называлось «познакомиться». Около убитого деловито возился полицейский доктор Сухоруков. Зарезанный мужчина лежал на кровати вверх лицом, раскинув руки и ноги. Поза его выглядела естественной и расслабленной, словно бы в момент нападения он спал. На ногах трупа были черные шелковые носки, чёрные широкие брюки расстёгнуты, но не сняты. Тонкая крахмальная сорочка, распахнутая до пупа, обнажала волосатую грудь и живот. Атласный, цвета топлёного молока жилет также оказался расстёгнут, и края его небрежно раздвинуты. Общий беспорядок в одежде наводил на мысль, будто погибший не успел завершить начатое раздевание, однако разбросанные в стороны руки вроде бы свидетельствовали о том, что в момент смерти он вовсе и не думал раздеваться. Вся одежда покойного и постель вокруг его тела выглядели буро-красными от запекшейся крови. Она уже успела подсохнуть и впитаться, образовав на ткани заскорузлую корку. О чертах лица погибшего ничего определённого сказать было нельзя из-за большого количества порезов в разных направлениях. С него требовалось сначала смыть кровь, и только после этого можно было попробовать реконструировать лицо. Судя по обильной седине в курчавых волосах и в коротко стриженой ухоженной бороде, а также по проступающей на макушке лысине, мужчина был не молод, годам, эдак, к пятидесяти.

– Ну-с, доброе утро, доктор, – поприветствовал Сухорукова весельчак Гаевский. – А вы, поди, и не знали, чем сегодня заняться?

– Да, знаете ли, сидел в части, давился булочкой с маком и думал: хоть бы к висельнику какому вызвали. А тут всё гораздо интереснее: одним ударом и трахея перерезана, и сонная артерия, а уж с лицом что сделано…

– Продолжайте, вы так интересно рассказываете, – попросил Владислав, склоняясь над трупом.

– Разрез шеи, как вы можете видеть, имеет длину не менее шести дюймов и является безусловно смертельным. Нанесён одним ударом. На лице множественные порезы и колотые раны…

– То есть это была не бритва… – тут же заключил Гаевский.

– И не столовый нож со скруглённым кончиком. Это орудие именно с заточенным остриём: нож, кинжал.

– Что скажете о времени смерти? – спросил Агафон Иванов, осматривавший тем временем детали мужской одежды, разбросанные по комнате: пиджак, длинный тёмно-коричневый плащ, развязанную бабочку.

– Судя по тому, что челюстной отдел полностью окоченел, и окоченение спустилось к рукам, но не охватило ног, ну, а также оценивая температуру тела, я бы отнёс момент смерти к интервалу от пяти до восьми часов до нашего появления. То есть, жертва погибла после часа ночи, но не позднее четырёх, – доктор вытащил из жилетного кармана часы на цепочке и взглянул на циферблат, сверяя с ним свои выводы. – Да, такая оценка представляется достоверной.

– Что скажете про возраст? – продолжал расспрашивать Иванов.

– Примерно сорок пять – пятьдесят лет.

Агафон, закончив осмотр одежды убитого, подвёл итог:

– Ни документов, ни записной книжки, ни визитных карточек. Только бумажник и вот ещё, носовые платки.

– А в бумажнике что? – полюбопытствовал Гаевский, ощупывавший карманы брюк.

– Шестьдесят пять рублей денег, отделение для карточек пусто. А у тебя что-нибудь интересное есть?

– Только испачканные кровью руки, – Гаевский зашёл за ширму, отгораживавшую умывальник, и принялся смывать кровь.

Ещё не так давно функцию умывальника исполнял простой комод с зеркалом над ним и спрятанными внутри кувшином и лоханью. Теперь же, после недавней реконструкции, в гостиницу были проведены водопровод и канализация, так что комод оказался заменён элегантной тумбой, в которую прятались подводные и отводные трубы. Всё это, конечно, было в высшей степени удобно и комфортно, но сыщики в данный момент как раз предпочли бы видеть старинную конструкцию «удобств», позволявшую судить о действиях обитателей номера.

Две пары толстых полотенец на латунных крючках рядом с умывальником оказались сухи и незапятнанны. Этих полотенец, по-видимому, вообще никто не касался. Очевидно, что убийца не пытался приводить себя здесь в порядок. Примостившийся за тумбой в углу ватерклозет также выглядел чистым, сухим, без единого пятнышка.

На место Гаевского возле кровати заступил Агафон Иванов. Не довольствуясь простым визуальным осмотром, он немного подвигал тело из стороны в сторону, заглядывая, не лежит ли что-то под трупом. Ничего не увидев, он тоже направился к умывальнику отмыть запачканные кровью руки.

– Ну, конечно, в журнале регистрации, мы не найдем фамилии погибшего, – пробормотал он, дожидаясь, пока напарник уступит место.

– Ты сам всё знаешь, паспорта здесь никого не интересуют, – вздохнул Владислав. – Меня другое волнует: а где же дама? Он же был не один?

– Конечно, не один, – отозвался Иванов. – Когда станешь осматривать комнату, обрати внимание на столик.

Гаевский оставил альков и перешёл в ту часть номера, которая была названа его коллегой «комнатой». Он сразу понял, что имел в виду Иванов, предлагая обратить внимание на столик. Там стояли початые бутылки «Camartina», довольно дорогого красного вина, и шампанского «Roederer», тоже весьма недешёвого. Подле находились две пары фужеров – высоких, на тонкой ножке для шампанского и пониже, пузытеньких, – для вина. На одном из высоких фужеров был хорошо различим след ярко-красной губной помады. Владислав ещё рассматривал бутылки, как послышался голос Агафона:

– Посмотри-ка, возле постели стеариновые следы. Ты видел?

– Нет покуда, – Гаевский вернулся к кровати.

– Кто-то жёг свечку и закапал стеарином пол.

Действительно, сбоку кровати, ближе к изголовью на полу и на самой постели виднелось множество застывших капель стеарина. Кто-то долго держал здесь свечку.

– Как думаешь, сколько минут надо стоять со свечой в руках, чтобы так наследить? – полюбопытствовал Иванов.

– Минуты три точно, – заверил Гаевский. – В свободную минуту можешь устроить дома эксперимент. Полагаю, убийца что-то искал здесь. Обыскивал тело…

– Есть и другое объяснение, – тут же отозвался Иванов, – убийца был не один, а с компаньоном. Один убивал, а другой держал свечу. Причём, полагаю, в этом случае он должен был закапать стеарином свою одежду.

– Всё-таки, полагаю, имел место обыск трупа. Ты заметил, что у убитого отсутствуют часы?

– Не только часы. Колец тоже нет. Из ценных вещей только золотой нательный крестик.

– А сие означает, что преступник обыскивал тело, потому что…

– … потому что часы носят в жилетном кармане, а жилетку погибший не снимал, – закончил мысль своего коллеги Агафон Иванов.

– А ещё это значит, что убийца не мог не запачкаться в крови. Даже если представить, будто ему удалось избежать попадания брызг крови при нанесении ран жертве – что маловероятно и чему я не верю! – всё равно убийца должен был испачкать руки, пока обшаривал мёртвое тело. Но он не мог покинуть гостиницу в таком виде. Что это может значить?

– Только то, что он где-то привёл себя в порядок.

– Но умывальником в этом номере не пользовались, поскольку полотенца остались неприкосновенны.

– Да, я это заметил, – кивнул Иванов. – Стало быть, убийца или убийцы пришёл из другого номера и в него же затем вернулся.

Сыщики некоторое время смотрели друг на друга. Каждый, видимо, мысленно проверил получившуюся причинно-следственную цепочку. Изъянов она вроде бы не имела.

– Что ж, пора звать коридорного… – подвёл итог Иванов и щёлкнул пальцами, привлекая внимание урядника, стоявшего в дверях. – Братец, коридорного пригласи-ка сюда.

Спустя минуту появился Алексей Полозов. Он выглядел собранным и серьёзным, сознающим важность момента.

– Ты, что ли, коридорный на этом этаже? – спросил его Гаевский.

– Так точно-с, я. Алексей Полозов, сын Данилов.

– Давно ли работаешь тут?

– Восемнадцатый год уже.

– Постоялец, – Иванов неопределенно махнул рукой в сторону кровати, на которой лежал убитый, – при тебе заселялся?

– Да-с, именно при мне. Я заступил вчера в девять часов вечера, а оне-с с дамочкой явились уже в двенадцатом часу, ближе к полуночи, – стараясь не смотреть на окровавленный труп, проговорил коридорный.

– Ты их знаешь? Прежде видел?

– Никак нет-с.

– Как-то они назвались?

– Да никак не назвались. А у нас в гостинице правило – документов мы не требуем. Иначе, сами понимаете, заведение придётся закрывать. Клиенты и клиенты. Этого человека я впервые видел, а дамочка мне тоже не знакома, но…

– Ну, Ломброзо, не томи, – подбодрил коридорного Гаевский, – говори, что хотел сказать.

– Дамочка… она… из ЭТИХ… Мы их сразу отличаем.

– Из «этих» – это которые за деньги? – уточнил Иванов.

– Так точно-с. Панельная или салонная сказать не могу, поскольку в билет не заглядывал. Да только не барышня и уж тем более не дама – это точно. Именно из этих… – он многозначительно округлил глаза.

– А кто же нашёл тело? – спросил Гаевский.

– Я и нашёл. За двадцать минут до девяти утра постучал в дверь, дабы разбудить. У них только до девяти было заплачено. У нас ведь знаете как бывает – просрочат время, а доплачивать не хотят – прямо в скандал иной раз. Еще и в вину ставят, что не разбудили вовремя, вот я и пошёл. Стучу в дверь – никто не отзывается. Зашел. А он лежит…

– Больше в номере никого не было?

– Никак нет, господин…

– …сыскной агент, – задумчиво подсказал Иванов. – А что же его спутница? куда же она делась?

– Ушла раньше.

– Сам вижу, что ушла, а не в дымоход вылетела. Во сколько же это было?

– Да примерно… часа в два ночи, – Алексей задумчиво поскрёб в затылке. – Уходя, сказала, что господин, дескать, заснули, а номер оплачен до девяти утра, ну, и чтоб, значит, его не тревожили.

– А вот ты, Алексей Данилович, скажи-ка мне, братец, – не унимался Иванов, которого насторожил факт раннего ухода проститутки, – разве это обычное дело, чтобы парочка, придя вместе, уходила порознь?

– Сие у нас не приветствуется. Потому как эксцессы возможны… Но бывает иногда, хотя, конечно, и нечасто. Мы в таких случаях всегда проверяем, всё ли в порядке с тем, кто остался. Знаете, чтоб не обворовали, не опоили, не убили, опять же…

– Вот и я о том же, – заинтересованно кивнул Иванов. Ему понравилось, что коридорный правильно понял направление его, Агафона Иванова, мыслей. – В этом случае ты тоже проверил?

– А как же! Именно так-с. Проверил. После её слов я сразу пошёл в номер. Сразу же пошел, клянусь, она ещё не успела даже на первый этаж спуститься. Зашёл, проверил – всё было в порядке. Господин лежал на кровати, сопел, пыхтел, я дыхание слышал его, клянусь! Я тихонько окликнул его – не надо ли, дескать, чего? А потом сам думаю, что же это я, дурак, делаю, он ведь просил не беспокоить. Ну, я тихонько и сдал назад, за дверь то есть.

– А полог, драпировка то бишь, был открыт полностью, или как сейчас, несколько задвинут? – уточнил Гаевский.

Коридорный на миг замолчал, припоминая.

– Кажется, был полностью открыт. Или нет? – в его голосе прозвучало сомнение. – Не отложилось у меня в памяти. Скорее всего отодвинут полностью.

– Но ты точно именно этого человека видел?

– Клянусь. Готов поклясться на любой иконе. Именно убитый спал. Живой и невредимый.

– А свет горел в комнате?

– Света не было, но света достаточно падало из коридора. Можете сами проверить. Я смотрел со стороны ног, к голове не подходил, поскольку незачем. Но черты лица узнать можно было.

– Дверь запер, уходя?

– Так точно-с. У меня ключ от всех дверей.

– А когда утром зашёл в номер, то дверь оказалась отпертой? – выспрашивал Гаевский.

– Никак нет, запертой. Своим же ключом открывал.

Сыскные агенты снова переглянулись. Коридорный рассказывал чрезвычайно ценные вещи.

– Ну, ладно, оставим это, – вмешался Иванов, – Расскажи-ка про девицу. Какая из себя?

– Я же говорю – гулящая за деньги. Видная, высокая, кр-р-расивая, волосы рыженькие. Сама, чувствуется, молоденькая, тоненькая. И смех такой…

– Какой?

– Ну, не знаю… мелкий. Хи-хи-хи, – Алексей попытался повторить девичий смех, но искусство пародии явно не было в числе его талантов; смех получился карикатурным.

– Узнать сможешь?

– Ну… думаю, если с близкого расстояния, как тогда, когда видел её, то да, смогу. В вуальке была и лицо прятала. Я ведь, знаете, минут через пятнадцать после их заселения заходил к ним, принёс ножи для фруктов и бокалы для вина, как господин заказал.

– И что же, она по-прежнему была в вуальке? – уточнил Агафон Иванов.

– Не могу знать. Разговаривала со мной из-за портьеры. Уж и не знаю, была ли она уже в постели или просто спряталась от глаз моих…

– Опиши подробнее. Высокая – это примерно какая?

Полозов подобрался, и, боясь что-нибудь напутать или упустить, стал припоминать, слегка щурясь и глядя куда-то вдаль.

– Думаю, два аршина десять-одиннадцать дюймов. Да. Мне она была вот так, – он показал рукой себе на бровь. – Кожа очень белая, чистая, не конопатая, румяна наложены сильно. Волосы рыжие… я бы даже сказал, оранжевого оттенка, слегка опущены на уши, вьющиеся, пушистые.

– Подбородок как расположен: нормально? выдвинут вперёд или наоборот, сдвинут назад?

– Подбородок овальный, обычный, прикус нормальный.

– Уши как расположены: топорщатся? или прижаты к голове? мочка выражена? серёжка сильно мочку оттягивала?

– Нет, уши не топорщились, не лопоухая, значит. Мочка обычная, ни большая, ни маленькая.

– Козелок и противокозелок рассмотрел? – допытывался Иванов.

– А что это такое?

Агафон оттопырил собственное ухо и кратко объяснил коридорному названия отдельных эелементов ушной раковины.

– Извините, господин сыскной агент, не рассмотрел я, – взмолился Полозов. – Я ж говорю, волосы как бы на уши находили, прикрывали верх ушей.

– Хорошо, а что с шеей? Длинная? котороткая? складки на шее заметны?

– Шея длинная, да только женщина была в газовом шарфике, жёлтом.

– Глаза? – продолжал расспрашивать Агафон.

– Под вуалькой не очень можно было рассмотреть, но не тёмные, не черные – это точно. Может, серые или зеленые. Да, вот ещё: у рыженьких глаза часто бывают цвета испитого чая.

– Ямочки на щеках и подбородках? Мимические морщины? Родинки?

Сыщики довольно долго бились с коридорным, пытаясь узнать от него детали словесного портрета неизвестной женщины, да толком так ничего и не узнали. Описание примет, данное Полозовым, несмотря на всё старание коридорного, получалось всё же весьма общим, без каких-либо точных деталей, способных резко упростить поиск проститутки.

Уже в конце разговора с Алексеем в номер вошли только что подъехавшие чиновники следственной части прокуратуры: товарищ прокурора Павел Николаевич Грибанов, делопроизводитель и секретарь. Оставив коридорного беседовать с вновь прибывшими лицами, сыскные агенты вернулись в гостиную, явно озадаченные услышанным от Полозова.

– Странная какая-то проститутка, – пробормотал Гаевский, – даже полотенцем не воспользовалась. Что же это означает: они плотской любовью вовсе и не занимались? Но ведь провели вместе пару часов – с полуночи до двух!

– Возможно, просто неряшливая женщина, – заметил Иванов. – Меня сейчас не полотенца беспокоят. Меня дверь закрытая смущает.

– Ну, гостиничному вору дверь не помеха.

– В том-то и дело! Загвоздка в том, что гостиничный вор не убивает жертву.

Та часть комнаты, что выполняла функцию гостиной, имела два высоких окна с лепными украшениями по углам потолка и в центе, вокруг люстры. Дубовый паркетный пол в центральной части покрывал круглый, яркой расцветки и совсем еще новый ковер. В простенке между окнами помещалось высокое зеркало, у основания которого примостился маленький столик красного дерева на гнутых ножках с фарфоровой статуэткой купальщицы. Возле стены располагался мягкий диван, а рядом с маленьким столиком в углу – пара кресел.

Внимание сыщиков привлекла фетровая мужская шляпа светло-серого цвета, брошенная на диван, и пара тонких лайковых перчаток подле неё. Рядом на кресле лежал элегантный тёмно-серый драповый пиджак в тонкую коричневую клеточку и белое шёлковое кашне. На столике, рядом с фарфоровой пепельницей Гаевский увидел очки в золотой тонкой оправе, массивное портмоне, уже осмотренное Ивановым, и два носовых платка тонкого батиста с ручным кружевом по краю.

– Обрати внимание, в углах платков вышивка гладью – буквы «К.К.», – подсказал Агафон своему напарнику, подсевшему к столику. – А в портмоне несколько маленьких карточек с голыми девицами.

Иванов уже успел осмотреть эти вещи и теперь по-хозяйски подталкивал Владислава к тому, что заслуживало внимания.

– Буквы «К.К.»… – задумался на секунду Гаевский, – А ты пальто осматривал? Может там какая метка вышита?

– Нет, покуда не успел. Пойдём вместе поглядим.

Сыщики прошли в прихожую. У стены, возле входной двери стоял столик, на котором разместились графин со стаканом. За портьерной занавеской направо от входной двери расположилась вешалка. Там висело дорогое летнее мужское пальто из нежного кашемира. Хорошая, солидная вещь, пошитая явно на заказ из английского полотна, была достойна респектабельного состоятельного мужчины; такое пальто, не уронив своего достоинства, мог одеть и министр, и банкир, и просто богатый человек со вкусом. Под воротником находилась этикетка пошивочной мастерской «Корпус», а ниже аккуратно вышитые инициалы «К.К.». Под вешалкой стояли кожаные калоши; на их красной подкладке также были хорошо заметны инициалы «К. К.», выписанные карандашом. К стене подле вешалки прислонился чёрный дождевой зонтик с ручкой из слоновой кости. Иванов внимательно осмотрел зонт: никаких знаков или эмблем, способных указать на принадлежность определённому человеку, на нём не оказалось.

Рассматривая пальто, Гаевский извлёк из его внутреннего кармана портмоне и платок.

– Что же это получается, одно портмоне в комнате, другое – в кармане пальто? – задумчиво покрутив находку в руках, пробормотал Владислав.