За чаем завязалось дальнейшее знакомство, переросшее впоследствии и в негласное сотрудничество. Какие мысли витали в головке дамы в сержантских погонах мне неизвестно. Я же, прилагая усилия не спугнуть жертву, неназойливо прощупывал почву на известный предмет, который все без исключения ищут в зрелых одиноких женщинах. Но дама, как и имя Галина, оказалась без меры высокомерною и тверда, что тот кремень. Прозвище "Драгун" вышло более чем удачным. Волей-неволей пришлось взять нейтральную сторону, обратив дело в порожние отношения, за небольшим исключением. На телеграф я зачастил. И причин тому было две.

  В долгие часы безделья, когда в части по прихоти командира находиться необходимо, а делать в то же время совсем ничего не нужно, я, дабы из скуки скоротать время, то и дело тайно наведывался на пост. Ведь однажды проторив дорожку всегда ступишь на нее следующим разом. Этому же периоду выпало и то время, когда в части рвал и метал один чопорный капитан. Сказать, что он извращенно понимал значение службы, ничего не сказать. Вот хорошо известен один майор, о которым и вы скорее всего наслышаны. Так этот майор после утреннего развода пока прилюдно не доведет себя до истерики, никак не успокаивался. А уже к обеду разгоряченный служака престранным образом исчезал из расположения и до следующего утра его нигде не было слышно. Любил этот уникум от неподалеку стоящего командира подать представление. «Бес», так его окрестила молва, хватал за ворот попавшего под руку солдата и, основательно потрепав бедного владельца дерзких глаз, начинал читать тому нотацию, мол, такие вот клоуны и продали Родину. Застигнутый врасплох и ошарашенный разоблачением торговец Родиной, видом очень напоминающий нищего оборванца у церкви, понуро опустивши голову покорно внимал громогласному уличению во всех смертных грехах, видимо давимый непомерным грузом внезапно проснувшейся совести. За этим действом командир части всегда наблюдал открывши рот, видимо пытаясь осознать, каким это образом тонкошеий юноша, и притом весьма грустный клоун, умудрился продать страну со всеми её потрохами и кому он её продал. Когда подобная сцена случалась со стороны можно было услышать фразу: – Смотри, смотри "Бес" прихватил бойца! Сейчас начнется цирк.

 За глаза многие говаривали, будто у майора в голове засел снаряд и старались не связываться с идиотом. Что его побуждало к подобным проявлениям не совсем понятно. Хотя я подозреваю, что на поверку «Бес» был еще тот плут. Неплохо до обеда на глазах у всех из ничего орать благим матом, будто тебя кипятком ошпарили, а затем смыться по своим делам, зная, что никто по служебным недочетам тебя искать не станет, опасаясь очередной бессмысленной суеты. Вот и капитан оказался парой тому субъекту в майорских погонах, только что со своими «клопами» в башке.

   Но в отличии от загадочного майора, капитан прохвостом вовсе не был, а был незатейлив, как барабан и называли его – дурак. В части он торчал безвылазно, орал и до, и после обеда, и, к великому удивлению многих, имел на вооружении прехорошенькую скромную женушку, значительно его моложе. Будучи истеричным и к тому занудой, он так гадко воздействовал на юную женщину, что та в облике казалась если не напуганной, то уж точно измученной. В характере Маши, так звали его супругу, была особенность, несчастьем которой является то, что такие не выходят замуж. Их отдают в жены по протекции. Таким скотским приемом многие родители пользуются ради мнимого заручительства спокойствием, что их дочь пристроена надежно и если и будет обижена, то не так, чтобы январем топиться в проруби.

  Как и принято в воинских частях, капитаны устраивают своих жен на службу. От этого в кабинетах строевой части сотрудниц, пишущих бумаги всегда сверх штата. Тем, которых уже некуда посадить определяют места в различных дежурных сменах. И, какое счастье! Замужняя скромница попадает на телеграф, где «на первых парах», пока новоиспеченная солдат не освоится, в наставницы ей определяют опытную Галину. По всему этому вскоре и выходит история, со стороны интерес представляющая небольшой и особой художественной ценности не имеющая, потому как время дуэлей безвозвратно прошло.

   Естественно, не бросать на свеженькую телеграфистку липкий холостяцкий взгляд сил никаких не было. Оно конечно, положа руку на сердце, на чужой медок не разевай роток. Но такое уж гадкое наше устройство, что любой порок нам безумно сладок.

 "Конфетка" не одному мне оцарапала наливающимися бедрами нервы. Только вот вступить с нею в разговор то и дело мешал мечущийся как угорелый между казармами её ретивый муженек. Но ищущий да обрящет. По неведомой прихоти место желанного знакомства само подвернулось под руку. А разве упустишь шанс, пусть даже его реализация выглядит весьма туманной?

  Поэтому мои появления на боевом посту телеграфной роты без всякого на то повода стали частыми и настолько очевидными, что это не ускользнуло от проницательного "Драгуна". И пока Машу в ночь не ставили на пост, втроем мы вели долгие скучные беседы, где порой то и дело раздавался недолгий фальшивый смешок, или же вспыхивал румянец на чьей-либо щеке. А из праздного безделья чего только не вытворишь в этой жизни. Что грехопадение! Из скуки люди стреляются, а то и вешаются.

  Не обошлось без того, чтобы мешали этому. Но голь на выдумки хитра. Если раздавался несанкционированный звонок, то желающего заглянуть в пост через дверь направляли за получением разрешения у начальника штаба. И пока бесперспективный претендент на роль непрошеного свидетеля выпрашивал "наверху" благоволение на допуск в секретные апартаменты, у меня хватало времени преспокойно улизнуть незамеченным.

   Чтобы укрепить расположение Галины, я старательно ей льстил, часто задавая вопросы о больном каждой женщины – о ее малыше. Говорит ли уже мальчик и какие произнес он слова, не ушиб ли лобик, не приболел ли и прочее доброе и безобидное. Маше вопросы не задавались, а лишь иногда речь обращалась к ней и она, пусть вынужденно, но вступала в беседу. За сходство с равнинной спокойной рекою Машу я про себя окрестил Нюсей. Да и было от чего. В первую молодость я имел честь подарить некоторое количество серьезных ухаживаний девушке с именем Аня. Тот подвиг с моим уездом на учебу закончился ничем. Но тихую Аню я всегда помнил. Маша многим напоминала умершее, а ностальгия штука страшная. Отсюда и родилось просебяшное "Нюся".

   Как-то наедине Галина неожиданно выдала: – Что, Машка нравится? Это застало меня врасплох, отчего лицо полыхнуло и перехватило дух.

– Зря стараешься, она не из таких. Она считай монашка, так что ты пролетаешь.

– Да я собственно… – так и не сумев подобрать нужное определение, пролепетал я

– Ну-ну, будто не видно. Вы все одинаковые… – съехидничала она.

– А ты помоги, – вырвалось у меня, причем, непредсказуемо, само собою. Это было так озорно и одновременно нахально, что несколько смутило собеседницу и возникла долгая пауза.

Затем Галина неожиданно рассмеялась и не оборачиваясь пошла. Я бросил ей вслед бестолковый смешок, но черное зерно в сознание женщины было посеяно. Никогда не знаешь, чем руководствуется одинокая женщина. В какой момент даст отпор, а когда к груди, распухшей от избытка молока, оголодавшего прислонит. Так вышло и с Галиной. Волею судьбы и совсем неожиданно из этой шутки образовался пока неопределенный, но союз и с не очень приличной целью, как выяснилось позднее. Все чаще в наших тайных разговорах стало мелькать имя Маша. Все чаше мы пили чай втроем и все долее я засиживался на телеграфе и краснел, выискивая несуществующих причин своего присутствия неожиданно зашедшему в пост начальнику штаба. Всё более Маша приручалась к моим угловатым ухаживаниям.

  Время шло и шло. Случилось как-то части осенью убыть на две недели на полигон. Я остался непричастен к учениям и нес службу в расположении. Маша к тому времени уже сама выходила в дежурные смены. Так уж устроено, что в пост по желанию каждый раз не попадешь. Но у меня было много времени болтаться под окнами телеграфа в её смену и ждать радостного мгновения, когда в темном окне возникнет светлая полоса. Не без того, что и камушками бил о стекло, давая ей понять свое присутствие. В этом я проявлял неимоверное усердие и постоянство, наградой которому и была короткая полоска свету, где на секунды появлялся Машин образ. По исчезновению сладкого явления я с радостным сердцебиением удалялся, удовлетворенный подачкою Машиного внимания.  К тому я взял привычным на "пару минут" проникать к ней в боевой пост, якобы по ходу надуманного дела в штабе заскочил засвидетельствовать почтение даме. Способствовало этому, что в дежурных сменах от недостатка людей решительно начался ералаш. Галина один раз попадала на полную ночь в паре с Машей, другие разы они дежурили каждая по отдельности. Много бы я отдал, чтобы проникнуть в тайну разговоров этих женщин, когда они делили долгие ночные часы. Но чему не суждено…

  Две недели срок малый. Пролетели они незаметно. Разбушевавшийся было кавардак стараниями вернувшегося с полей командира улегся. Часть потихоньку приходила в себя от пережитого потрясения, когда однажды Галина мне шепнула, что будто бы у Маши возник небезызвестный интерес и она мне некоторым образом симпатизирует. Это грянуло, словно гром среди ясного неба. Я был удивлен крайне, хоть и всегда помнил лишь краткий свет в непроницаемых шторах боевого поста. И потому, как давно уже не имея никаких надежд от скромницы отказался с этой стороны иметь на Машу виды. Но подвигнуть Машу и распалить её сознание легким чувством смогла Галина. Из каких побуждений она это делала, как она смогла убедить безвольное дитя, что первородный грех по сути пустяк, остается большой загадкой.  Был ли это от Галины подарок, месть ли её это была за одиночество, за перенесенный самою грех; обида ли на капитана, который мог оскорбить заносчивую женщину; я не могу сказать. А только чувствовал я себя неловко, потому что не я самолично обтяпывал интимное дельце, а все устраивалось стороннею причиной. Между тем Галина оказалась умелой интриганкой. И зашла она так далеко в подпольной деятельности, что юная особа подалась уговорам и предалась блуду. Первая наша близость с нею была нервной и быстрой, как вскоре по получении определенного известия, и первый поцелуй в висок, которому не было отказано.

   А времечко текло себе своим чередом и текло. Лето выдалось дождливым. А тут грянули и очередные учения. Узнав, что Маша остается при части, я было расстроился. Офицеру два раза подряд пропускать учения не практиковалось. Но благодаря изворотливости и холодному расчету я снова избежал участи убыть на полигон и остался при казармах. Вполне возможно мою сторону в этом приняли небесные силы. Поцелуи, теперь в губы и долгие, имели такое магическое действие, так жгли сердце, что я вынужденно крутился, как угорь на каленой сковороде, разрываясь между служебными делами и податливостью женщины. В один вечер Маша меняла на посту Галину. Галина должна была оставить пост в девятнадцать часов, но было уже далеко за полночь, а она все не покидала рабочего места. Наконец в коридоре штаба бойко застучали каблучки, что я услышал, так как дверь штаба была распахнута. В те минуты я, шлепая на щеках и шее комаров, околачивался неподалеку от здания штаба, ожидая момента проникнуть в боевой пост. При плохом освещении двора я прилагал определенные усилия быть заметным Маше. А тут долгожданные шаги. Первым порывом было метнуться в темноту, дабы избежать встречи и тем потерять несколько драгоценных минут, но что-то остановило. Увидев, Галина окликнула меня и подошла.

– Привет, – начал я, – как отдежурила, что так поздно?

– Что не зашел? – прозвучало в ответ.

– Да не знаю, дела…, проводить?

– Ладно, я поняла. Не нужно меня провожать, я и сама доберусь. Кстати, хочешь что-то скажу? – заговорщески наклонилась ко мне Галина.

– Что?

– Да-а-а, – таинственно и с придыханием произнесла она.

– Что да? – выглядя полным идиотом, просипел я.

– Ну ты непонятливый, а еще старший лейтенант, – было сказано с явной издевкой.

– В смысле непонятливый?

– Да, это значит – ДА!, – сделала она ударение, – Машка не против с тобой.

Тут моё сердце невозможно бешено заколотилось. Вот баба! – мелькнуло. Сама устроила! Конечно и робостью окатило, словно неприятная волна внутри прошлась. Вдруг розыгрыш, вдруг последует огласка. Но и отказаться от «розанчика» сил не было никаких. Эту ночь я не спал. Выброс адреналина был такой неестественной силы, что казалось внутри меня начался пожар. Поэтому по наступлении утра подкараулить Машу после смены для «разговора» не составило труда.

  Более трудным оказались убеждения в сохранении абсолютной тайны, для чего в назначенный секретный адрес было предложено добираться порознь. И нелепой болтовней нужно было уложиться буквально в пару минут, пока свидетели «дали маху» и мы получили возможность быть незамеченными. К моему стыду и удивлению в назначенный адрес Маша пришла, что, собственно, сильно меня обескуражило и некоторым образом выбило из колеи. Рассказывать, как уже довольно опытные люди «мандражировали», нервно целовались и после смущенно отводили глаза, как переживали яркие минуты близости, как прошло всё поспешно и скоротечно, и как долго и сладостно было второе и последнее уединение, наверное, не имеет смысла. Любой это пережил сам и тут может применить.

    На вопрос к Маше насчет странного поведения и решения ввергнуть себя в грех против такой непостижимой скромности и при строгом муже, она предпочла молчать, как партизан. Верно причина во внутреннем протесте, а может в рождении женщины из ребенка, посредством опытной подруги. Потому как вторая встреча была настолько ведома Машей, настолько затворница оказалась уверенной и азартной в запретном, что во мне родилось стойкое ощущение, как мало еще я знаю в женщинах и совсем не разбираю зрелых наставниц. Кулёма показала себя с той стороны, которую и представить было невозможно, и оказалась совсем не такой, как подносилось ранее.

 Чертовски уставший, выжатый, как лимон, я все-таки был счастлив. И хотя чувство неловкости, дурное ощущение использованности долго не проходили и часто грезилось разоблачение, визиты на телеграф я не оставил, в награду за то вырывая пунцовые поцелуи и располагая трепет в руках и сердцебиение.

   Галина на попытку разъяснить возникновение этой ситуации, с таким презрением, так уничижительно посмотрела, мол, пёс ты дворовый, под тебя девка легла, а ты справки намыслил наводить, что более на расспросы я не решался.

– Вот отбрила, так отбрила, зараза. Не-е, паря, такую стервозу в жены не приведи Господь, – я уныло бродил по пустынным аллеям парку и разговаривал сам с собою.

– Развалинами рейхстага не удовлетворен, – заключил я и тут же, – А, ну все к черту! Удовлетворен, не удовлетворен разница не велика. Рассосется как-нибудь. Не крал же чужого в конце концов.

  Вместе с размышлениями пришло и успокоение. А немного спустя часть праздновала возвращение с учений. Озлобленный бардаком командир разошелся не на шутку, затянув трехдневную симфоническую ораторию "Сказание о долге воинском". Дабы лишний раз не попасть под "горячую руку", я некоторое время скрывался на отдаленном боевом посту под предлогом срочного ремонта техники. Привычный порядок скоро восстановился и всё пошло своим чередом. Шебутной капитан, встречи с которым я стал старательно избегать, еще пуще рвал и метал по службе. Я перестал проводить бессонные ночи под окнами боевого поста. Волнение сердца более таким острым уже не было. Мир несколько потерял в красках.

   Нет, общаться мы не перестали, но как-то интерес к этому поугас. Наше сумасшествие сошло на нет. Я всё чаше искал извинительного повода за редеющие визиты на телеграф. И все реже горел желанием пуститься с Машею в объяснения. Маша также остывала ко мне не по дням, а по часам. Такое не скроешь. Необузданность в поцелуях исчезла, они стали короче и постнее. А как-то она, вывернувшись из объятий, сказала: – Не надо больше. Тем и доистребивши во мне жалкие остатки похоти. Вскоре Галина в силу дурного характера со страшным скандалом и проклятиями всему штабу уволилась из части.

   По прошествии еще некоторого времени чопорного капитана перевели на новое место службы, на боевом посту появились новенькие, тем и оборвав всю эту историю. Туман времени навсегда поглотил пастельный набросок Нюсиного образа.

      3 сентября. Год 1984-й. Первое место службы.

        Таёжный день прекрасен и ничем не уступит степным на Азове. Хабаровск… Повеяло историей неистощимого терпением русского духа. Невольно взор начал искать то, что всегда волнует русское сердце – нечто каторжное. И понесли меня ноженьки занырнуть в Лермонтовский мрак, демидовские кандалы ощутить. Да не тут-то вышло. Во встречных лицах сосредоточенности ноль. Темное прошлое властью подчищено добросовестно. Ни единого отпечатка лихих 20-х, ни страданий ссыльных и поселенцев. Так, пара невзрачных табличек победителям и точка. Потому, не обнаружив ничего душещипательного, через некоторое время вместе с разочарованием пришло и успокоение.

 Всюду в клумбах знакомые цветы, те же тополя, что и на Кубани. Амур обнаруживает себя излишне гордым, но, что красив – факт безусловный. Волею судьбы я впервые очутился на такой большой реке. Сал, Сусат, Маныч, Сосыка, Лютик, Глухое, Ея, Лагутник, да те же Дон и Кубань теперь показались ручейками.

– Маты-святы, да тут и чайки парят! и овелько погодя – ты поглянь, и ласточки носятся! хм, тогда жить можно…

     Многим Хабаровск напомнил Ростов-на-Дону и понравился. Так же укрепился на холмах, слышно, как скрипят трамваи и щелкают троллейбусы, а в клумбах пестреют анютины глазки окаймленные чернобривцами. Из нового, пожалуй, ясени вдоль улиц и деревянные дома, чего ранее никогда не видел.  Водка действует также. Вяленой тарани нет, а пиво откровенное дерьмо. Вот нефильтрованное у Саркиса, что возле хлебозавода в паре кварталов от училища из-под полы расходится в народ – это вот пиво, а здесь дребедень. Тошнотина, а не пиво.  Зато в магазинах в свободной продаже бананы. Вот это да! Забавно всё это.

        Улица Серышева, штаб 11-ой Армии. По ступеням крыльца снуют молодые лейтенанты. На всех доступных взору углах курят и ведутся бойкие разговоры.

        В кабинетах принимают партиями по пять человек. С одной из стихийно образовавшихся групп захожу в указанную дверь дежурным по этажу. По очереди представляемся подполковнику, и каждый получает квиток размером со спичечный коробок и пометкою карандашом.  На моём – номер кабинета, который обязательно следует посетить, затем слово «Сахалин» и далее номер военной части. Выйдя, увидел карту во всю стену. Подошел изучить. Остров Сахалин – грустно; чёрт знает где и всего два способа выбраться – самолёт и паром через Татарский пролив.  Дело кислое…