Он жил в двухкомнатной квартире, доставшейся по наследству от бабушки. Теперь с ним жила Кира. Она переехала сюда из съемного жилья в центре. Богема любит центр, а обычному человеку там не место: шумно, суетно, дорого, ни деревца, ни травинки. Когда он впервые остался на ночь у Киры, в квартире в Малом Гнездниковском переулке, в ста метрах от Тверской, он полночи не спал. Ему мешала Москва. Он лежал на спине рядом с Кирой, видевшей седьмой сон, смотрел в темноту и слушал город. Нет уж, увольте, сами живите тут, я не завидую вам, господа центровые, лучше уж вы к нам, за Третье кольцо, в тишь да гладь рядом с Сокольниками, на улицу Кибальчича, тихую и родную.
«Когда живешь в центре, влюбляешься в него, – сказала Кира. – А теперь я влюбилась в тебя».
С ее появлением квартира Саши преобразилась: стало чище, уютней, светлей, тонну хлама выбросили, сменили обои и шторы, купили новую мебель. Осталось обновиться внутри.
Сейчас, в воскресенье, Кира была на съемках для рекламного буклета косметики.
Она не сидит в офисе с девяти до шести, на окладе и бонусе, она человек творческой профессии, с непостоянством занятости и доходов. Она из другого мира, красочного и глянцевого, но по-своему жесткого, даже жестокого. Кто знает, стоит ли ей завидовать? Есть плюсы и у офисного планктона, не надо думать, что только там хорошо, где нас нет, – так рассуждал Саша.
Он приехал в ресторан первым, заказал вино и стал ждать Киру. За окном – «Аптекарский огород», тихий зеленый оазис в каменном мегаполисе. Здесь не слышен город, шумный, взвинченный, суетливый. В той суете реальность нереальна – как голограмма без запаха, вкуса, материи; как иллюзия, тень на стене пещеры, фон на пути к смерти. Бесплотная плоть, конечная бесконечность. Симулякр. Кто видит и чувствует жизнь такой, какая она есть? Он учится. Роится десяток мыслей, затеняющих мгновение, – нужно выбросить их разом и быть в настоящем, со вкусом вина, с видом на ботсад, в одиночестве среди людей.
У него почти получилось, но затем официант все испортил:
– Что-нибудь еще желаете?
– Пока нет, жду девушку.
– Приятного вечера.
Он сделал глоток вина. Взглянул на часы. Кира опаздывает, но он никуда не спешит. Всему свое время. Время спешить и время пить вино.
– Привет!
Услышав голос Киры, он улыбнулся, а она обняла его сзади, двумя нежными руками, сомкнувшимися у него на груди, и чмокнула в щеку.
Он вдохнул ее аромат. Вот оно, чистое счастье без примесей, без лишних мыслей, – как удержать его, оставить внутри навсегда, чувствовать каждый день, каждый час, каждую минуту, каждое мгновение?
– Привет! – сказал он. – Присоединяйся.
– Скучал без меня?
– Я медитировал, пытаясь стать частью реальности.
– А я реальна?
Она обошла стол и встала напротив него. От нее исходило сияние: от глаз, улыбки, кожи, от собранных в хвост волос, от платинового кулона-рыбки, от короткого желтого платья, – девушка с обложки журнала стояла перед ним во плоти и смотрела на него, ожидая ответа.
– Да. Очень.
– Хочешь стать частью меня?
– Да.
– Прямо сейчас?
– Да. Ты лучший психотерапевт на свете. Готов лечь на кушетку.
– Сначала выпьем и что-нибудь съедим. Я жутко голодная.
Она села за стол. Он налил ей вина.
– Как прошли съемки? – спросил он.
– Отлично.
– Забавная штука – реклама. Это ведь жульничество, игра на эмоциях, на подкорке. Все это знают, но с удовольствием ловятся на крючок. Потом не надо удивляться низкому уровню счастья в современном обществе, при всех-то благах цивилизации. Люди хотят дольче виту с экрана и не видят, сколько у них уже есть. Им вечно всего не хватает. Это от зависти, так как слишком много соблазнов.
– Так уж мы устроены. – Кира сделала глоток вина. – Женщины хотят быть красивыми, мужчины – сильными. Все хотят стать лучше. Реклама обещает нам это.
– Мы хотим чего-то хотеть. Так мы устроены. Нам подсовывают мечту.
– А ты чего хочешь? Какая твоя мечта?
Ему повезло, она сама спросила. Он подвел ее к этому вроде как не специально, но очень кстати. Давай, парень, скажи, сделай шаг, будь что будет.
– Не уверен, что тебе понравится то, что ты услышишь, – осторожно начал он, закидывая пробный шар.
– Заинтриговал. Так что же? Хочешь заняться любовью с Николь Кидман?
– Это была юношеская фантазия, – он улыбнулся. – Она не может стать реальностью, в отличие от мечты. А мечтаю я о том, чтобы рвануть автостопом во Владик. В июле. Это круче, чем секс с Николь Кидман. Но есть проблема.
– Какая?
– Нужна попутчица. Отважная, обожающая путешествия, красивая. Нет кого-нибудь на примете?
– Даже не знаю. Необычные у тебя мечты. – Кира смотрела ему в глаза, кажется, пытаясь, понять, насколько все серьезно.
– Не надо бояться мечтать, мечты иногда сбываются – к сожалению, редко. А может, и к счастью, что редко. Итак?
– Я красивая и я люблю путешествия, но я не отважная и мне не нравятся потные дальнобойщики.
– И хостелы? И придорожные закусочные?
– Да.
– Мне они тоже не нравятся, но в том-то и суть. Это вызов, шанс, и в то же время – романтика. Можно мир посмотреть и себя испытать. Ты была во Владике, в Красноярске, в Новосибирске, в Екатеринбурге? Нет? Никогда не была в дороге, в настоящей дороге? И я не был. Помнишь фильм «Достучаться до небес?» О чем мы расскажем на небе? Там только и разговоров, что о дороге. Мы должны учиться жить ярче.
– Сколько ехать до Владика автостопом? Две недели?
– Две с половиной, если не гнать. Девять тысяч километров, в среднем по пятьсот-шестьсот километров в день.
– Почему хостелы?
– Все должно быть по максимуму просто. Было бы странным ехать автостопом, а жить в «Хилтонах» и «Мариоттах», не находишь? Квартиры тоже не вписываются.
– Ты так воодушевлен, что трудно сказать «нет», но я скажу. – Кира вздохнула. – К автостопу я не готова, тем более к двухнедельному, но у меня есть встречное предложение. Съездим куда-нибудь на машине? В Нижний Новгород? В Тулу? В Тверь? Куда хочешь.
Вновь некстати влез официант – готовы ли сделать заказ?
Выбрав блюда на скорую руку, вернулись к беседе.
– Это не то, – сказал Саша. – Комфортно, банально. Нет настоящей свободы. Нет вызова. У меня тоже есть предложение. Доедем до Казани. Не понравится – вернемся. Понравится – поедем дальше. Семьсот километров от Москвы, рукой подать.
Он искал компромисс с прицелом на большее.
– Можно я подумаю? – спросила Кира.
– Да, – он обрадовался, но не подал виду. – До завтра. А пока давай выпьем.
Они не возвращались к теме автостопа, болтали о том о сем, но он видел, что Кира думает. Он представил ее в кабине грузовика, обветренную, загорелую, без макияжа, без маникюра, в старых джинсах и пыльных кедах, счастливую, – образ ему понравился. Он был там, с ней.
– Как насчет терапии? – спросила она перед чаем с десертом. – Хочешь? Кушетка готова.
– Где?
– Здесь. Как ты только что сказал? «Мы должны учиться жить ярче»?
Они закрылись в туалете.
Опершись руками о стену, Кира дышала часто и глубоко, а он двигался быстро. Времени было мало. Они спешили к вершине. Оргазм – миг чистой свободы, чистого удовольствия. Квартиры, машины, смартфоны, яхты, дворцы, самолеты, – все приестся со временем, кроме оргазма. Он не наскучит. Цель живого – плодиться. Плодиться и выживать. Оргазм – награда за труд во имя продолжения рода.
Кира кончила красиво, а он – как мог. Потом они стояли, не двигаясь, не разделяясь, а кто-то дергал снаружи ручку.
– Сегодня риск минимальный, – шепотом сказала Кира. – Я посчитала.
Он поцеловал ее в шею.
Ручка двери дергалась. Черт с ней, с очередью. Пусть стоят. Всю жизнь стоят и терпят – потерпят еще.
Они вышли.
Очереди не было.
Женщина за сорок, обесцвеченная, подвыпившая, в красном платье в обтяжку, с накачанными красными губами, в прошлом красивая, а ныне несвежая, смотрела на них с нетрезвой сладострастной улыбкой:
– Когда-то я тоже так делала. Двадцать лет назад, в ночных клубах и примерочных. Здорово, да? Не то что дома в кровати. Милая моя, как я тебе завидую! А мой хрен бухает там, наверху, приедет домой, ляжет спать и не трахнет меня. Две недели без секса – как это вам? А я женщина в самом расцвете сил, между прочим, в самом соку!
– Еще есть время что-то изменить, – сказал Саша.
– Мужу, что ли? – вскинула брови женщина.
– Не обязательно. Можно с ним развестись.
– А где я найду другого? Чтоб с мерсом и квартирой в Испании? Он не трахает меня, а деньги дает. За то, что не трахает. Прекрасная сделка, да? Лучше, чем секс за деньги.
– Нет, – сказала Кира. – Сделка плохая, вы это знаете. Вы заглушаете боль выпивкой и деньгами, но все равно больно.
– Что ты знаешь о боли, милая? Сколько тебе лет? – пьяно усмехнулась женщина.
– У меня была клиническая смерть. Передоз героином. Я занималась сексом за дозу. Потом я слезла с иглы и жила с мужчинами, которых не любила. Хотела думать, что люблю, но – не любила. Я любила деньги, они держали меня, а я обманывала себя, искала чувства, которых не было.
Женщина молчала. Ее глаза увлажнились.
– Можно тебя обнять? – спросила она после паузы.
– Да.
Они обнялись.
– Ищите счастье, не бойтесь, – сказала Кира. – Вспомните, как это было.
Саша и Кира вернулись за стол, к чаю с десертом. Они были связаны тайной, поглядывали друг на друга с улыбкой, сочились гормонами счастья.
На улице Саша понял – не стоит спешить домой.
Смеркалось. В теплом воздухе майского вечера звучали цветочные нотки. Пахло весной, жизнью, надеждой.
Он обнял Киру:
– Пройдемся? Пять километров, все время прямо. Когда идешь прямо, точно куда-то придешь, а иначе есть риск, что будешь ходить по кругу. Не мои слова, где-то прочел.
– Мне нравится. Что там, впереди, – если долго идти?
– Санкт-Петербург – если на север. А если во-о-он туда, по Грохольскому, на восток, то – Владик.
– Прозрачный намек?
– Очень может быть. Так куда?
– На восток. Туда, где встает солнце. Хорошее направление.
Нет идеальных людей. Нет идеальных начальников. Тут уж каждый как может.
Начальник Саши, директор по маркетингу и пиару, Владислав Игоревич Жикин, был эффективным менеджером, а человеком – так себе. Саша привык к нему за пять лет, но при этом раз в неделю мысленно писал заявление об увольнении и клал перед ним на стол. С меня хватит. Я ухожу.
Ухожу и остаюсь.
Этот понедельник был обычным понедельником, с планеркой в десять у Жикина. Планерка – ярмарка тщеславия. Здесь хвалятся успехами, замалчивают проблемы, строят прожекты. Здесь часто получают по шапке и редко слышат «спасибо».
Саша готовился не столько к планерке, сколько к беседе после нее.
Вчера Кира удивила его. Обрадовала. Влюбила в себя еще больше.
Держась за руки, они шли на восток, по Грохольскому, а затем у посольства Японии свернули-таки на север, к ВДНХ.
«Так и быть, – вдруг сказала Кира. – Едем».
Они остановились. Он удивленно смотрел на нее. Она улыбалась.
«Ты авантюрист и смельчак, – сказала она. – А я хочу быть с тобой. Как в той песне Бутусова. И тоже хочу быть смелой авантюристкой».
Он поцеловал ее. Она ответила ему. Прохожие оглядывались на них, а им было все равно. Саша знал, что этот вечер будет жить в лучшем уголке его памяти, с пряной ностальгией, с запахом сирени и скошенной травы, с хмельной мягкостью бытия, со вкусом губ Киры, с ее голосом. «Я хочу быть с тобой», – сказала она. Ничего лучшего он в жизни не слышал.
Между тем без пяти десять. Пора на планерку. Как там Жикин? В каком настроении?
У Жикина ныла спина. Протрузия межпозвоночных дисков, следствие сидячего образа жизни. Пока шла планерка, Жикин ерзал в кресле, поглядывая на часы. Слушал без интереса. Не задавал вопросов. Не лучшее время для просьбы об отпуске, но делать нечего, некуда отступать.
Когда все вышли, Саша остался.
– Владислав Игоревич, есть минутка?
– Что такое?
– Можно в отпуск в июле? – Он взял с места в карьер.
«Нашел что спросить», – прочел он на лице Жикина.
– Когда в июле? – сказал Жикин вслух.
– С пятнадцатого, после запуска новой линейки.
– А если запуск задержится?
– Поеду позже.
Саша знал вопросы и ответы – как в дебюте шахматной партии – но эндшпиль не знал.
– На сколько дней?
– На три недели.
Жикин вскинул брови:
– Три? Устал работать? До пенсии далеко. Три недели эквивалентны трем месяцам в двадцатом веке. Мы попали в Большой андронный коллайдер и летим все быстрей. Зачем тебе столько?
– Для поездки на Дальний Восток.
– На Камчатку?
– Во Владик.
Жикин скривил губы:
– Что там делать так долго? Туда-сюда ездить по Русскому мосту стоимостью в миллиард долларов?
– Я поеду туда автостопом.
Жикин замер:
– Шутишь?
– Нет. Хочу попробовать. Помните МакМерфи2?
– У него были с этим проблемы, – Жикин постучал по виску. – Он был психом, социопатом.
– Он хотел быть свободным и любил жизнь. Что в этом плохого? Он пробовал, не боялся. А вы пробовали?
– Что? – встрепенулся Жикин, защищаясь вопросом.
– Что-нибудь. Испытывали себя?
Жикин задумался.
– Прыгал с парашютом по молодости да по глупости, – сказал он после паузы.
– А к девушкам в окна лазили?
– Было дело.
– Видите. Вы тоже в чем-то МакМерфи. Были.
Что-то изменилось в Жикине – расслабилось, очеловечилось.
– Не страшно? – спросил он. – Мало ли на кого нарвешься? Не девяностые, но все-таки. Не хочется остаться без пиарщика.
– Я возьму травмат.
– У тебя есть пистолет? – удивился Жикин.
– И ружье. Но его я не буду брать, а то мало ли что.
«Плохо вы знаете сотрудников, Владислав Игоревич, – подумал Саша. – Не поддерживаете неформальное общение, сидите за стеной, командуете».
– А если не согласую отпуск? – вдруг спросил Жикин. – Уволишься или останешься? Или убьешь меня? Что скажешь, мистер МакМерфи?
Саша чувствовал, как взгляд Жикина вдавливает его в кресло, а ладони потеют и крепче обхватывают лакированные деревянные подлокотники.
Одна секунда.
Вторая.
Слишком долго.
Он слишком долго молчит, а между тем на лице шефа виден намек на усмешку, иезуитский такой намек: слаб ты, парень, кишка у тебя тонка, держишься за теплое место, какой из тебя МакМерфи?
– Уволюсь, – сказал Саша.
– Блефуешь?
– Нет.
– Тогда пиши заявление в кадры. Можешь быть свободен после запуска новой линейки.
– Какое заявление? На отпуск или на увольнение?
О проекте
О подписке