Ана, смотрела на Буддиста, кивала. Смотрела на его немигающие открытые глаза – от такого взгляда поначалу становилось не по себе. Но после сегодняшнего кошмара Ана прониклась к Буддисту таким чувством, что ей было по себе. Доверие. Смотрела на светлые коротко стриженные уже поредевшие волосы с серебрящимися висками, на лучи-морщинки у глаз. «Сколько ему лет? Сложно сказать, больше тридцати, меньше сорока. Или чуть за сорок? Не поймешь».

– Вы меня слушаете? – Буддист одним точным движением вдавил сигарету в пепельницу, она погасла.

– Да, конечно. – Ана стряхнула пепел и лишние мысли.

– Вот, здесь я расписал, что и когда надо давать. На первую неделю лекарства я принесу, сейчас. А потом выпишу рецепты. Курить только здесь, чтобы дым не шел в комнату. Повязку на груди менять дважды в день. Протирать кожу одеколоном и… Нет, йодную сетку не надо. Будете втирать мазь. Очень осторожно. Я принесу. Нет, это китайская мазь, вы здесь не купите. Так, дальше. Пока никакого телевизора. Только музыка. Очень негромкая и спокойная. Я возьму несколько дисков, они помогут восстановиться. Надеюсь, очень быстро.

Ана продолжала кивать каждому второму слову.

– Ладно. Все обойдется. Уже поздно.

На этом слове раздался мелодичный звонок в прихожей.

– Так, это меня. – Буддист вернулся с мобильным телефоном.

«Да. Да, это я. Да. Да, понял. Может, утром? Я же сказал вам, что никуда не денусь. Да. Да. Хорошо. Я сейчас в своем подъезде, но не в своей квартире. Да, рядом с потерпевшим. Что? Хорошо. Как скажете. Не волнуйтесь и не пугайте. Я буду».

Буддист пустил тень улыбки по лицу.

– Что-то серьезное?

– Нет. Или да. Не знаю. Это милиция. Меня бережет. На самом деле можно было догадаться. Там все просто – пострадал не только ваш друг, но и люди, которые его били. Думаю, ничего страшного.

– Господи, столько у вас неприятностей!

– Нет. Это пустяки. Мне сейчас придется спуститься вниз. За мной приедет их машина. Не обращайте внимания, пусть играют в свои игры. Так, у нас мало времени. Это ключ от моей квартиры. Там никого нет, вы никого не потревожите. Дайте, пожалуйста, еще один лист бумаги. Так. От прихожей сразу направо, в большую комнату. Выключатель от двери справа. Дальше вторая секция стенки – там лекарства. Возьмите все, что надо, список у вас есть, найдете легко. Над этой секцией отделение. Да, сразу сверху. Там найдете мази. Возьмите вот такую, там два крупных иероглифа на коробке, вот такие. Не надо мазать густо, чуть-чуть берете на кончики пальцев и осторожно втираете в кожу. Сильно не нажимайте. Нет, не на всю поверхность, по точкам. Да, вот здесь, на груди. И здесь на спине. Дальше, здесь на затылке, здесь на руках, и еще четыре на ногах.

Буддист резкими штрихами, как художник, успел набросать и план квартиры, и расположение полок в стенке, и двойную фигуру человека – спереди и сзади – и каждую фигуру покрыл десятком точек. Ана только кивала, стараясь ничего не пропустить. Хотела сказать, что неудобно заходить в квартиру без хозяина, но знала, что Буддист ее оборвет и скажет, как надо, что правильно, что неправильно. И ослушаться его будет сложно. Просто невозможно.

– Хорошо. – Он продолжал думать и одновременно набрасывать на картину последние штрихи. – На первый день этого хватит, а потом я вас навещу. Посмотрим, уточним. И теперь мне надо быстро сделать звонок.

Ана рванулась к телефону, но Буддист с той же тенью улыбки ее остановил. Показал, что мобильник у него в руках.

«Сергей Васильевич. Ради бога, простите. Знаю, что уже очень поздно. Да, но… Не спите? Это плохо. Поговорим, да, при встрече поговорим. Но сейчас, как ни странно, хорошо, что не спите. Сейчас ваши орлы попросили меня зайти в NNN-ое отделение. Да, будет разговор. Нет, не натворил, вы знаете, я ничего не творю, если не просят. Это самозащита. Да, да. Самозащита. Думаю, справлюсь сам, но на всякий случай прошу подстраховать. Если есть возможность – лучше не сразу, только если я не позвоню в течение часа. Зачем? Ну, считайте это моей блажью. Хочу посмотреть на орлов в естественной среде. Что? Нет, е…ь их не надо. Нет, только если не позвоню. Потерпите еще часок? Славно! Спасибо. Спасибо».

Буддист сложил телефон и повернулся к Ане.

– Простите, Ана, за грубое слово. Когда говоришь с пациентом, приходится перенимать его язык, иначе… Ладно, вы человек здравый, все понимаете.

Ана вовсю улыбалась. Грубое слово сняло напряжение, что накатило на нее, когда Музыкант с сильно побитым лицом появился в дверях, когда Буддист его укладывал, останавливал кровь – из носа пошла, залила подушку – и резко говорил Ане, что надо делать. Как медсестре.

– А вы действительно ломаете себе руки, когда никто не видит?

Если бы Буддист умел изображать удивление, он бы, наверное, изобразил. Но вместо этого его брови чуть дрогнули – какая-то картина восстанавливалась по деталям. Через секунду брови дрогнули еще раз.

– А, вы про это? – Буддист левой кистью захватил правую и заломил руку до еле слышного хруста в суставе. – Нет, не ломаю. Разминаю. Ну, до завтра. Вернее, до сегодня.

* * *

Ана не спала, слушала, как постанывает во сне Музыкант. В голове немного шумело – от волнения, усталости и сигарет. Ана никогда так много не курила, обычно баловалась сигареткой-другой днем и вечером.

Большая комната Буддиста действительно оказалась большой. Ана быстро нашла выключатель и не сразу поняла, где находится. Это был целый зал – метров тридцать квадратных, а то и больше. Потом догадалась, что здесь просто удалили стену, и из двух комнат получилась одна. Но большая.

Ана торопилась, боялась, что Музыкант проснется. Но любопытство оказалось сильнее – Ана прошла по периметру зала. Середина была пуста, а все, чем жил Буддист, разместилось вдоль стен. Большой стол с двумя компьютерами, огромный телевизор, огромная акустика – Ана никогда не видела таких гигантских колонок с устрашающими кругами динамиков. Отдельно – хитроумный спортивный комплекс с перекладинами, канатами, перетяжками и какими-то механизмами – качалками разных мышц, должно быть. И сразу три боксерских мешка разных размеров, на разной высоте.

Ана прошла вдоль полок с книгами. Бодлер, Гессе, Аристотель, Платон, Платонов, Сенека, Мандельштам. Все в куче – полный зоопарк. Дальше шли книги по боевым искусствам. Айкидо, дзюдо, еще какое-то «до», карате, джиу-джитсу, кунг-фу… нескончаемый список. Разные языки. И ни одной книги по медицине. Может, он не врач? Полки с дисками. Ничего русского, сплошной космополитизм – от The Animals до The Best of Claudio Arrau. Такой же зоопарк, как в книгах. Дополненный экзотикой с иероглифами и не то арабской, не то еще чьей-то вязью, не прочтешь.

По дому пронесся знакомый водопроводный звук – ангел ночи. Ана вздрогнула. Надо быстро брать лекарства и возвращаться домой.

* * *

Музыкант снова, не просыпаясь, застонал.

Жуткий вечер. Ана не знала, что думать. Бросил? Напился? Попал под машину? Когда не знаешь что думать, всегда накатывают дурные-дурные мысли. Ана отгоняла их, уговаривала себя не психовать, но дурные мысли возвращались.

Ближе к ночи раздался звонок и чей-то очень спокойный голос сообщил, что Музыкант задержался за городом, не может попасть в Москву, но просил передать, что все в порядке, завтра приедет и все объяснит. А через час этот же голос покаялся, что соврал ради спокойствия Аны, что Музыкант попал в уличную драку, потом в госпиталь, но все в порядке – не будет жутких последствий, в «Склифосовского» сделали необходимое обследование, правда, пока дела у Музыканта не очень хороши, придется недельку полежать, подлечиться.

От слов «полежать, подлечиться» стало немного легче. Они как бы намекали на несерьезность происходящего – ну простудился человек, насморк у него, закапаем в носик, подлежит, подлечится человек и выздоровеет. Всего ничего. Докторская уловка.

Ана назвала свой адрес и в ответ услышала: «Забавно. Забавно».

Закурила еще одну сигарету. Чуть открыла окно, чтобы дым не шел в комнату. Господи, уже четвертый час ночи. На работу, конечно, не пойду, к черту работу, обойдутся без меня. Но мысли метались между «к черту работу», Музыкантом, Буддистом. Что там в милиции, почему его «попросили»? Обрывки мыслей. «Пострадал не только ваш друг, но и люди, которые его били». Айкидо, дзюдо, джиу-джитсу, кунг-фу, три боксерских мешка. «Нет, не натворил, вы знаете, я ничего не творю, если не просят. Это самозащита. Самозащита». Понятно, что пострадали. В голове мелькнул древний фильм, где Золотухин, защищая семью, убил парня с красивым наглым лицом. И его засудили, Золотухина. Господи, этого еще не хватало.

Утро. Стон Музыканта. Ана не сразу раскрыла глаза, не сразу поняла, где и что. Свернулась калачиком в кресле – кровать в доме одна. Можно было калачиком на краю, возле Музыканта, но получилось в кресле. Во рту скверно – ужасно много курила. Ужасно хочется кофе.

* * *

Запах кофе, как в дурацкой рекламе, поплыл по квартире и разбудил Музыканта. Он тоже долго соображал, что и где. Почему не у себя, а на непонятно чьей кровати? За всю историю любви Ана и Музыкант так и не добрались до квартирных посиделок, средневековая галантность каждый вечер заканчивала поцелуем у подъезда.

Музыкант попробовал пошевелиться, но снова застонал. Организм чувствовал себя так, будто по нему проехались КРАЗ’ом. Дважды. Или «Леопардом» дважды, сейчас уже все равно, чем проехались. На новый стон выбежала Ана, бледная, с черными кругами у глаз.

– Жи-вой? – Ана посередине слова перешла на шутливый тон. Насколько смогла – вспомнила наставления Буддиста не показывать, что дела плохи, представлять все так, будто Музыкант получил пару царапин и не сегодня-завтра все заживет.

– Кажется. – Музыкант попробовал улыбнуться, память потихоньку возвращалась.

Ана подошла к нему.

– Прости, что я такая страшная. Почти всю ночь не спала.

– Это ты мне говоришь? – Музыкант попробовал улыбнуться шире, но разбитый рот не позволил. – Я-то, наверно… Представляю. Хотя лучше не представлять. Да?

– Ну, – Ана проглотила комок в горле, – твой друг сказал, что ничего страшного, через недельку будешь как новенький.

– Какой друг?

– Ну этот, что тебя вчера привел.

Музыкант на секунду закрыл глаза.

– Правильней сказать, что вчера меня спас. Кстати, я его совсем не знаю, вчера познакомились при пикантных обстоятельствах. Странный человек, да?

– Немного. Он живет в моем подъезде, но я с ним никогда не говорила, только раскланивалась.

Ана стала на колени и прижала руку Музыканта к губам.

– Хоть одно живое место есть, да?

Ана еще раз вспомнила про наставления.

– Не ной, милый. Чуть жалкая. Но пройдет. Быстро пройдет. Врач прописал быстрое выздоровление.

– Какой врач?

– Ну тот, что тебя вчера привел. И спас. Он врач.

Музыкант снова закрыл глаза. Попробовал вспомнить вчерашний вечер, но воспоминания шли обрывками и очень шумели, болели в голове.

– Это кофе? Хочу кофе.

– Прости, милый, но кофе не получишь. Будешь питаться витаминами, пока не выздоровеешь.

– Злодейка.

– Злодейка! Будешь лежать и меня слушаться. Будешь?

– Буду, конечно. Можно я скажу, что я тебя люблю?

– Дурачок.

– Не совсем.

* * *

Ане было приятно играть в доктора. Совсем как в детстве – любимая игра. Только французские духи переводить в качестве спирта было жалко, одеколона в доме не нашлось.

– Ничего, если я протру тебя водкой?

– Ты пьешь?

– А как же!

– Крошка любит выпить, этим надо воспользоваться. – Картавое подражание Музыканту удалось, челюсть еле ворочалась.

– Ты что-то осмелел за последние сутки.

– Просто из меня выбили всю дурь. Дай мне кофе.

– Угу! – Ана сосредоточенно разматывала эластичный бинт и с интересом разглядывала слишком стройный торс Музыканта. – Не стонать! Сейчас будем творить чудеса. – Она разложила перед собой буддийскую схему и стала наносить китайскую мазь на точки.

– Это он тебе нарисовал?

– Ты что, ревнуешь?

– Конечно. Конечно. Нет, конечно.

– Правильно. Господи. Если честно, я немного боюсь. За него. Ты помнишь, как все было?

– Отрывками. Прости, не хочется рассказывать.

– Его ночью забрали в милицию.

– Кого, этого подонка?

– Нет, нашего врача-хранителя.

– За что?

– Самооборона! – Ана повторила буддийское слово со знанием дела. – Это уголовно наказуемо.

– Шутишь?

– Не шучу, милый, не шучу. Впрочем, думаю, ничего ему не сделают.

– Почему он меня отбил у этих, не знаю как назвать? Странно, да?

– Просто порядочный человек. Или просто человек. Хотя и странный. Теперь, милый, обнажи свои ноги.

Музыкант лежал, почти сидел на высокой подушке, снова запеленатый в эластичные бинты. Кофе ему не дали. Ана кормила его с ложечки йогуртом, поила соком. Слава богу, продукты в доме были. Но немного, придется бежать за добычей.

После еды Музыкант ослабел. Или чуть раньше.

– Ты поспи, милый, я сбегаю, куплю еды.

– Как твоя работа?

– Ничего, не волнуйся. Отпрошусь, простят.

– Ладно, сплю. Чувство вины оставлю на потом.

Ана легко-легко поцеловала Музыканта, чуть коснулась разбитых губ и выскользнула из квартиры.