Ощущение оторванности от мира накладывало свои отпечатки на мое восприятие действительности. Становилось тяжелее с каждым новым шагом, ноги замерзали и вязли в холодной земле. На курточке за десять минут пребывания в Горняке образовался иней. Над крышами домов сгустилась дымка, грозившая опуститься мне на голову. Я не понимал здешней непостижимой атмосферы таинственности, натянутой безмолвности, как тетива на луке со стрелой. Этот маленький городок, расположенный в низменности на болотах, источал смрад гниющего яблока и тлен бабушкиного чулана с обносками царских времен, куда не заглядывали лет десять. Застой Горняка поражал, недвижимость и опустошенность завораживала с первого взгляда. Складывалось впечатление, что само время тут остановилось навсегда. И даже дома пребывали в шоке от того, что я снизошел до них с вершины большого города. Они пялились на меня со всех сторон, окружали многочисленными телами, грозящими рухнуть на мое маленькое тело в любой неподходящий момент. Загадочная атмосфера забытого мною навсегда места становилась более зловещей.

И вот снова промелькнуло чье-то изваяние. Оно прошло в облаке тени, поднялось, а потом плавно спустилось прямо на дорогу передо мною. Дымка слегка развеялась.

Девочка, возникшая так внезапно, без каких-либо предварительных аргументов, предвещающих приближение иного человека впереди, показалась мне призраком. Нет, она не была призрачным существом. Все ее естество говорило: я – живая, из плоти и крови, или же просто хочу таковой показаться…

– Привет, – обратилась ко мне девочка. – Ты вернулся?

– Если я здесь, то – я вернулся. А ты кто?

– Лера. Ты забыл меня?

– Да. Не помню. Я многое забыл.

– Сколько ты тут не был?

– Пять лет. Я учился в кадетской академии. Можно сказать, что я уже будущий солдат. Еще немного и я подпишусь…

– Неужели? – Говорила она мне издалека не приближаясь, ее лицо мелькало в едва видимом тумане, мельтеша и содрогаясь при каждом повороте. – Чудно. Как ты меня смог забыть?

– Правда не помню. Напомни, если не сложно.

– Я Лера. Хотелось бы переписать всю свою судьбу, но я не могу. Я в Горняке застряла на всю жизнь.

– Да ладно тебе. – Отмахнулся я и попал во что-то рукой. – Я тут к родителям приехал. Не знаешь, где они теперь живут?

– К родителям? Ты это серьезно? В наше-то время? Нашел еще чем баловаться.

– Совершенная правда. Мама позвонила мне, позвала и я приехал сюда на три дня. Отпросился у начальства предварительно, так что все в курсе. Я ищу нужный родительский дом, но вспомнить никак не могу номера.

– Найдешь. Кто ищет – тот всегда находит. А вот то, что ты приехал – довольно серьезный шаг, зная что пути назад нет.

– Другого не дано. Папа и мама у меня одни. Какой я сын, если не посещу их? – Здесь я не совсем понял Леру, однако уточнять ее слова не стал вопреки навязчивым вопросам, все более проявляющимся в голове в виде своеобразных сейсмических спазмов.

Как-то уж очень много недопонимания между нами возникало. Два человека из двух совершенно разных миров сошлись на одной дороге, ведущей от подстанции распределения электричества до маленького городка, расположенного в низине. Создавалось впечатление, что я снизошел до Горняка и его жителей, как какой-то небожитель.

– А что с самим городом произошло? Тут так странно, никого нет, туман, ощущение заброшенности всюду бродит. – Хотелось подойти ближе к интересовавшей теме из далека, чтобы не задеть девочку неловким вопросом.

– Разве нечто странное есть? По-моему ничего подобного. Город, как город. Горняк всегда был таким. Ты забыл здешнюю обстановку, вот и привередничаешь, городской мальчик.

– Нет-нет. Тут явно что-то не так.

– Хорошо. Пускай остается по-твоему, не буду возражать. Если здесь для тебя иной мир, значит пускай и остается таким. Главное, чтобы ты остался самим собой.

– А разве что-то может случиться со мною?

– Кто его знает. Люди меняются. Вот ты например изменился. Изменишься еще раз – и вот уже родился новый человек.

– По-моему все естественно, люди меняются.

– И города тоже значит?

– Нет ничего такого, что нельзя было изменить.

– Я знаю, что нельзя изменить – прошлое. Хоть тресни, но оно будет каменным, монолитным, как застывший янтарь.

– Лера, ты где? Я за тобой не успеваю.

– Значит кадетов не учат бегать по стадиону?

– Учат, но ты быстрее меня намного. Я не вижу тебя, ты постоянно ускользаешь.

– А мы разве быстро движемся?

– Ну конечно, я же иду к тебе, а ты отодвигаешься от меня все дальше. Куда ты идешь?

– В парк. Я иду на площадку. Не проводишь меня до туда?

– Пойдем. Поговорим за одно.

Парк и безликая девочка, желающая прогуляться до спортивной площадки у начальной школы. Сколько ностальгии! Как много воспоминаний, не смотря на истекший срок моей годности к подобного рода приключениям! Лера шла очень быстро, да так, что я не мог угнаться за ней – она была гораздо быстрее меня, намного шустрее и проворнее. Ее образ с волосами, развевающимися на ветерке, ускользал от моего взгляда, выскальзывал липкой лягушкой, не даваясь глазам, обманывал не искушая, но подсмеиваясь с наивностью игривого снежного барса. Разговор согревал меня внутри, хотя я сильно мерз снаружи. Не понятно, как это девочка в тонком платье не замечает надвигающегося холода. Под ногами трескался иней. Сколько раз я бы не смахивал его покров со своей куртки – он все равно намерзал снова, покрывая кожаную поверхность сковывающими движения маленькими льдинками. Юная подруга бежала впереди меня и, показалось, что на нас смотрят тени прошлого.

– Чего ты там? Идешь?

– Иду. Разве не видно? Я иду с тобой по тропке наверх.

– Нет. Не видно.

– Вот и я тебя почти не вижу – туман везде, туман повсюду.

– Делай вид, что его нет.

– Мне нужно в город. Там меня ждут родители.

– Ох… Времени у тебя полно, найдешь своих стариков.

– Не стариков, а родителей. Не оскорбляй память о них.

– Не буду оскорблять ПАМЯТЬ о твоих родителях, так и быть.

Вдалеке показалось поле и турники, ворота с сеткой, натянутой как попало, множество качелей, за которыми возвышался спортивный городок с полосой препятствий. мы почти пришли. И все равно, это место источало ржавчину и запах ее простирался далеко за Горняк.

– Это старый город. Здесь еще при царе трудились шахтеры, – пояснила юная белоснежка обернувшись ко мне. В дымке пронеслись ее золотые кудри чудесной волной девственного прибоя. – Не волнуйся так. Атмосфера здесь удручающая, но все же… живая.

– Все понятно. – Ничего понятного речь девочки не принесла, добавив еще больше острейших вопросов.

– Пахнет в парке хвойной тишиной? – неожиданно она обратилась ко мне прервав мои размышления.

– Не знаю. Я не могу адаптироваться к городу. Никак не могу поверить в то, что я здесь, в городе своего уснувшего детства.

– Ты не помнишь песню?

– Какую? Нет, не помню. Я с трудом могу вспомнить Горняк.

– Ясно. Ты все забыл. И меня в том числе.

Голос девочки отдалился, стал более отстраненным. Он завис вместе с ее поступью и растаял. Тень и туман накатили на лесок и скрыли парк со спортивной площадкой. Я остановился пытаясь различить окружающие объекты, но кроме деревьев ничего разглядеть не был в силах. Пришлось повернуть назад в городские пределы, что проявились в конце тропинки, словно изображение на фотоснимке.

В одном из множества светлых переулков я сразу столкнулся с улыбчивым малым лет двадцать восьми. Мы остановились друг на против друга и принялись разглядывать сами себя и наше окружение. В дымке вечерней зори, возникающей в непроглядных небесах серого оттенка, показалось, что этому странному человеку можно доверять.

– Ты здесь? – спросил он меня прокуренным, но вполне ясным голосом.

– Я здесь. А разве не видно?

– Не доверяй глазам своим. Тут все твои чувства могут быть обмануты. Ты здесь для чего?

– Я приехал к родителям. Мама позвонила мне и я решил приехать перед отправкой в Сирию.

– Да к ты военный?

– Я пока что кадет, но готов пройти крещение огнем.

– У меня все легче – я ищу свое прошлое. Странное место, да? Никого тут нет, зловеще как то.

– Мне все равно. Главное, чтобы родители были тут.

– Они в городе, не смей даже сомневаться! – рявкнул мужчина и тут же сменил тему. – Можно задать тебе вопрос? Может ли тень двигаться без своего господина?

– Это как? Я думаю, что ни коим образом не может. Это невозможно. – Сказал я и вспомнил тени, передвигавшиеся рядом со мной при входе в город. Туман скрывал их, но я видел их в его пелене.

– Я думаю здесь что-то не так. Озадачил меня этот городишко. Вечером будь осторожен, попробуй найти место для ночлега и попытайся отыскать фонарь, если у тебя его нет или костер разожги. Главное не пропасть в надвигающейся темноте.

– Может нам стоит держаться друг друга?

– Нет, так не пойдет. Лучше двигаться в разных направлениях – мне твои проблемы ни к чему, а тебе мои.

– Не понял. Ты говоришь о разделении труда?

– Я имею в виду, что у каждого из нас свои демоны, скрытые в душе, не стоит нам усиливать их влияние на нас обоих, иначе сгинем тут оба.

– Совсем ничего не понял.

– Значит поймешь. Жизнь заставит – раскорячишься еще по-хлеще моего и станешь думать намного шире, чем сейчас. Расширь свое сознание!

Я не нашелся, что ответить и оставил своего собеседника в покое. Он немного постоял, потоптался на месте топча корки замерзшего инея, попинывая большие льдинки носком старенького ботинка. От него донеслась тиха фраза, не замеченная мною. Более ничего не слышалось. Расстались мы молча, явно зная, что судьба сведет нас снова…

Наверное с часа два я бродил по городу пытаясь отыскать свой старый домишко. Все мои действия оказались тщетными. Не удавалось узнать ни одно строение, ни одну улицу, ни одну дорогу, хотя ровно пять лет назад я, еще мальчишкой , бегал тут не зная покоя.

Еще молодой день внезапно стал уступать наглому вечеру. Что за день такой без солнечного света? Пронесся в некуда не оставив даже воспоминаний о себе. Внезапный вечер выжигает глаза неестественно алой зарей, принесенной из другого уголка космоса, заставляя смотреть на облака и спускающуюся на город дымку.

Окончательно потерявшись в извилистых улочках Горняка я присел на лавочку и туман окружил меня вновь.

– Опять ты прилетел, зараза такая. Все никак отстать от меня не хочешь! Что я тебе такого сделал-то дурного? – говорил я покусывающей мои руки и щеки туманной дымке. – Призрачно все – и люди не те, не такие какие-то, и город не тот, что раньше, да и атмосфера не та, бесформенная какая-то, ватная…

Шаги послышались спустя минут десять. Из тумана таинственная поступь крадучись подтянулась ко мне принеся нового человека. То бы мужчина в строгом черном костюме, с такими же черными волосами, в перчатках и, кажется, при оружии. Не здороваясь незнакомец сначала понаблюдал за мной концентрируя свое зрение на моем лице.

– Ты один? – задал он вопрос. Мужской силуэт в хлопьях дымки, выглядел точь-в-точь как та самая здоровенная белая лошадь из Ежика в тумане, спокойно жевавшая траву на утреннем лугу. – Я задал вопрос.

– Я слышу. А какое вам дело до этого?

– А, творится здесь чертовщина всякая – вздрагиваю от нее, как от огня, поднесенного к самому носу.

– Приехал я один.

– Зачем?

– Это допрос? Зачем люди ездят?

Тут незнакомец потянулся за спину…

– На чем приехал? К кому? Как дошел до города? Кого видел? – Необходимо было быстро собраться и ответить на все его сраные вопросы, что были мне не к стати.

– Приехал на стареньком мотоцикле Ямаха 1989 года выпуска. На днях позвонила мне мама и пригласила в гости. Я, не долго соображая, сел верхом на верного коня, помчался по трассе 807 на север через густой лес. Приехал, припарковался у распределительной станции, спустился по тропинке сюда…

– Ладно-ладно… Верю, не напрягайся. Просто нужно было убедиться, что ты не образ, настоящий то есть.

– Образ? Видение? Расслабься, а то пупок развяжется.

– Ха, шутка. Значит ты не призрак.

– Это уж точно. Я ищу родительский дом, но никак не могу вспомнить местность. Лет пят здесь не был.

– Пять лет, да? Город с тех пор стал "закрытым". Меня послали пару дней назад сюда для отчета. Чертов сраный городишко! И теперь я не могу выбраться отсюда. Приехал на машине и все… ни машины, ни дороги назад!

– Такого не может быть.

– Это тебя здесь не может быть, а то, о чем говорю я реально! Я десять лет езжу по закрытым городам, но такого безумия никогда не видел.

Агент, досматривающий закрытые города. С чего это Горняк закрытый город? Ночь под покровом темноты вселенной меня нисколько не пугает. Чего это он так сильно нервничает? Может быть он пьян или на наркотиках?

– Все случается в первый раз когда-нибудь. Не надо так нервничать. Да, в Горняке туман. Сколько себя помню – тут всегда возникал туман. Город расположен в низине, так что… – и тут мы обернулись влево. Наши головы синхронно повернулись в одну сторону. – Что это там? Песня?

– Вот я и говорю… чертовщина. Туман, безлюдье, сплошная ненормальность вокруг.

– Как же безлюдье? Вот кто-то старый патефон завел. Кажется там озеро. Надо бы посмотреть…

– Вот это без меня, знаешь ли!

Мне надоело вести диалог с этим ненормальным, представившимся каким-то там агентом. Если психические расстройства передаются по воздуху, то лучше держаться от этого типа подальше. Разговор, что тяжелее свинца и адского груза смертельных грехов всего человечества пора было кончать. Я встал, что невероятно удивило "агента".

– Тогда я один пойду на пристань. Путь я знаю. И даже представляю какого рода проигрыватель там играет романс. И сам романс наизусть знаю.

– … – ответа не последовало, хотя молчание мужчины было куда красноречивее слов. Его завороженный взгляд наблюдал за моим тихим исчезновением в синеве дымки. Отойдя на какие-то десять-двадцать метров я обернулся, заметив все тот же неприятный глазу силуэт в темном костюме, глядевший в мою сторону. Каменное изваяние не поддавалось описанию. Это каким трусом нужно быть, чтобы так бояться музыки с пристани?!

– Я вернусь, потом поговорим! – Махнув рукой на прощание я двинулся куда более уверенно в сгущающийся туман. Вскоре послышались скрипы старых лодок, весел, поглаживаемых неспокойными волнами, бряцание цепей по маленькому причалу, где мы в детстве любили бегать весь день.

Музыка становилась громче. Пел Шаляпин. Я иногда заходил в музей и развлекался с патефоном, пытаясь сделать так, чтобы он играл куда громче выразительнее обычного. Мне даже позволяли его разбирать. После моих "разборок" всегда оставались лишние запчасти. Но он вопреки всему все равно проигрывал виниловые пластинки. Не убиваемый аппарат, произведенный в царской России и это нужно признать. Шум волн усилился. Я ступил ногой на деревянный причал. Завиднелись несколько лодочек, уныло покачивающихся в волнах. Трепет объял меня, когда голос Шаляпина дотянулся до моего слуха раскатистым завыванием.

Я подошел к перилам, облокотился на них и, глядя в отражение блеклой воды, стал вспоминать ушедшее детство, которое само явилось ко мне вопреки теперешним предрассудкам. В туманном облаке, зависшем над озером, показались несколько лиц моих близких знакомых друзей, что я не видел давно, наши с ними мальчишеские проделки, не всегда заканчивавшиеся удачно, дом папы и мамы, где жили мы все вместе, переплетение городских дорог с улицами, завязанные в один большой узел. И почему же я отправился на обучение в кадеты? Нам же хорошо было тут всем вместе. Зачем надо было разлучаться на столь большой срок, без возможности вернуться обратно? Почему я за время обучения никогда не приезжал сюда во время каникул? Крадучись мысли подступали ко мне прошлыми днями, будто дикая кошка, желающая поймать мышь. Наверное, их стоило уже забыть вовсе, но я их помнил и они сейчас сами напоминали о себе, пробуждая картины прошлого. А ведь кто-то завел эту старую шарманку на берегу. Кто бы это мог быть? Лодочник?

За спиной послышался протяжный скрип, заставивший резко обернуться в сторону небольшого домишки. В пристройке, в ее мутном окне возникло лицо и тут же юркнуло в темень помещения. Дрожь ужаса пробрала все тело электрическим разрядом. Молния поразила мое самолюбие и гордость. Я выпрямился во весь рост вглядываясь в окно домика.