II

Да, сил у девчонок не осталось. Но через какое-то время они зашевелились и поползли дальше от воды на сухой песок. И снова рухнули, просто лежали и дрожали. Песок на берегу был тёплый и, хотя не согрел девчонок, всё-таки чуточку согрел, самую малость – через какое-то время они смогли приподняться и отодрать от себя ужасно мокрые рюкзаки. А потом – сесть и сбросить ужасно мокрые ролики.

– Уу, д-дар, – простонала Лю́си, выливая два маленьких водопада из своих коньков, – у меня з-зуб на з-зуб не попадает!

– Хм! Хм! Может, у тебя зубы неправильно растут?

Удав Вэ наклонил голову и лукаво блеснул буковками глаз. Он уютно свернулся на большом тёплом камне и с интересом смотрел, как маленькие подруги страдают.

– Т-тебе-то х-хорошо и с-сухо, – огрызнулась Лю́си, – а м-мы з-замерзли, к-как! К-как! К-как! – тут она приготовилась чихнуть, приготовилась, раскрыла рот и нос наморщила, но потом раздумала, не чихнула. – К-как маа-ртышки в холодильнике. В-вот!

– Да? – почему-то обрадовался Удав. – Давно не видал мартышек в холодильнике. Хотя, помню, было такое. Пять мартышек на верхней полке, пять на средней, пять внизу и ещё десяток в морозилке. Сколько всего мартышек? И что они там делают?

Удав немного помолчал, внимательно смотрел, как девчонки стараются шевелиться и почти не слышат его, ибо слишком заняты – продолжают страдать.

– Ну ладно, понимаю. Замерзли. Только стонами вы себе не поможете, и словами не поможете. Всё это не то, можно и по-другому согреться. Любую мартышку можно согреть, даже если она в морозилке сидела.

– А ты что, можешь разжечь огонь? – Эли перебила его шипящие слова, так сверкнула зелёными глазами, что видно было: она, наконец, услышала Удава. И рассердилась.

В ответ Эли получила лёгкую улыбку. Удав улыбался чуть заметно, краешками глаз, но, казалось, любое раздражение, даже сердитое, даже о-очень сердитое, попадёт в его улыбку и утонет – как колючее стёклышко в океане.

– Конечно, – ответил он с лёгким шипением («конешшшно» – будто не большой удав, а большой кот нежился на солнышке), – я могу развести огонь. Только вам это не сразу поможет, не скоро согреетесь. А вот если мы поиграем в одну игру – тогда поможет.

– Поиграем!? Да ты что, издеваешься?

Девчонки бросили ролики, чуть не вскочили на ноги, уставились на странного удава и снова закричали хором. На этот раз не от удивления, не от испуга, а от большой сердитости. Что за бестолковый удав им попался? Нет бы пожалел по-человечески, а то плетёт всякую чушь! Поиграть вздумал, нашёл время!

– Ты что, не понимаешь, что у нас сил нет! Вообще нет! Даже пальцем пошевелить не можем!

– А я не предлагаю вам шевелить пальцами. Я предлагаю чуточку поиграть. – Удав оставался совершенно невозмутимым, даже заботливым. – Вы через верёвочку прыгать умеете? Да? Или нет?

– Через веревочку прыгать? Да ты с ума спятил!!

Девчонки так возмутились, что чуть не забыли про свой холод, но опять их возмущение вылетело и сразу утонуло в улыбке Удава. Даже не утонуло, а растворилось, даже завидно было, как он ловко улыбается.

– На, дар, держи.

Удав не стал спорить с девчонками, а просто сунул свой хвост в руки Лю́си. И пока Лю́си соображала – держать ей хвост или сразу выбросить? – Удав дополз до ближайшего дерева, завернул за него и снова показался, мигнул буковками глаз.

– Ты держи, а Эли пусть прыгает первая. Она больше тебя замерзла.

Он ещё раз завернул за дерево, натянулся, как верёвка, и даже стал легче и тоньше. Лю́си почему-то сильнее ухватилась за хвост, а Удав снова показался из-за дерева и начал тихонько раскручиваться, как настоящая верёвка.

Да, Удав начал раскручиваться. А Эли! Она вовсе не думала прыгать. Она стояла твёрдо и хмуро. И всё больше сердилась на Удава, морщила брови, всё пыталась понять – что он за зверь такой? Что он, в самом деле издевается? Или в самом деле хочет помочь? И с чего вдруг решил, что она больше Лю́си замерзла?

Эли даже перестала дрожать, так рассердилась. Она прожигала Удава насквозь своими зелёными глазами, и уже собиралась высказать всё, что думает про его дурацкие шуточки. От неё даже пар пошел, так она разозлилась.

Но Удав посмотрел прямо в её глаза, так посмотрел, будто понимал всё на свете. И злость Эли стала уходить, она уже чуть согрелась и подобрела немного. И сквозь уходящую злость видела, что сердиться на Удава – дело бестолковое. Все равно любая сердитость растворится, не успеет до него долететь.

– Вот, умница! – сказал Удав, будто слышал все её мысли.

Эли совсем оттаяла, уже с интересом смотрела, как Удав здорово крутится, а мало соображающая Лю́си смешно дёргается, перехватывая в руках его хвост. Эли от этого улыбнулась, и ещё подумала, что через УДАВА она никогда в ЖИЗНИ не прыгала. И, если честно, даже представить себе не могла, что такое возможно.

Так она и не сказала ничего сердитого, а махнула рукой, отсчитала по привычке – раз-два-три – и проскользнула под верёвочку. То есть, под удава, конечно.

Вот тут и началось что-то попрыгучее и непонятное. Эли никогда в жизни так не удивлялась, только удивляться ей сейчас было некогда. Удав Вэ крутился не просто так: он то замедлялся, чуть не замирал в воздухе, то опять разгонялся. И снова замедлялся.

А Эли. Она как бы не прыгала, а летала. Повисала в воздухе и как во сне плавно опускалась. И снова подпрыгивала. А Лю́си. Она хоть и видела эту странную картину, да только и думала, как бы ей удержать хвост, уж очень сильно он дёргался.

И через пару минут от девчонок повалил пар. От Лю́си не очень густой, а от Эли – очень, будто её вскипятили! Про сердитость девчонки давно не вспоминали. Эли всё летала! Или не летала? Никак не могла разобрать! Внутри круга, по которому Удав вращался. Но что бы там ни было, ей ужасно нравилось всё, что сейчас было. Ей ужасно это нравилось. Она так легко могла оттолкнуться одной ногой, другой. А потом – пропустить в прыжке два вращения, три вращения. И даже сама могла перевернуться через голову. И всё было непонятно: то ли она так здорово летает, то ли Удав так ловко крутится?

А Лю́си! Она тоже согрелась и теперь смотрела на подругу не с жалостью, нет, а с такой лёгкой завистью. И сама нетерпеливо подпрыгивала на месте. И, наконец, не выдержала и закричала:

– Всё! Всё! Стоп! Теперь моя очередь!

Удав Вэ спокойно остановился. Его хвост сам собой выскользнул из Люсиных рук и перешёл в руки совершенно счастливой Эли. И тут снова началось что-то непонятное и попрыгучее. Сначала Лю́си по-настоящему согрелась. А потом девчонки так разыгрались, так распрыгались, что привязали бантиком хвост Удава к ещё одному дереву, и вместе не то прыгали, не то летали…

– Ффф-у-х! Всё! Не могу больше! – подруги запыхались и снова повалились без сил на песок. Только сейчас они знали, что на самом деле у них много сил, на самом деле. Надо только отдышаться, а сил у них столько, что они гору могут свернуть. Или две горы могут свернуть. Вот, сколько у них сил появилось!

– Хм. Славно! – Удав свернулся в большое кольцо, отвязал хвост от дерева. – Что вы там про мартышек в холодильнике говорили?

Эли и Лю́си засмеялись и только руками замахали в ответ, а Удав лукаво улыбнулся:

– Славно. Теперь самая пора сменить холод на голод! – И он как-то загадочно сверкнул глазами.

– Как это? – подруги не поняли и чуть приподнялись на песке.

– А вы что, есть не хотите? Совсем?

– Мы? Хотим!!! – маленькие подруги прямо зубами защёлкали и такими здоровыми голосами закричали, что Удав за камень спрятался, в шутку, конечно. А девчонкам и впрямь казалось, что они сто лет ничего не ели. И теперь готовы слона съесть, если попадется.

– Вижу, вижу! Теперь у вас зуб на зуб попадает! Только вы на своих не бросайтесь, будьте так любезны, дарагие.

Подруги сбросили веселье, выпрямили спины, ножки прямо поставили, будто на бал собрались, и, как две маленькие кокетки, стрельнули глазами:

– Что, нам даже пообедать нельзя, милостивый сударь Удав Вэ?

– Нет, пообедать уже нельзя, – сейчас Удав почему-то не шутил, его слова звучали серьёзно.

– Как это нельзя? Почему? – девчонки растерялись и почти обиделись.

– А вот почему! – Удав остался серьёзным и показал хвостом на солнышко, что вот-вот собиралось закатиться за край красивого озера.

III

Подруги с удивлением увидели, как красное солнышко медленно уходит в воду, словно решило отправиться спать на глубину, на белый песочек на дне озера. Глаза у подруг застыли, потом оттаяли и быстро-быстро заморгали.

– Господи, когда же столько времени прошло? – они ещё пару раз моргнули вслед уходящему солнышку и уставились на Удава.

– Когда прошло – тогда прошло, обратно не вернется. Так что про обед можете забыть. Но на ужин успеете, если, конечно, не будете два часа стоять и смотреть непонятно куда.

Удав чуть прикрыл свои лукавые серые глаза, он так ловко играл своим буковками «V», то расширял их, то сужал, что казалось, глаза у него совершенно не змеиные, а… чуть не человеческие. Они могли округляться в удивлении, и щуриться загадочно, сверкать озорными искрами. Могли. Но сейчас Эли и Лю́си этого на замечали. Они услышали слова Удава, задумались и сразу раздумались. И даже потёрли руки, что всегда делали перед бойкой работой. Теперь, когда ушли дрожащие страдания, маленькие хозяйки так быстро стали выкладывать всё-всё из рюкзаков, что Удав даже голову наклонил, залюбовался. Может, подруги и не были опытными путешественницами, но хозяйками они были превосходными. Всё-всё в рюкзаках, еда, вещи были аккуратно завернуты в пластиковые пакеты и ни капельки не пострадали от воды. Так что теперь оставалось смыть песок, переодеться, выстирать рюкзаки и джинсы с курточками.

Всё это для маленьких хозяек была пара пустяков. И не успели погаснуть последние лучи солнышка, как мокрая одежда развесилась на верёвках, а Лю́си и Эли разложили на земле скатерть-клеёнку и на ней стали раскладывать ужин. Удав за это время натаскал большую кучу хвороста и, пока девчонки готовили еду, умудрился каким-то неведомым способом хворост поджечь. В сумерках мягко зашевелились огоньки костра, и вся компания уютно расселась. То есть девчонки расселись на одеялах, а Удав – он просто свернул из своих колец что-то похожее на корзину, и над ней держал длинную шею, голову и чуть заметную, очень внимательную улыбку.

Он держался в корзине почти недвижно, только ловким хвостом брал по очереди конфеты, пирожные, крендельки и внимательно их рассматривал, словно много лет не ел ничего такого. Много лет не ел, не видел, а может, вообще никогда конфет и пирожных не пробовал, не знал, какие они на вкус. Он поднимал сладости ближе к глазам, рассматривал со всех сторон. А потом опять опускал на скатерть, как бы нехотя, и вдруг – в один миг их подбрасывал и неслышно втягивал воздух. И пирожные с конфетами исчезали, будто и не было их никогда.

А Лю́си и Эли сначала набросились на еду, хватая всё подряд без разбору, как голодные звери – словно дико голодные тигры в них проснулись. Но тигры быстро насытились и пошли спать, наверное. Тогда девчонки спокойно отвалились на одеяла и смотрели, как Удав играет с оставшимися конфетами. И сами что-то лениво жевали.

Сумерки сменились непроглядной мглой, от озера подуло холодком. Подруги завернулись в тёплые одеяла и тихонько выглядывали из них, как из коконов. Смотрели на огонь, на который люди и звери могут смотреть бесконечно, бесконечно разглядывая его узор, что никогда не повторяется и никогда не теряет красоту. Каждый звук превращался в ночной звук, такой же волшебный, как лёгкое пламя костра. Никому не хотелось говорить, новые друзья редко отводили взгляд от пламени, встречались глазами. И казалось, нет на свете ничего важного, чтобы прервать тишину.

А потом костёр перестал гореть ярко, и в сильно сгустившейся темноте только алели и потрескивали горячие угли, иногда вспыхивая, освещая лица. Девчонки ещё уютнее завернулись в одеяла и время от времени устало прикрывали глаза. Эли уже совсем собиралась заснуть, но вдруг вспомнила, что давно хотела спросить:

– Скажи, Удав! А почему тебя зовут Удав Вэ, а не просто – Удав?

После долгого молчания её слова – «Скажи, Удав!» – прозвучали как-то странно, даже торжественно, но Удав почему-то не стал насмешничать.

– Почему так? – его голос стал рассеянным, девчонки такого раньше не слышали. Или не рассеянным, но посторонним, словно Удав был не здесь, а где-то далеко-далеко. Словно что-то воспоминал, какую-то историю, и пока не знал – рассказать её девчонкам или не рассказывать?

– Почему так? – Удав повторил те же слова. – Когда-то у меня было имя. Давно, в прошлой жизни. Те времена прошли, обратно не вернутся. И я оставил от имени только одну букву – «эл». Сначала мои друзья, что живут здесь, так и звали меня – Удав Эл. А потом стали проговаривать имя быстро, в одно слово – «удавэл». А потом стали проглатывать последнюю букву и получилось «Удав Вэ». Смешные у меня друзья, такие невнимательные порой, вечно всё путают. Но я не стал их поправлять, мне уж было всё равно.

Удав затих. Девчонки послушали тишину, что повисла в воздухе после его слов. Ничего особенного они не услышали, только маленькие волны шелестели у берега. Ничего не услышали, но зато почувствовали, как их дрёма уходит, спать вдруг расхотелось.

– Ничего себе! – выпалила Лю́си. – Ничего себе! И ты всё время молчал, ничего нам не рассказывал? А что это за прошлая жизнь? Это когда тебя звали на «эл»? А как тебя звали? И что тогда было? Всё было не так, да? А кто твои друзья здесь? А если есть здесь, значит, были и там? А там – это где?

Удав посмотрел на Лю́си с нежностью, и в его глазах опять блеснули лукавые искры.

– Вовремя ты проснулась, дарагая. Всем уже спать пора, а ты меня на ночь вопросами закидала. Нет, подруги, – Удав погасил искорки в глазах и зевнул, вежливо прикрыв рот кончиком хвоста, – сейчас будет бай-бай. А все вопросы – на завтра.

Он положил голову на корзину и сомкнул свои буковки «V».

А Лю́си, напротив, высунула голову из своей корзины, с очень недовольным лицом.

– Уда-ав! – она потянула звуки настойчиво и почти громко. – Уда-ав! – Лю́си наполовину вылезла из своего кокона и потянула руку к спящему удаву. Может он не успел заснуть, только глаза закрыл?

Эли сделала подруге страшные глаза – мол, невежливо будить человека, когда он спать собрался. То есть удава не надо будить – невежливо это. Но Лю́си её страшных глаз не видела. Она так хотела получить хотя бы один ответ на свои сто вопросов, что вообще ничего не видела. Только до Удава хотела дотянуться.

И дотянулась, конечно.

– Уда-ав!

– Ну что ты не спишь? – недовольно отозвался Удав.

– А ты раньше был удавом? Ну тогда, когда тебя звали на «эл»?

– Раньше я был медведем. Всё, давай спи!

Лю́си снова уселась в свой кокон и задумалась. Думала она долго – целую минуту. А потом снова потянулась к Удаву.

– Уда-ав! А ты каким медведем раньше был? Бурым или черным?

– Серо-буро-малиновым, – Удав бормотал, не просыпаясь.

Лю́си не поняла, шутит он или не шутит? Но решила ещё чуть-чуть подумать. Никаких серо-буро-малиновых медведей не бывает. Это она точно знала. Правда, она и чёрных медведей никогда не видела, в зоопарке Птибудошта были только бурые – одна семья, которую все звали «Три Медведя», как в сказке. Но чёрных она видела в книжках на картинках. И белых тоже видела. И сразу вспомнила много медвежьих картинок из «Жизни животных», красивой большой книжки, которую девчонкам подарили на их десятилетие. Сам мэр Птибудошта им «Жизнь животных» подарил. Мэр тогда был очень нарядный: он надел тёмно-фиолетовый фрак с блёстками, а на голову – тёмно-фиолетовый цилиндр. Цилиндр тоже был с блёстками, из-под него смешно выбивались редкие седые кудряшки на голове мэра. И галстук-бабочка у него был тёмно-фиолетовый, а манишка – почти белая, с фиолетовым отливом. На площади тогда собралась большая толпа, все хотели поздравить своих любимых девочек, ведь Эли и Лю́си были родными для всех в городе. И духовой оркестр играл весёлые польки и вальсы: «Раз-два-раз-два! Раз-два-три!» И капельмейстер Гаусс красиво жонглировал длинной палкой, перевитой тесьмою. Эли ей говорила, как эта палка называется. То ли турумбурум, то ли турумбарумба. Эли, она такая умная, она, наверное, тысячу книжек прочитала. Тулумбарум… Как она называется? Как же…

– Это не палка. Это тамбуршток. Или просто бу-ла-ва.