3

Утренний солнечный свет, бивший сквозь шторы из окна, настойчиво щекотал мои веки. Я открыл глаза, зевнул, потянулся и перевернулся на другой бок, намереваясь ещё немного подремать. Как приятно было снова спать на кровати, под тёплым одеялом, после холодной, сырой земли, на которой мне пришлось провести несколько ночей, укрывшись курткой и используя в качестве подушки собственный рюкзак.

Из коридора донеслись чьи-то голоса. Я прислушался.

– Вы, уважаемый, перед моим носом своей корочкой не махайте, – раздражённо выговаривал кому-то Виктор Михайлович. – Здесь командую я, и ваши регалии на меня не действуют. Он – мой пациент, который находится в довольно тяжёлом состоянии. Парень целую неделю плутал в тайге, не ел, не спал. Его психика нарушена и нуждается в восстановлении. Поэтому ему необходимо отдохнуть. Будить его я не буду. Как проснётся, я его осмотрю, и только после этого скажу, можно вам будет с ним поговорить, или нет.

Я понял, что речь шла обо мне. Кто это там ко мне рвётся? Наверное, милиция. Говорить с милицией мне сейчас хотелось меньше всего. Им ведь нужны мои показания. А мне было мучительно больно вспоминать всё то, что произошло в предшествующие семь дней. Как мы голодали, как мы мёрзли, какой мы испытывали страх, как поочерёдно, один за другим, гибли все мои спутники. Эти воспоминания тяжким грузом лежали на моей душе, и скребли её, не давая покоя.

Я провёл ещё где-то час-полтора в лёгкой полудрёме, после чего почувствовал желание двигаться. Я откинул одеяло, поднялся, и принялся натягивать на себя пижаму. Одевшись, я взял висевшее на спинке стула полотенце, вышел в коридор и, стараясь не смотреть по сторонам, чтобы не смущаться от чужих любопытных взглядов, отправился в расположенный по-соседству умывальник.

– Вот он, проснулся, – донёсся до меня тонкий девичий голосок. – Пойду, Виктору Михайловичу сообщу.

Когда я вышел из умывальника, врач уже поджидал меня возле двери.

– Ну, как мы себя чувствуем? – спросил он, крепко пожав мне руку.

– Нормально, – ответил я.

Мы зашли в палату.

– Время завтрака уже прошло. Но ты не переживай. Я попросил медсестру, чтобы она принесла тебе его сюда, – сказал Виктор Михайлович.

– Спасибо, – поблагодарил я.

– Дай-ка я тебя послушаю.

Я расстегнул пижаму, вытянулся в постойке «смирно», и поёжился, ощутив прикосновение холодного металлического кругляша.

– Дыши глубже, – попросил врач.

Прослушав все участки моей груди, он заявил:

– Ну, хрипов вроде нет. Пневмонией пока не пахнет. Однако, рентген сегодня всё же сделаем. Сам какое-нибудь недомогание чувствуешь?

– Не чувствую, – ответил я.

– А что чувствуешь?

– Утомление.

– Ну, это пройдёт. Два-три дня, и всё придёт в норму. Отоспишься, отъешься, и снова почувствуешь вкус к жизни. У нас на втором этаже есть библиотека. В «красном уголке» – телевизор. Пользуйся. Твоим родителям уже всё сообщили. Скоро они за тобой приедут.

– Большое вам спасибо! – с чувством произнёс я.

– Не за что, – заметил Виктор Михайлович. – Отдыхай.

Вскоре из коридора, сквозь неплотно прикрытую дверь, донёсся его приглушённый голос.

– Сегодня задавать ему вопросы я вам не разрешаю. Парень крайне истощён. И морально, и физически. Нужно дать ему хоть немного прийти в себя. Так что, до завтра.

Я с аппетитом съел принесённый мне завтрак, улёгся на кровать, заложил руки за голову и закрыл глаза…

Мы стояли возле вертолёта, старенького МИ-2, и с опаской поглядывали на небо. Погода была ужасная. Весь верх затянули тяжёлые облака, моросил мелкий противный дождь, а прохладный ветер продувал нас буквально насквозь, заставляя беспрерывно ёжиться. Как это всё было не похоже на Москву, откуда мы уезжали два дня назад. Там уже вовсю гуляла весна, было тепло, светило солнце, на деревьях распускалась листва. Приехав в Иркутск, мы словно вернулись в глубокую осень. Столь резкая перемена климата в худшую сторону, конечно, не радовала.

– Чего нахмурились, студенты? – весело спросил лётчик, который должен был доставить нас в место базирования геологической экспедиции. Его звали Николай. Это был здоровенный, плечистый, румяный детина средних лет, пышущий здоровьем, с большими усами, озорными глазами и широким лицом.

– Да вот, погода, вроде, не очень лётная, – неуверенно отозвался Сергей.

– Погода здесь всегда такая, – разъяснил лётчик. – Это вам не Юг, не Центр, не Поволжье, и даже не Урал. Это Сибирь, край весьма суровый. Так что привыкайте. А беспокоитесь вы зря. Я уже десять лет за штурвалом. И не в таких условиях летал. Не волнуйтесь. Довезу в целости и сохранности. По лётным меркам здесь недалеко. Километров сто, не более.

– А мы высоко будем лететь? – спросила Лиля.

– Нет, – ответил Николай. – Вертолёты высоко не летают. Так что, сможете увидеть всю красоту тайги во всем её великолепии. Вид сверху будет потрясающим, это я вам обещаю.

Он открыл дверцу вертолёта, и сделал приглашающий жест.

– Входите, не стесняйтесь.

Мы залезли внутрь и стали с любопытством крутить головами по сторонам. До сегодняшнего дня никому из нас летать на вертолётах ещё не доводилось. Это было для нас в новинку. А всё новое, как известно, порождает жгучий интерес.

– Солидный «пепелац», – заметил Алан.

Дверца захлопнулась, лётчик занял место в кабине, щёлкнул несколькими тумблерами, и в наши уши ворвался свистящий рёв.

– Ну, что, поехали? – обернувшись, крикнул он нам. – Держитесь крепче.

Вертолёт оторвался от земли и стал медленно подниматься. Мы прильнули к иллюминаторам. Обозреваемый горизонт постепенно расширялся.

– С правой стороны по борту панорама города Иркутска, – снова раздался голос Николая.

Мы заворожено смотрели на дома, деревья, автомобили, которые казались какими-то не настоящими, игрушечными.

– Класс! – восхищённо выдохнул Ваня. Его глаза горели восторгом.

– Ты, что, никогда раньше не летал? – спросил я.

– Никогда, – признался он.

Впереди показался бескрайний зелёный ковёр.

– А вон и тайга, – крикнул Николай.

Лиля залезла в рюкзак и достала фотоаппарат.

– Давайте сфотографируемся, – предложила она.

Мы изобразили на лицах улыбки. Сверкнула вспышка. После этого мы снова повернулись к иллюминаторам. Никто из ребят даже не предполагал, что этот кадр станет их последним прижизненным снимком.

Николай не обманул. Вид сверху действительно был потрясающим. Мне неоднократно доводилось видеть в различных книгах и учебниках фотоснимки таёжного леса, сделанные в полёте. Но все они казались какими-то мёртвыми, безжизненными. Они не давали тех восторженных эмоций, которые можно почувствовать только тогда, когда видишь всё это своими глазами, а не посредством объектива. У меня буквально захватило дух от такого масштабного зрелища. Красота природы, воистину, неповторима. Внизу, на земле, она ощущается не всегда. Но в воздухе нельзя не оценить всю её грандиозность.

Мы продолжали лететь над тайгой, которой, казалось, не было конца. Она была и впереди, и сзади, и справа, и слева.

– Как он только ориентируется? – удивлённо спросил Попов, кивая на лётчика.

– По компасу, мой друг, по компасу, – назидательно, с усмешкой, произнёс Тагеров.

– Ребята! – восхищённо протянула Юля. – Как я сейчас жалею, что не пошла в лётное училище. Как же это, наверное, здорово каждый день видеть такую красоту!

– Со временем всё надоедает, – возразил Алан.

– А в лётное училище тебя бы всё равно не взяли, – сказала Ширшова.

– Почему? – удивлённо вскинула брови Патрушева.

– Девушек в лётчики, по-моему, не берут.

– Зато их берут в стюардессы, – встрял Сергей. – Ты не переживай, переквалифицироваться никогда не поздно.

Набрав в грудь побольше воздуха, он комично пропел:

– Стюардесса по имени Юля
Обожаема, как маракуя!

– Тебе тоже не мешает переквалифицироваться, – обиженно парировала Патрушева. – Я слышала, что в цирках не хватает клоунов.

– А быть стюардессой не так интересно, – подал голос я. – Стюардессы, ведь, на вертолётах не летают. Они летают только на самолётах. А с самолёта что можно увидеть? Лишь облака, и всё.

Вишняков открыл рот, явно собираясь что-то возразить, но слова так и застряли у него в горле. С этого момента нам стало не до праздных разговоров. В небе вдруг сверкнуло. Вертолёт подбросило, словно в него угодил снаряд. Электрическая проводка заискрила. Раздался сильный гром. Мотор зачихал. Его гул стал постепенно стихать.

В первый момент мы ничего не поняли. Мы только недоумённо посмотрели друг на друга, как бы спрашивая: что случилось? Из кабины донеслось крепкое ругательство. И только после этого у нас мелькнуло подозрение, что произошло что-то нехорошее.

– Николай, в чём дело? – крикнул Алан.

– А хрен его знает? – последовал ответ. – Кажись, молния!

Вертолёт затрясло. Я выглянул в иллюминатор и обомлел. Лопасти винта крутились всё медленнее и медленнее. В своём вращении они уже не сливались в тот чётко различимый круг, который всегда можно видеть во время полёта. Я поднялся и сделал шаг по направлению к кабине. Но тут вертолёт вдруг резко накренился вправо. Я не удержался на ногах и упал, больно ударившись головой о скамейку. Рюкзаки сидевших напротив девчонок слетели с мест и покатились на меня.