Человек этот был хорошо знаком Иванову, как, впрочем и множеству других жителей столицы, связанных родом своей профессиональной деятельности либо стечением жизненных обстоятельств с сыском и судопроизводством. Раньше, лет десять тому назад, молодой Шумилов служил в прокуратуре окружного суда, но в ходе расследования скандального дела Мариэтты Жюжеван отважился пойти против корпоративного братства официальных «законников», принял меры к защите напрасно обвинённой в ходе расследования гувернантки, за что и был вынужден уйди из Министерства юстиции. Последующие годы Шумилов помимо официальной службы юрисконсультом в чрезвычайно богатом «Обществе взаимнаго поземельного кредита» постоянно занимался чем-то вроде частных расследований по самым разным поводам, на чём приобрёл немалую славу весьма специфического свойства. Он не был человеком публичным, как иные писатели или артисты, но знакомых имел массу и, в принципе, был хорошо известен в Санкт-Петербурге. К нему регулярно обращались адвокаты, знакомые и просто люди, попавшие в жернова тяжеловесной и беспощадной полицейской машины, дабы он помог несправедливо обвиненным или заподозренным в совершении преступления доказать невиновность. Шумилов в отличие от адвокатов не просто латал прорехи официального следствия, но зачастую отыскивал подлинного преступника, как это случилось в прогремевшем на всю Россию «деле Мироновича», потрясшем в 1883 году весь Петербург. Посему дорожки сыскных агентов и Алексея Ивановича Шумилова пересекались гораздо чаще, чем того хотелось бы обеим сторонам. Сие обстоятельство не особенно радовало полицию, поскольку Шумилов постоянно обходил Сыскную. Впрочем, это не мешало даже самому Путилину относиться к Шумилову если не с симпатией, то с уважением во всяком случае. Мудрый действительный тайный советник прекрасно понимал, что наличие сильного конкурента подстёгивает агентов и положительно сказывается на конечном итоге сыскной работы. Хотя деятельность Шумилова частенько осуществлялась на грани дозволенного, всё же грубых нарушений закона бывший выпускник Училища Правоведения не допускал и формально не давал повода остановить себя.

– Ваше высокопревосходительство, взгляните, тут знакомые всё лица появляются. – с такими словами Агафон Иванов отнёс листок с расчётами и прикреплённой к нему визиткой Путилину.

Начальник Сыскной полиции внимательно изучил бумагу и задумался.

– Ну, что ж, это даже в чём-то упрощает наше дело. Надо будет потолковать с ним. Агафон, не откладывая в долгий ящик, нанеси-ка господину юрисконсульту визит вежливости. – распорядился Путилин. – Ведь ты, кажется, уже бывал у него на квартире?

– Приходилось, Иван Дмитриевич. – усмехнулся Агафон. – Что сказать ему? Может, какие-то особые пожелания будут?

– Я знаю, он тебя поить начнёт. Не пей в гостях много дармового коньяку.

Во второй половине дня в квартиру приехал извещённый об убийстве Александры Васильевны её сын – Дмитрий Николаевич Мелешевич. Это был щеголеватый мужчина с тросточкой, лет за тридцать; впрочем, на самом деле ему было всего лишь двадцать семь, но в стремлении добрать солидности он отпустил бородку клинышком, которая его заметно старила, и отрастил брюшко, отчего его фигура приобрела тяжеловесность и некий «бабий» оттенок. Был он мрачен, но особого горя не выказывал. С полицейскими держался свысока, равнодушно-барски.

– Скажите, Дмитрий Николаевич, вы поддерживали с матушкой тесное общение? – спросил Путилин, уединившись с Мелешевичем в кабинете.

– Что значит «тесное»? – нехотя отозвался тот, не удостаивая начальника Сыскной даже взглядом. Заложив нога на ногу, он принялся внимательно рассматривать острый нос лакированных штиблет, видимо, совсем недавно оцарапанный.

– Отвечать вопросом на вопрос в среде воспитанных людей почитается дурным тоном, – спокойно заметил Путилин. – Умничать передо мной не надо, сие может иметь для вас совсем не те последствия, на которые вы расчитываете. Перед собою вы видите действительного тайного советника, должностное лицо второго класса, так что потрудитесь сесть подобающим образом!

Мелешевич даже в лице переменился; моментально опустил ногу и сел, выпрямив спину, как ученик-отличник.

– Простите, ваше высокоблагородие, я действительно не понял вашего вопроса.

– Под «тесным» общением русские люди обычно понимают духовную привязанность, которая, увы, зачастую исчезает по мере взросления детей. – спокойно пояснил Путилин, не спуская немигающего взгляда с лица Мелешевича. – Я хочу знать, обсуждала ли Александра Васильевна с Вами свои планы, вникали ли Вы, как любящий и заботливый сын, в её дела.

– Ну-у, видите ли… жили мы на разных квартирах. И сферы приложения сил у нас были… э-э… различные.

– Что сие означает?

– Я живу интересами службы, а матушка… ведёт… в смысле, вела… – поправился он, – жизнь, соответствующую своему возрасту: пасьянс, визиты к таким же дамам послебальзаковского возраста, вот разве что с братцем своим носилась неумеренно.

– С Николаем Николаевичем Барклаем? Тот, что знаменитое путешествие совершил? – уточнил Путилин. – Или был какой-то другой брат?

– С ним, да. То есть, братьев у неё много, но в данном случае я имел в виду именно Николая Николаевича, географа и этнографа. Я, конечно, понимаю – родство со знаменитостью греет тщеславную душу, но по мне чем такая слава, как у дяди, лучше уж вообще без неё.

– Ну, почему же? Он громадное дело сдалал для отечественной и мировой науки…

– Помилуйте, – перебил Путилина Мелешевич, – рассказывать, как тебя чуть не съели на завтрак дикари – это, по-вашему, слава, о которой можно мечтать? Грибоедов, по крайней мере, погиб, выполняя государственную миссию. А за что рисковал жизнью дядюшка? За то, чтобы доказать, что объём черепа полинезийца равен среднестатистическому объёму черепа белого человека? Нёс, так сказать, идеи гуманизма и человеческой общности? Они – эти идеи – того стоят, на ваш взгляд? А эта мысль создать русскую колонию там, в этой папуасской земле? Будем базировать Тихоокеанский флот на Полинезию! Он всерьёз обсуждал этот вопрос с родным братом, другим моим дядюшкой, тот военный капитан. Затем Николай Николаевич обосновывал идею о создании под протекторатом России государства Папуас и даже поднимал этот вопрос в Географическом обществе. Матушка, главное, носилась с этими идеями как… как курица с яйцом, уж извините. Даже иной раз за неё становилось неудобно. Когда меня на официальном приёме – а я ведь работаю в Министерстве иностранных дел! – английский дипломат вдруг начинает расспрашивать, правда ли, дескать, что я со своей матушкой собираюсь переселяться на этот Берег Барклая, будь он неладен, я просто сквозь землю готов провалиться от стыда!

Путилин был явно озадачен эмоциональным всплеском двоюродного племянника знаменитого путешественника.

– Значит, Вы не разделяли восторгов Вашей матушки… – проговорил начальник Сыскной полиции.

– Нет, не разделял, – уже с нескрываемым раздражением подтвердил Мелешевич. – И, главное, мне непонятно, откуда что взялось: она ведь ему не родная, а всего лишь двоюродная сестра. Ну, подумаешь, детство провели вместе. Потом он уехал и его не было пять лет: учился за границей и путешествовал. Вернулся, год-полтора прожил в России и опять уехал. Всё ему дома не сиделось! Зуд странствий! И опять его не было Бог знает сколько времени, потом – «здра-ас-сте, вот он я, великий землеоткрыватель и ученый». Все пляшут вокруг него и его креольско-голландской жены и дочек. И матушка плясала больше всех! ну, да ладно, что уж теперь.

Дмитрий словно опомнился и почувствовал неуместность своего сарказма в это время и в этой обстановке.

– Я хотел бы предложить вам осмотреть вещи вашей матушки, вдруг пропало что-нибудь, – сказал Путилин. – Но сначала соблаговолите взглянуть на список ценностей, обнаруженных в квартире. Здесь, как видите, две графы: в одной – описание вещи или документа, а в другой – место, где его нашли.

Дмитрий впился глазами в бумагу. Путилин же внимательно следил за его лицом. Было заметно, что некоторые строки Мелешевич перечитывал по нескольку раз, сколзя глазами по одному месту опять и опять.

– Тут написано: «брошь золотая в виде ящерицы, с тремя изумрудами и перстень золотой с одним изумрудом – в потайном ящике в ножке стола в кабинете»… – пробормотал он изумленно.

– Да, мы обнаружили несколько профессионально изготовленных тайников: в массивных ножках письменного стола, между двойной задней стенкой бюро, в бельевом отделе шкапа в спальне, если точнее внутри перегородки бельевого отдела. Все они весьма хитроумно устроены, причём сделано это было во время изготовления мебели. В тайниках находились драгоценности. Вы почитайте дальше, там всё указано.

Судя по вспотевшему лбу Мелешевича и растерянно забегавшим глазам, услышанное явилось для него новостью. Вполне возможно, что мать скрывала от сынка-транжиры своё истинное богатство, опасаясь, что он начнёт давить на неё и рано или поздно заставит расстаться с драгоценностями. А это, как и для множества дам её круга было равносильно краху всей жизни.

– А скажите, ваше высокопревосходительство, а что же теперь будет со всеми этими ценностями? Они теперь мои? И если нет, то каков порядок их поступления в моё владение? – полюбопытствовал Дмитрий.

– Если было надлежащим образом составлено завещание и назначен душеприказчик, то всё будет очень просто. Душеприказчик распорядится всем имуществом согласно завещанию покойной. Если же такого рода распоряжений не было сделано, то после официального уведомления через газеты придётся ожидать полгода поступления заявок от наследников.

– Гм-м… Но главный-то наследник – я! Вы хотите сказать, что наследование родного сына не безусловно, возможно какое-то оспаривание?

– Я хочу сказать, что существует целый раздел юриспруденции, исследующий все нюансы такого рода взаимоотношений, этот раздел называется «наследственным правом». Родной сын отнесён к наследникам первой очереди, но его наследование не является «безусловным», как вы изволили выразиться. При определённых обстоятельствах даже родному сыну может быть отказано во вступлении в права наследства, – спокойно проговорил Путилин. – Но, Дмитрий Николаевич, пожалуйста, не отвлекайтесь и посмотрите ещё на список.

Мелешевич ещё несколько секунд помедлил, словно не в силах оторваться от завладевшей его вниманием мысли, но потом, сделав над собой усилие, вновь углубился в чтение.

– Мне известно, что у матушки было большое количество облигаций коммерческих банков на предъявителя. Я сам однажды увидел их целую пачку, – он раздвинул пальцы на четверть вершка, показывая, какой толщины была виденная им пачка, – они были увязаны красной атласной лентой. Но в этом списке их нет, тут только именные облигационные билеты. Если матушка переложила облигации в какие-то иные ценные бумаги, то тогда они должны быть здесь, но… нет ни того, ни другого, – наконец изрёк он.

– Вы сказали «вложила». Она что же, хорошо разбиралась в ценных бумагах и финансовых вложениях?

– Насколько я знаю, у нее был бухгалтер, или брокер, доверительный управляющий, как теперь говорят. Служил на Фондовой бирже, подсказывал ей, что покупать, что продавать. За процент, естественно.

– А фамилию его знаете?

– Штромм, по-моему.

Путилин сделал пометки в своем блокноте.

– Еще один вопрос, Дмитрий Николаевич, а были ли у Александры Васильевны ещё близкие родственники? Ну, кроме знаменитого дяди? – поинтересовался Путилин.

– Да, у матушки всего четверо братьев и сестра, правда, все они не родные, а двоюродные. Из оставшихся в живых в Петербурге сейчас проживает только дядя Иван Николаевич, он капитан второго ранга.

– А с кем теснее всего общалась Александра Васильевна? Может, у неё были подруги?

– Ну-у, – замялся Мелешевич, – насчёт подруг не скажу, а полковник Главного штаба Волков, бывший друг отца, думаю, часто навещал матушку.

– Хорошо. – кивнул Путилин. – Мне надо, чтобы вы ещё кое-что объяснили. Идёмте со мной!

Начальник сыскной полиции в сопровождении Дмитрия Мелешевича прошёл в комнату, служившую хозяйке библиотекой. В громадных, почти до потолка книжных шкафах, стоявших вдоль стен и в простенке между окнами. На их полках теснились ряды фолиантов, блестевших сквозь стёкла золотым тиснением корешков. Однако, Путилин, не проявив интереса к книгам, подошёл к двух шкафам, задвинутым в самый угол за дверью. Содержимое этих шкафов при ближайшем рассмотрении можно было с полным основанием счесть весьма необычным для петербургской квартиры: на полках во множестве располагались странные фигурки и статуэтки самых невообразимых видов и размеров. Изготовленные из разнообразных материалов – золота, терракоты, необычных камней – статуэтки эти изображали жуков, людей с головами птиц, а также в необычных головных уборах. Многие из этих странных предметов были расписаны невиданными значками. В нижней части обоих шкафов стояли большие, примерно в аршин высотою, терракотовые сосуды, похожие на кувшины, только лишённые горлышка: верхние части сосудов венчали изумительно вылепленные головы человека, собаки, коршуна и шакала. В каждом из шкафов помещалось лишь по два таких сосуда.

– Что это такое, расскажите мне, – попросил Путилин, указав на шкафы.

– Это часть египетской коллекции Николая Николаевича Барклая. Ещё до того, как заняться Полинезией, Николай Николаевич изучал Древний Египет. Он там побывал в составе большой экспедиции, устроенной немцами. Вывез много чего интересного. Основная часть коллекции была им вручена Географическому обществу, часть предметов он оставил у себя. Поскольку он не имел в Петербурге своей квартиры и много времени проводил в разъездах, то отдал оставленные предметы родственникам, в том числе и матери.

– Этот жёлтый металл золото? – уточнил Путилин, указав на фигурки жуков, расставленных в ряд на одной из полок.

– Да, эти скарабеи золотые.

– А вот это что такое? – начальник Сыскной полиции показал на терракотовые сосуды в нижней части шкафов.

– Это канопы, сосуды для хранения внутренностей набальзамированных людей. Матушка мне все уши прожужжала, рассказывая, какому богу посящен каждый сосуд. У нее даже списочек был составлен, вы поищите получше, наверное, где-нибудь в бюро. Для меня же запомнить это все… вы же понимаете, это просто пытка. Для светского человека… – взглянув на Путилина, он внезапно осекся и после секундного замешательства продолжал, – Вот эта канопа с головой человека предназначена для хранения желудка и больших кишок. Та, что рядом, с головой собаки, – для мелких кишок. Вот эта, с головой сокола, содержит печень и желчный пузырь. А здесь, видите, крышка выполнена в виде головы шакала, – там сердце и лёгкие.

– И они всё ещё там?

– Ну конечно. Канопы запечатаны. После помещения внутрь каждой из каноп соответствующих органов, крышка сажалась на так называемый «пластер», органический клей, который ее герметично запечатывал.

– Это очень дорогие предметы? – уточнил Путилин.

– Канопы? Нет. Их отыскивают в Египте в больших количествах. Здесь есть гораздо более ценные во всех отношениях предметы… я хочу сказать, ценные как исторический памятник, и как ювелирное изделие. Вот, например, посмотрите: полкой выше стоит ушебти – маленькая статуя бога Озириса – с прекрасно читаемыми надписями. Дело в том, что на большинстве ушебти надписи нечитаемы. За эту же любой музей заплатит очень большие деньги. А вот рубиновый скарабей. Очень ценная вещь во всех смыслах. Вот женский браслет со скарабеем: тут и золото, и сердолик, и снова рубин. Целое состояние стоит. Вон ажурные кольца: снова золото и рубин. И таких вещей тут немало, думаю, не одна дюжина.

– Вы хорошо разбираетесь в древнеегипетской атрибутике… – проговорил Путилин и было непонятно, то ли он задавал вопрос, то ли констатировал факт.

– Ну, не так чтобы очень… Вот матушка – та да, просто одержима была. А мне – ну, не, то, чтобы все это было очень интересно, но надо всё же разбираться в том, чем тебе, возможно, придётся владеть. Хотя бы для того, чтобы не дать обмануть себя при продаже. – простодушно объяснил Дмитрий Мелешевич.

Путилин от такого рода откровенности чуть не крянул. Сынок, видимо, уже записал себя во владельцы коллекции, к которой по большому счёту не имел ни малейшего отношения. Воистину, простота хуже воровства.

Вслух, разумеется, Путилин своего отношения к услышанному не высказал, а заговорил о другом:

– Господин Мелешевич, а теперь посмотрите, пожалуйста, не пропало ли что-либо ещё из квартиры – подсвечники, серебро, фарфор, может, что из носильных вещей или обуви… Потом обратитесь к господину товарищу прокурора, вам надо будет расписаться в протоколе осмотра.