– Гипноз – это чушь… – возразил человек в плаще.

– Сами вы чушь! – немедленно повысила голос женщина. – У меня свояченицу цыгане гипнозом обокрали…

Продавец, которого начал утомлять этот разговор, перебил ее:

– Следующий! Женщина, что вам?

Эмоциональная спохватилась, сунула продавцу в руки чисто выстиранные пакеты:

– Ой, мне огурцов кило и синеньких… Сюда вот положьте.

Разговор затих сам собой. И тогда незнакомец в шляпе тихо произнес, ни к кому конкретно не обращаясь:

– Никакого гипноза не существует. А с детьми нужно лаской…

Он дождался своей очереди, купил картошки и лука, сложил все это в матерчатую сумку и не спеша пошел по улице домой. На него никто не обращал внимания – ну идет человек с работы и идет. Точно так же никто не обратил на него внимания накануне утром на платформе пригородной электрички, когда он, представившись дядей Андреем, пообещал мальчику Саше японскую леску и увел в лесополосу.

Звали человека Андрей Романович Чикатило, он был примерным семьянином, хорошим работником, и его фотография даже висела на Доске почета…

* * *

В кабинете начальника уголовного розыска Ростовской области полковника Ковалева было людно – шло совместное совещание с московской группой Кесаева.

По одну сторону длинного стола сидели подчиненные Ковалева, сотрудники местного уголовного розыска, среди них Липягин и Овсянникова. По другую сторону расположились в полном составе гости. Во главе стола восседал сорокалетний Ковалев, гроза областной преступности, человек решительный и жесткий.

– Еще раз хочу представить вам наших московских коллег, – обратился он к своим подчиненным и вышел из-за стола. Прохаживаясь вдоль сидящих, Ковалев называл имена: – Тимур Русланович Кесаев, следователь Генеральной прокуратуры по особо важным делам. Его заместитель, майор Олег Николаевич Горюнов. Майор Сеченов. Капитан Трешнев. Капитан Шабурин. А это эксперт из НИИ МВД, капитан Виталий Иннокентьевич Витвицкий.

Полковник остановился возле все еще бледного Витвицкого.

Липягин негромко, но так, что все услышали, сказал:

– С капитаном мы уже познакомились, на выезде сегодня. Хорошо познакомились. Он нам, можно сказать, всю душу излил.

На лицах подчиненных Ковалева появились сдержанные улыбки, послышались смешки. Витвицкий опустил голову. Только Овсянникова посмотрела на капитана с сочувствием.

– Не отвлекаемся, товарищи, – одной фразой навел порядок Ковалев. Смех сразу стих. – Московские коллеги приехали к нам в подкрепление в связи с убийствами в лесополосах.

Мужчина вернулся на свое место, сел, продолжил говорить:

– Прошу, так сказать, любить и жаловать. И оказывать всяческую поддержку.

– Вы неверно информированы, Александр Семенович, – мягко произнес Кесаев, и в кабинете вдруг наступила звенящая тишина. – Моя группа ведет собственное расследование, а в ваши обязанности входит всесторонняя поддержка. Так что надеюсь на плотное взаимодействие.

Местные переглянулись. Ковалев напрягся, поиграл желваками – с ним так разговаривало только большое начальство, да и то крайне редко. Однако он тут же взял себя в руки и вернул на лицо дружелюбное выражение.

– Можете рассчитывать на полное содействие с нашей стороны, Тимур Русланович.

Следователь кивнул.

– В таком случае, Александр Семенович, было бы неплохо, если бы вы ввели нас в курс дела и поделились своими соображениями.

Ковалев открыл папку с документами, бросил на них беглый взгляд, напоминая себе детали, и начал говорить:

– В последнее время в области серьезно возросло количество нераскрытых убийств. Изуродованные тела, в том числе детские, находят в парках Ростова и окрестных лесополосах, чаще в районе станций пригородных электричек. Мы предполагаем, что действует банда.

– Почему? – неожиданно раздался голос Витвицкого.

Полковник осекся, его подчиненные посмотрели на Витвицкого так, будто заговорил стул. В этом кабинете не было принято перебивать его хозяина.

– Что – «почему»? – сдерживая гнев, спросил Ковалев.

– Почему вы полагаете, что действует банда? – глядя на полированную поверхность стола, негромко спросил Витвицкий.

Кесаев недовольно свел брови к переносице, негромко, сдерживая раздражение, бросил:

– Подождите, капитан. Вопросы потом.

– Ничего, я понимаю… – полковник неожиданно улыбнулся. – Эмоциональная травма. Вы, Тимур Русланович, тоже ведь что-то хотели сказать?

– Александр Семенович, мне и моим людям необходимо ознакомиться с материалами, – произнес следователь, повернулся к Горюнову: – Олег, давай.

– Вероятно, понадобится обращаться к старым делам, так что было бы уместно, если бы вы выделили нам человека для работы с архивами, – сказал Горюнов.

Ковалев согнал с лица улыбку.

– Олег Николаевич, вы меня простите, но вы вообще понимаете, что в области происходит?

Липягин принял это как руководство к действию и посмотрел на Кесаева:

– Тимур Русланович, у нас каждый человек на счету, а вы хотите, чтоб для вас кто-то по архивам бегал?

– Эдик! – одернул подчиненного Ковалев, показывая, кто в доме хозяин.

Кесаев тем не менее помощь Ковалева не принял и ответил Липягину сам:

– Я, Эдуард Константинович, очень хорошо представляю, что происходит с нераскрытыми убийствами у вас в области. Если бы вы их раскрывали, нас бы здесь не было.

В кабинете вновь повисла тишина. Первым ее нарушил Ковалев.

– Не надо нервничать. Нам всем еще вместе работать, – сказал он и пристально посмотрел на следователя. – Завтра прямо с утра я попробую найти кого-то, кто поможет вам с архивами. А сегодня, может быть… в неформальной обстановке… в смысле за знакомство и совместный успех?..

– У нас с вами много проблем и большие задачи, вы это прекрасно знаете, – ответил Кесаев. – За совместный успех выпьем, когда он будет.

Полковник развел руками:

– Договорились. Сначала работа, потом все остальное.

Он поднялся из-за стола, тем самым давая понять, что совещание закончено, и, складывая документы, сказал Кесаеву:

– Вас разместят в «Московской». Гостиница, может, не самая лучшая, но главное – это здесь рядом. Так что ждем вас утром.

Подчиненные Ковалева гуськом потянулись к дверям. Ковалев с радушием пожимал москвичам руки, прощаясь. Наконец двери закрылись, и Ковалев остался в кабинете один. Маска радушия тут же исчезла с его лица. Он хмуро посмотрел на дверь и прошипел тихо, с ненавистью:

– Суки московские…

* * *

Кесаев вышел из здания УВД последним, оглядел свою группу и нахмурился. Здесь были все, кроме одного.

– А Витвицкий где? – поинтересовался он у Горюнова.

Тот огляделся на всякий случай, пожал плечами:

– Да кто его знает, товарищ полковник… Отошел.

Предположение майора не соответствовало действительности. Витвицкий не «отошел», он не дошел. Именно в этот момент капитан спускался по лестнице с чемоданом и портфелем в охапку. Следом старший лейтенант Овсянникова тащила его свертки с книгами.

Они остановились в вестибюле у проходной. Витвицкий поставил чемодан и молча забрал у Овсянниковой свертки. Это вышло неловко, и Виталий Иннокентьевич смутился.

– Спасибо вам, Ирина, – пробормотал он, избегая смотреть ей в глаза.

– Не за что, – улыбнулась она.

Снова повисла тишина, и пауза эта потянула за собой новую неловкость.

– Виталий Иннокентьевич, вы на шутки не обижайтесь, – заговорила старший лейтенант, пытаясь разрядить атмосферу. – Это они не со зла, а от работы. Когда насмотришься всякого, душа черствеет.

– Спасибо, – благодарно кивнул мужчина. – Я понимаю. Я привык… На самом деле я ведь не настоящий милиционер, я наукой занимаюсь… А так, чтобы как сегодня…

Он запнулся.

– А погоны капитанские у вас тоже ненастоящие? – не удержалась Овсянникова.

Витвицкий снова отвел взгляд, покраснел, как школьник.

– До завтра, Виталий, – улыбнулась Овсянникова. – Можно ведь без отчества?

– Извините, но я бы предпочел с отчеством.

Девушка перестала улыбаться и поджала губы. Ее редко вот так ставили на место.

– Хорошо. До свидания, Виталий Иннокентьевич, – сухо сказала она и пошла обратно к лестнице.

Витвицкий шагнул было следом, собираясь окликнуть, но запнулся о стоящий рядом чемодан, замешкался. Все вышло нелепо и неправильно. Не так он хотел расстаться сегодня с симпатичной старшим лейтенантом.

С досадой путаясь в свертках, Витвицкий поднял злосчастный чемодан, развернулся и лицом к лицу столкнулся с Кесаевым. Полковник смотрел на Виталия Иннокентьевича с неприязнью.

– Семеро одного не ждут, – сказал он таким тоном, что Витвицкого обдало холодом.

Капитан виновато опустил взгляд.

– И в другой раз, когда решите лезть с вопросами к старшим по званию, помните о субординации, товарищ капитан.

– Извин… – промямлил Витвицкий. – То есть… так точно, товарищ полковник.

Кесаев ничего не ответил, только тяжело вздохнул и направился к двери. Мысль о том, что он еще намучается с этим мальчишкой, не отпускала полковника. А Витвицкий семенил следом и думал совсем о другом…

* * *

В ресторане гостиницы «Московская» было тихо и немноголюдно. За высокими окнами, задернутыми пыльными шторами, уже стемнело. Большая часть столиков, накрытых накрахмаленными скатертями и украшенных крохотными вазочками, из которых торчали нелепые пластиковые цветы, пустовала.

В дальнем углу обосновалась практически в полном составе группа Кесаева. Не было только начальства – самого полковника и его зама Горюнова. Мужчины ужинали, перекидываясь пустыми фразочками. Нельзя двадцать четыре часа в сутки говорить и думать о работе, поэтому за столом стоял веселый треп. И только Витвицкий сидел с отстраненным видом. Вроде бы и с коллегами, но при этом сам по себе.

– А этот Ковалев вроде ничего мужик, – сказал Трешнев, помешивая сахар в чае.

– Да ну, – отмахнулся Сеченов, – дипломатничал много. Показуха.

– Думаешь? – Трешнев пригубил горячий чай. – А мне как раз простецким показался.

– Если б не Русланыч со своей дисциплиной, сейчас бы коньячку вмазали, – встрял в разговор Шабурин, который, в отличие от Трешнева, явно не питал любви к горячему чаю. – Глядишь, и с местными бы быстрее сошлись.

– А кто мешает? – оживился Сеченов.

– Сойтись? – уточнил Трешнев.

– Да не, – отмахнулся Сеченов, щелкнул по шее указательным пальцем, давая понять, что имел в виду коньяк, а не дружбу с местными, и вопросительно посмотрел на Трешнева. Тот кивнул.

– Я сейчас, – подскочил из-за стола Сеченов и бодро пошел через зал.

Трешнев и Шабурин переглянулись и не сговариваясь посмотрели на Витвицкого. Капитан молча заканчивал ужин, эстетски орудуя ножом и вилкой.

– А вы, товарищ капитан, что про Ковалева скажете? – попытался разболтать молчаливого капитана Трешнев.

– Вы не правы, – сдержанно произнес Витвицкий. – Ковалев совсем не прост. И никаких симпатий ни к нам, ни к Тимуру Руслановичу он не питает. И с местными, как вы выразились, сойтись… вряд ли получится. Мы им как кость в горле.

– О как! – весело подмигнул Шабурин Трешневу. – Тяжело быть психологом, все вокруг уродами кажутся. Моральными, разумеется.

– Я не сказал, что Ковалев урод, не передергивайте, пожалуйста. Я просто отметил, что он не прост и не питает к нам никаких симпатий.

Шабурин и Трешнев снова переглянулись, едва сдерживая ухмылки. В этот момент вернулся Сеченов. Глаза его заговорщицки блестели, карман характерно оттопыривался.

– Ну что? Айда в номер? – весело спросил он.

– По коням, славяне! – подхватился Шабурин и поглядел на Витвицкого: – Капитан, ты с нами?

– Благодарю. Я не пью, – отозвался Витвицкий.

– Понимаю… – кивнул Сеченов и снова весело подмигнул остальным: – Великий пост.

– Зря иронизируете, – не отрывая взгляда от тарелки, отозвался Витвицкий. – Я не пью из идейных соображений. Пьяный психолог – это как пьяный хирург. Вы представляете, что будет, если…

– Ну ты и зануда, капитан, – оборвал поток «идейных соображений» Шабурин. – Ладно, мы-то не психологи, да, мужики? Пошли!

Офицеры, скрипя стульями, поднялись из-за стола и, продолжая весело трепаться, пошли к выходу из ресторана. Витвицкий остался в одиночестве.

Закончив с ужином, он педантично сложил поперек тарелки столовые приборы, аккуратно задвинул стул и поднялся в свой номер. Обстановка здесь была спартанская: кровать, тумбочка, письменный стол и стул.

Из-за стены доносились бодрые приглушенные голоса Трешнева, Шабурина и Сеченова, осваивающих прихваченную в буфете бутылку коньяка.

Витвицкий поднял с пола чемодан, водрузил его на кровать, расстегнул толстую, как змея, молнию, откинул покоробившуюся кожаную крышку. Большую часть чемодана занимали книги и монографии, напечатанные на машинке. Капитан на всякий случай провел рукавом по столешнице, будто стирая несуществующую пыль, и начал бережно выкладывать на стол книги.

Витвицкий пребывал в странном состоянии: он не испытывал радости от того, что остался в одиночестве, но и пить с незнакомыми людьми капитану тоже не хотелось.

* * *

А вот немолодой сотрудник вневедомственной охраны Иван Петрович Неменяйло, охранявший троллейбусный парк на другом конце города, чувствовал себя весьма комфортно.

Дневная суета закончилась, начиналось самое вольготное время. Это только кажется, что ночное дежурство – штука сложная, на самом деле нет в нем ничего такого. Сотрудники к ночи расходятся, в будке КПП тепло и сухо – благодать. Поужинал, радио послушал, а там и покемарить до утра не грех – территория-то огорожена. А если б даже и не была огорожена, какой дурак сюда полезет? Троллейбусное депо – не магазин «Галантерея» или «Ювелирный».

Из радиоприемника «Турист» доносилась негромкая музыка. В литровой банке на столе булькал водой кипятильник. Рядом лежала пачка рафинада, спичечный коробок и сверток, обернутый газетой «Труд». Петрович насыпал в пустую эмалированную кружку чайного листа из пачки со слоном, выдернул из сети кипятильник, залил чай кипятком, сел к столу и развернул газету. Внутри обнаружилась вареная картошка и половинка курицы.

Петрович не спешил, все делал обстоятельно, со смаком. Открыл спичечный коробок, посыпал солью из него картошку. На этом неспешность покинула вохровца. Привычно оглянувшись, он шустро вынул из-под стола початую чекушку водки «Московская», крутанул винтом, лихо выпил и занюхал рукавом.

По лицу Петровича растеклась благодать, в движения вернулась плавность и размеренность. Он уже собрался было приступить к ужину, как в этот момент за окном, на грани видимости, мелькнула какая-то тень. Или только показалось?

Сторож напряженно вглядывался в темноту, но за окном все было как будто спокойно. Точно, показалось. Успокоившись, Петрович вернулся к курице: с хрустом отломил ножку, начал есть, но взгляд его нет-нет да и возвращался к окну.

Там громоздились темные силуэты троллейбусов с отцепленными от контактной линии на ночь рогами. И от одного из них к другому метнулась фигура человека. На этот раз, кажется, совершенно точно.

Бросив курицу, вохровец вскочил из-за стола, схватил фонарик и выбежал на улицу.

Снаружи было свежо. Петрович обошел будку, остановился перед троллейбусами, подсвечивая себе фонариком, вгляделся в живую, шевелящуюся темноту осенней ночи.

– Есть тут кто? – опасливо поинтересовался он.

Ответа не последовало. Ни звука, ни движения, только тихо шелестели листвой на ветру деревья. Петрович поежился и с облегчением затрусил обратно в тепло. Человека в плаще с поднятым воротником он уже не видел.

А тот, выждав, когда уйдет сторож, снова заскользил от одного троллейбуса к другому, стараясь избегать полос света от фонарей. То и дело озираясь и оглядываясь на освещенные окна будки КПП у ворот, неизвестный добрался до кирпичной подстанции. Там он остановился и принялся шарить рукой по стене, пытаясь нащупать в темноте железный щит с рубильником. Щит нашелся быстро, но оказался закрытым.

В руке человека блеснул нож. Лезвие ножа нырнуло в щель дверцы, человек в плаще надавил на рукоять, и дверца щитка открылась с металлическим звуком. Дальше все было просто: злоумышленник дернул рубильник, замыкая контакты. Раздался гул трансформаторов, и в глубине щитка вспыхнула лампочка, сигнализирующая о подаче питания.

Человек в плаще растянул губы в довольной улыбке. Залезшему в троллейбусное депо навскидку можно было дать лет двадцать, не больше. Звали его Костя Шеин. Редко называли Котькой, а чаще – Шеей или просто по фамилии. Шеин беззвучно рассмеялся в темноту, неприятно кривя лицо, и полез в троллейбус.

Петрович тем временем допил водку, закончил трапезу, завернул обратно в газету куриные кости, убрал сверток и, сытый и благостный, кидал кусочки рафинада в кружку с чаем.

– Уважаемые радиослушатели, – нарочито зычно для ночного времени вещал из приемника голос диктора, – начинаем программу «После полуночи». Вы услышите песни в исполнении Аллы Пугачевой, Валерия Леонтьева и других популярных исполнителей советской эстрады…

Пугачеву слушать было приятно, хорошо поет. Петрович наклонился, чтобы сделать погромче, взгляд его скользнул по веренице троллейбусов за окном, и в этот момент у одной из машин загорелись фары.

В одно мгновение Петрович забыл о Пугачевой и всех прочих советских исполнителях. Пытаясь вспомнить, что в такой ситуации положено делать по инструкции, он кинулся к тумбочке возле двери, дрожащей рукой сдернул трубку с телефонного аппарата и, с трудом попадая пальцем в отверстия диска, набрал ноль-два.

– Алло, милиция? – почему-то зашептал Петрович в трубку. – Это троллейбусный парк звонит…

Шеин в этот момент сидел в кабине троллейбуса и яростно шептал себе под нос:

– Сломанный подсунули… Пидорасы!

Он по очереди пробовал все ручки, переключатели, тумблеры в попытке завести машину. Но троллейбус не поддавался. Когда после очередной манипуляции Шеина в недрах что-то щелкнуло и загудело, троллейбус, вместо того чтобы плавно поехать, задергался, трогаясь, останавливаясь и снова трогаясь.

С грехом пополам троллейбус выехал из ряда и медленно, дергаясь и постоянно останавливаясь, пополз к воротам. Тут-то ему наперерез и выскочил Петрович, отчаянно свистя в свисток и размахивая руками. Угонщика в свете фар сторож не видел, и от этого ему было еще страшнее – мало ли кто там в самом деле.

А троллейбус хоть и рывками, но пер на вохровца, не думая останавливаться. Петрович свистнул что есть силы, выронил свисток и заорал:

– Стой! Стоять! Куда?! Стой!

Троллейбус между тем перестал дергаться и, постепенно разгоняясь, приближался к закрытым решетчатым воротам. Он снес бы и ворота, и мечущегося возле них мужчину, если бы вдали не послышалась милицейская сирена и на мокрый асфальт не легли синие отблески мигалки.

Взвизгнули тормоза. Снаружи у ворот резко затормозили милицейские «Жигули» с включенным проблесковым маячком.

Петрович с неимоверным облегчением кинулся к калитке, указывая выскочившим из автомобиля милиционерам на троллейбус: