Назгал занес ногу, почувствовав, как жесткая солома срезает глинистую броню с его ног. Отрезанные колосья ранили кожу бедра, задевая остатки того, что делало его мужчиной. Назгал шагал через поля, оскальзываясь на влажной поверхности. Стебли не давали опоры, но это лучше, чем днями шлепать по грязи, обходя поле.

За брошенным полем к небу тянулись костлявые лапки деревьев. Птичьи кости, а не деревья. Высаженные человеком для защиты от ветра, их стыдно сравнивать с могучими стволами, что остались позади.

Ведьмы выбрали неплохое место, чтобы спрятаться. Но рано или поздно их дом будет срублен, выжжен. Придется им уходить дальше, ища приют в пещерах, на возвышенностях, одиноких островках посреди быстротекущей реки. А уж потом – в толпе.

Судьба оставленных беспокоила Назгала. Он думал вернуться, оглянулся, оценивая расстояние.

Долгий путь, а прошел едва ли тысячу шагов. Вернувшись, он не будет осмеян. Ведьмы выше этого. Они даже обрадуются, когда немуж вернется домой. Вот только зачем? Сидеть среди них, занимаясь вышиванием, изучая колдовство и природу чудовищ? На это можно бросить тысячи лет жизни, но так и не сдвинуться с мертвой точки.

Их не убедить, что необходимо покинуть дом. Иначе мир настигнет, сомкнет гнилые зубы на белой шее.

Не было это бегством от страшной участи. Назгал понимал, что не страх выгнал его из дома. Всамделишного дома. Где судьбы людей переплелись и сшиты черными нитями. Навсегда обреченные, зато счастливые. Всего лишь мгновения счастья, но многие лишены такого.

А Назгал хотел вечного счастья.

Этого не добиться, прячась под высокими деревьями в краю, из которого сбежали гадкие твари.

Здесь в полях, потревоженные горячим солнцем, просыпались жужжащие и ползучие. С травинок на Назгала пытались накинуться членистоногие, но броня из глины надежно защищала его от чужаков. Поднявшиеся в воздух твари оседали на белых плечах, ища куда впиться.

Всего полгода прошло, а Назгал забыл каково это – отмахиваться от голодных мух. Пришлось идти дальше, не смотреть назад. Укусы мешали задуматься об оставленных. Зато теперь Назгал понимал, что не магия изгнала насекомых из деревни.

Их привлекала простая добыча. Зачем нападать на два десятка людей, от которых почти не пахнет? Вокруг столько вкусной, горячей и слабой дичи. Тепло и влага привлекают насекомых. А так же скот, запертый в деревянных домишках с соломенной крышей.

Назгал достиг конца поля, уткнулся носом в переплетение ветвей. Заброшенная ветрозащитная полоса потемнела и зеленела мхом. Корявые сучья обросли иголками, но даже среди этих безжизненных ветвей набухали почки. Словно насмешка над жестокостью мира.

Листья откроются через седмицу, прорвавшись через защиту. Вылезут сморщенные, потрепанные, тонкие листочки, став украшением ветвей. Почти как люди, чей приплод некоторое время радует общину. Пока не приходит пора кормить этих зеленых, сморщенных и тонких созданий.

Мгновение красоты с надстройкой десятилетий мучений.

Назгал не помнил, как пришел в мир. Хотя мог бы расписать во всех подробностях этот значимый момент. Зато десятилетия забвения он помнил хорошо. Это запоминается лучше.

Вот и пробираясь через корявые заросли, обдирая кожу, он надолго запомнил этот проход.

Отворившаяся кровь скоро сворачивалась. Телу не хватало влаги, хотя вокруг разлито столько воды. Назгал брезговал употреблять тронутый тленом снег, а уж пить из луж – тем более. Пусть этим занимается скотина.

Жажда донимала, но эти чувства оживляли. Как в тот раз, перед долгой ночью. Назгал помнил чувство нужды и наслаждался. Лишившись чего-то, начинаешь это особенно ценить.

К тому же утолить жажду не составит труда. Нужно лишь потерпеть. Иную жажду он уже не способен удовлетворить, хотя это уже не беспокоит его.

Очередное заброшенное поле, чуть в низине. Стебли короче, зато снеговые шапки уцелели среди колючих обрубков. Подтаявший снег укрепился, ледяная корочка срезала с кожи глиняные одежки. Пыталась добраться до мяса.

Весь день занял путь. Спать все равно пришлось среди переплетения корней. Сон, окруженный ветром и холодом, мокрая подстилка под спиной, голодное небо над головой.

Зато издалека доносился запах дыма.

Ничто иное лучше не указывает на человека. Злым духам не составит труда сыскать дорогу к человеческому жилищу. Нужно лишь принюхаться.

Назгалу не требовался сон, но тело уставало. Холод вытягивал остатки сил. Каждый шаг в чавкающей глине, через хрусткие сугробы стоил крупиц силы. На съеденном мясе можно пройти тысячи шагов, но запас не бесконечен.

Тряпки на теле могли бы помочь защитить тело от холода. Увеличили бы заложенные в него ресурсы. Отказ от наружной защиты был неосмотрительным. Теперь Назгал это понял.

Возвращаться поздно. К тому же поблизости находилось место, где он сможет пополнить силы.

Пролежав среди корней полночи, Назгал отлепился от земли, пошел на запах дыма. Старые, почерневшие листочки не желали отлепляться от белой кожи. Словно пиявки облепили спину парня.

Не прилипли только к одному месту, где по мифологии должна находиться защита. Лишь дикари, в безумии отказавшиеся от света Хранителя, не прикрывают гениталий.

Последнее нисколько не беспокоило Назгала. Он уже забыл, как пугает людей сморщенный отросток. Они готовы разбегаться, завидев обнаженного, побросав все. Крики, вопли. Собраться под стенами храма, хватая любое доступное оружие. Желательно – камень. Никто не хочет прикасаться к чудовищу.

В темноте, накалываясь на жалящие камни, срезанные под основание стебли, Назгал добрался до деревни. Он не знал, что за простаки живут здесь. Знакомы они с ведьминым культом или нет.

Это нисколько не беспокоило чужака.

Забыл он и о том, что простакам потребен сон. Мгновение, позволяющие забыться. Закрыть глаза и не видеть мир, наполненный тяжелой беспросветностью.

Старые дороги, две колеи в ней. Настолько глубокие, что любая телега сядет пузом, проходя здесь. Повозки приходилось разгружать, перенося товары на себе, ломая спины и разрывая связки. Телега дороже чьей-то спины. Чтобы ее построить нужно затратить больше усилий. Человек мастерится проще.

Запах дыма смешивался с вонью человеческого жилья: навоз, моча, пот. Где-то поблизости лесопилка. Тянет свежими опилками, отбирающими влагу из воздуха.

Даже местным приходилось держать скотину. На торговле древесиной не выжить. Всегда чего-то не хватает. Родившийся за лето лишний рот, поглощает тысячу яиц, взамен не производя ничего кроме ора.

Телега хотя бы перевозит товар.

Едой не пахнет. Что нисколько не удивило Назгала. Он помнил, что в родной деревне запах еды прятался под толстым слоем. Словно жители скрывали от соседей, что у них сегодня случится ужин.

В темноте угадывались бледные стены домов. Некоторые оказались двухъярусными. Незнакомая Назгалу конструкция, но это его нисколько не интересовало. Познавать человеческую природу не требуется, ведь все очевидно.

Высокие ограды, чтобы куры не сбежали. Массивные калитки. Старые горшки, вылепленные не на гончарном круге, украшают гнилые зубы ограды. Нет тех украшений, что развешаны в деревне ведьм. Нет черепов, чьи белые лики указывают путь в безопасное место.

Неровные кувшины, пустые внутри, рассеченные трещинами, словно говорили прохожим: здесь нечем поживиться.

Зеленая трава у основания забора пыталась взобраться по жердинам. Слишком близко расположена к ограде, чтобы мелкий скот мог ее выесть. Опоры калитки подпирал колотый песчаник. Его же использовали для строительства фундамента всякого дома. Дерево старались беречь даже в этом краю.

Назгал перебрался через ограду, не желая тратить сил на ее открывание. Он не боялся шуметь, привлекать к себе внимание. Обнаружат его простаки или нет – об этом чужак не заботился.

Тропинка к дому выложена песчаником, на котором подмерзали комки глины. Напоминающие след от крупного рогатого скота. Комки пахли землей, влажной травой. В них отпечатались следы деревянных башмаков. Слишком непохожие на человеческие следы, незнакомые Назгалу.

В родной деревне обували мокроступы из тростника. След они оставляли своеобразный. Быстро разваливались. Зато нога защищена от влаги и грязи. Защищена обувь, которую не так просто купить или изготовить.

След чужеродный, не людской. Словно в дом шли на деревянных культях.

Назгал посмеялся, но все же понимал, что это обычные люди. Вряд ли ему посчастливиться встретить нечто чудное.

Дверь подпиралась изнутри. Сдвигалась не больше чем на палец. Можно пошуметь, расшатать, и она отворится.

Это займет слишком много времени. А жрать хотелось сейчас.

Над дверцей пробито небольшое оконце, через которое валил пар. Ночи все еще холодные, так что влага из отверстия конденсировалась на краях. Острые зубы торчали вокруг отверстия, напоминая пасть зимнего чудовища.

Назгал подтянулся, уцепился за край отверстия. Формой оно не круглое, всего лишь выпиленный кусок бруса. Размеры небольшие, но сверху его прикрывает часть соломенной крыши. Ее не составило труда приподнять, когда Назгал пролазил внутрь.

Он упал в сени, рухнул во влажное, но теплое. Вокруг заволновалась живность, нечто постаралось убежать из-под руки. Назгал схватил тварь и тут же свернул ей шею. Существо еще не затихло, а острые зубы уже разорвали плоть.

Горячая кровь быстро насыщает. Может быть, поэтому она запрещена последователям Хранителя. Нельзя так быстро удовлетворять организм. Каждый кусок должен стоить усилий.

Несколько глотков крови не могли насытить чужака. Мяса в существе оказалось слишком мало. Больше шерсти, с которой соскальзывали зубы. Когтям едва удавалось удержать размякшую, влажную тушку.

Инструменты не подходящие, но других у Назгала нет. Тушка выскользнула из рук. Упала вниз и потерялась. Темнота не мешала разглядеть окружающее пространство. Голод закрывал глаза, лишал зрения.

В сенях устроены клети, деревянные перегородки закрыты. За решетками мокрыми носами шевелили кролики. Один из них нашел выход, прогрыз себе путь на свободу. Назгал вновь засмеялся. Иронично, что только смерть освободила эту тварь.

Под ногами чужака теперь лежала остывающая тушка кролика. На лице подсыхала кровь. Можно разорить еще десяток клетей. Так не насытится Назгал. Это мясо не сравнить с тем, к которому он пристрастился.

Опять эта мысль, что он совершил ошибку. Хотел свободы и получил ее. Как это бестолковое животное у ног.

Смерть сородича, казалось, ничуть не отразилась на других животных. Пустым взглядом они смотрели на чужака и не пытались шуметь, будить хозяев. Судьба их предрешена. Либо умереть сейчас от лап чужака, либо чуть позже, по воле хозяев. Смиренный фатализм.

Зная эту порицаемую черту неблагодарных тварей, простаки спали вполглаза. Потому даже незначительный шум заставил их очнуться.

Наверное хозяева ожидали увидеть лису, забравшуюся в сени. Или одичавшую собаку. Отворилась дверь. Тяжело упала в сторону, ударом встретив массив стены. С потолка посыпалась солома, кусочки обмазки.

В залитом чернотой проеме на чужака уставились рогатые вилы. Словно оружие древнего воина. Трезубец для охоты на морских чудовищ. Не хватает волшебной сети.

Вокруг робкого источника света сгрудилась вся семья. От мужа, до младшенького. Сынишки. Богатое семейство, болезни и невзгоды обошли их стороной. Голод не часто заходил в гости, а если посещал крестьян, то недолго сидел на лавке, взгромоздив на стол грязные ноги.

Вместо лисы крестьяне увидели нечто.

Ноги этого черны от грязи. Округлившийся живот с натянутой кожей выпирал вперед, подобно глазу слепца. Плотные руки, широкие ладони. На короткой шее торчала неправильной формы голова, заросшая спутанными волосами.

Назгал давно не стригся. А мылся и того реже. Собственные запахи его мало беспокоили. Ведь окуриваемый ароматным дымом, он очищался. Тело приходило в порядок, кожа приобретала блеск и свежесть.

Все это растерялось по дороге.

Страшнее было лицо. Под алой маской на широком поле спрятались холодные глазки.