В центре чердака стоял высоченный двухстворчатый шкаф, деливший помещение как бы на две части. Одна его дверца была приоткрыта и держалась лишь на одной петле. Другая оставалась закрытой и могла служить прибежищем потенциального преступника, так как, осмотревшись по сторонам, Михаэль ничего подозрительного не заметил. Правда, стоя возле люка, открытому обзору подлежало лишь три четвертых площади чердака, остальную часть от любопытного взгляда скрывал этот самый таинственный и неизвестно что хранящий в себе шкаф, к которому Майер и двинулся неспешным шагом.

Бесшумно подойти не получилось, при каждом движении старые доски предательски скрипели, и кто бы ни прятался в шкафу, о приближении парня наверняка слышал. Уже оказавшись перед шкафом, Михаэля посетила здравая, но запоздалая мысль чем-либо вооружиться. Однако под рукой ничего подходящего не нашлось, если не считать свернутого в рулон ковра, а возвращаться назад в поиске более рационального предмета, Михаэлю стало банально лень. Он взялся за медную ручку закрытой дверцы. С каждой прошедшей секундой решимость куда-то убегала всё больше, и потому немец резко потянул руку на себя, открывая шкаф. В тот же миг, прямо из шкафа на парня набросился тёмный силуэт. От неожиданности журналист повалился на спину, увлекая незнакомца за собой. Решив дать достойный ответ, Михаэль начал отбиваться, активно используя кулаки и колени. Через пару мгновений жестокого поединка он отметил, что его соперник не сопротивляется, ведёт себя странно, да и весит слишком мало для нормального человека.

Успокоившись, Майер легко сбросил с себя жестокого и кровожадного преступника, оказавшегося всего лишь черным пальто на вешалке, после чего поднялся на ноги, громко чертыхаясь. Ругаясь на чём свет стоит, немец уже и не думал о соблюдении тишины, а в сердцах обзывал себя самым последним дураком на свете. Затем с силой захлопнул дверь шкафа. От удара шифоньер содрогнулся и вторая дверца, висевшая на честном слове, сорвалась с петли и грохнулась об пол, подняв облако пыли, и едва не придавив грубияну ногу.

Развернувшись спиной к шкафу, злой и недовольный Михаэль отправился обратно к люку, но резко замер, так и не поставив на пол поднятую в шаге ногу, когда услышал короткий смешок. В наступившей тишине секунды потекли длиннющие, как хвост змеи, и напряженные, как тетива лука. Но больше никакого звука не раздавалось. Не вытерпев, немец все же опустил ногу на пол, восстановив равновесие, и создав этим движением новый скрип половицы. После чего снова стал ждать, прислушиваясь к любым звукам. Терпения хватило чуть больше чем на пять минут, за которые журналист сумел себя убедить, что смех ему просто послышался на фоне не высыпания.

– Может птица… – Чуть слышно успокоил он себя, продолжив путь к люку.

– Вжик… Вжик…

Сомнения исчезли, на чердаке скрывался кто-то ещё, помимо Михаэля и злополучного пальто! Раздавшийся звук отчётливо это доказывал и доносился он из-за шкафа. Скрип не прекращался и повторялся с последовательностью маятника.

– Вжик…

Зловещая тишина.

– Вжик…

И снова пара секунд безмолвия.

Привыкший к звукам собственных шагов Майер, отчетливо понимал, что раздающийся скрип не является детищем старых половых досок, по которым кто-то ходит, но отдалённо его напоминал. Набравшись решимости, Михаэль двинулся в сторону шкафа.

– Вжик…

Михаэль делает шаг.

– Вжик.

Второй шаг, стараясь двигаться так, чтобы звук из-под собственных подошв одновременно совпадал со скрипом из-за шкафа. Пока, вроде, получалось, по крайне мере неизвестный источник звука не умолкал. Добравшись до шифоньера, Михаэль прижался к нему, затем медленно стал его обходить по правой стороне, двигаясь максимально тихо.

Инстинкт самосохранения подсказал ему не рисковать и потому немец чуть пригнулся и не спеша заглянул за ту сторону шкафа. Сперва Майер увидел лишь спинку кресла-качалки и заднюю часть его дугообразных ножек, которые его раскачивали, создавая как раз этот заинтересовавший журналиста скрип. Зато время, пока немец не двигался, раздумывая над тем, что кресло никак не могло двигаться само по себе, а значит его «что-то», а скорее всего «кто-то» раскачивал, или просто задел, и потому не стоит ли по-тихому уйти, раздался вопрос:

– Ты его победил?

Голос оказался женским, почти детским и никакой опасности, кроме внезапности возникновения, вроде как, не представлял. К тому же, вздрогнув вначале от неожиданности Михаэль, кажется, осознал, кому принадлежал этот до боли знакомый голос и потому смело шагнул за шкаф.

– Кого? – с удивлением спросил он, обходя кресло-качалку.

– Шкаф, – сидящая в кресле Кэрри, удивленно приподняла брови, глядя снизу вверх на журналиста. – Или вон его.

Девчушка ткнула большим пальцем себе за спину, где валялось старое, отброшенное немцем пальто. Михаэль не стал отвечать на каверзный вопрос, у него возникло много своих.

– Что ты тут делаешь?

– Сижу.

– Зачем?

– А зачем сидят? Устала, вот и присела.

Спокойствию девочки оставалось только позавидовать, а вот Майер терял терпение.

– Отчего устала? Пробираться в чужой запертый дом?

– Нет…

– А отчего тогда?! – Михаэль уже чуть ли не кричал.

– Принести чаю? – с заботой в голосе спросила Кэрри.

– Нет!

Михаэль упрямо смотрел на черноволосую девочку, словно собираясь пронзить её взглядом, добывая ответы. Та лишь притворно вздохнула и тихо призналась:

– Я дом осматривала, вот и устала… Можно я тут, на чердаке, себе комнату устрою? Мне здесь больше всего понравилось.

Полное удивление и недопонимание отразилось на лице Майера, как текст в открытой книге для всеобщего обозрения. На какое-то время он потерял дар речи, переваривая услышанное.

– Для чего ты осматривала мой дом? – по ходу Майер расслышал лишь первую часть из сказанного девочкой.

– Иска-ла-где-я-буду-жить. – Говоря по слогам, ответила Кэрри.

– В каком это смысле? – раздражённо спросил немец. – И причём тут мой дом? Ты хоть понимаешь, что нельзя забираться в чужие дома? Это преступление. За такое сажают в тюрьму!

– А где я, по-твоему, должна жить? – Девочка от негодования аж топнула ножкой по скрипучему полу.

– Да где угодно! В приюте, где вроде как ты и жила, пока не вломилась ко мне и не спряталась на чердаке. Но только не тут.

– Почему?

– Потому что я так сказал! Я хозяин в этом доме, – строго заявил Михаэль.

– Разве в семье отец и дочь не живут в одном доме?

– Живут, естественно, они же семья… – машинально ответил журналист и запнулся на полуслове.

– Тогда почему, ты запрещаешь мне жить здесь? – Кэрри встала с кресла, подняла с пола пальто и повесила его обратно в шкаф.

– А должно быть как то иначе? – уже тише спросил Михаэль.

– Так ты же меня удочеряешь.

Вот теперь до журналиста дошло. Он вспомнил и разговор с директором приюта, и с самой Кэрри в замке Гамфри, где она спрашивала про её удочерение. Как-то некрасиво получилось, даже немного стыдно стало Михаэлю. Девочке из приюта надежду, получается, подарил, а потом обманул жестоко. О том, что это самая девочка вторглась в его дом без спросу, он сразу подзабыл…

– Послушай, ты чудесная девочка, правда. – Немец присел на корточки, дабы смотреть ребенку в глаза, однако Кэрри повернула свою голову в сторону, будто рассматривая что-то интересное в оконце – И ты меня прости за грубость, и обман, я не думал, что так получится…

Кэрри внимательно слушала молодого человека. Впрочем, Майер не знал, слушала ли или же думала о своём, однако, по крайней мере, не перебивала.

– Из меня получится никудышный отец, ты уж мне поверь.

– А зачем же ты приходил в «Сиротский дом мадам Джонс»?

– Я журналист. И мне нужно было поговорить с директором.

– И для этого необходимо лгать про удочерение? – язвительно проговорила девочка.

Неприятно слышать подобные обвинения от ребенка, хотя доля истины в её вопросе была. Совесть победно заворочалась внутри Михаэля, но дальше он ей «говорить» не позволил. И признаваться, что лгал директрисе лишь для того, чтобы прочитать документы о ней, не хотел.

– Да, иногда приходится обманывать. Когда ты подрастешь, то поймешь, что в этом жестоком мире люди часто лгут, для достижения своих личных целей. А иногда и просто так, без причин. И мне пришлось тоже.

– Понятно. – От девочки отчетливо повеяло холодом.

Кэрри развернулась и прошагала к люку.

– Извини. – Еще раз повторил Михаэль, стараясь сгладить вину, и угрызения своей совести.

– Ты всё равно будешь моим, – негромко сказала черноволосая девчонка, не оборачиваясь, и, прежде, чем Майер отреагировал, исчезла в проеме люка.

– Провожать, похоже, нет необходимости? Выход уже знаешь где… – в пустоту проговорил немец.

* * *

Выбравшись из объятий сновидений, Михаэль Майер сладко потянулся, выпрямившись в полный рост, лёжа в своей мягкой кровати. Никакие сны не остались в памяти проснувшегося, даже если и были. Журналист смутно помнил, как добрался до спальни после ухода Кэрри, и как бесстыже завалился спать в начале дня, когда как все нормальные люди только приступают к работе. Зато теперь чувствовал себя свежим, отдохнувшим, но слегка ленивым. В сонной голове было пусто и спокойно, ни одна назойливая мысль не мешала, и Михаэль решил побаловать себя, и подольше поваляться в постели. Однако, как часто бывает, мозг начал «включаться» быстрее, чем полусонное тело, и первая, противная своей внезапностью, мысль заставила Майера подпрыгнуть на матрасе и вмиг вскочить на ноги. Всего несколько минут ушло на то, чтоб отыскать свою одежду, одеться, привести себя в порядок, и почти бегом выскочить на улицу. На город стремительно опускались сумерки.

– Знатно я поспал, – подвёл итог журналист.

Около пятнадцати минут потребовались ему, чтобы добраться до дома Анжелики, благо ещё, он уже знал её адрес, и то один раз свернул не в тот переулок, и немного поплутал. И в итоге опоздал ровно на десять минут.

Черноволосая Аллен к тому времени покинула дом и сидела на веранде за легким, деревянным столиком. Она сразу заметила пришедшего и пошла к нему на встречу.

– Опаздываете, мистер Майер, – укоризненно заявила она.

– Простите меня, прелестная леди! – Михаэль отвесил шутливый, но изящный поклон.

«Я запоздал, так как выбирал для вас букет цветов», – чуть было не проговорил он вслух, так как в это время ругал себя, что забыл об этом неизменном атрибуте встречи с девушкой.

– Я немного заблудился. Плохо пока ориентируюсь в городе.

Такой ответ, похоже, пришелся девушке по душе, и она сменила гнев на милость. И даже позволила взять себя под ручку своему спутнику. Нет большого смысла подробно описывать дальнейшие действия этого вечера. Прогуливаясь по вечернему городу, Анжелика показывала своему коллеге различные достопримечательности Бринстоуна, попутно рассказывая о нынешних делах в «Нью-Инстерк».

– Мистер Томпсон, скажу мягко, не слишком доволен, что ты не появляешься в конторе. Поэтому, прошу тебя, не злоупотреблять этим.

К слову сказать, достопримечательностями город не баловал. Церковь являлась чуть ли не единственным, но, несомненно, главным объектом для осмотра. Молодая пара внутрь заходить не стала, ограничившись внешним осмотром. Впрочем, обычная неспешная прогулка доставляла им не меньше удовольствия, чем познавательная экскурсия. А может и больше. Через какое-то время, когда стемнело окончательно, Михаэль с Анжеликой, изрядно устав, зашли, в единственный в городе ресторанчик. А после вкусного и сытого ужина, Михаэль проводил даму до дома, где заслужил прощальный поцелуй в щеку.

Весьма довольный проведенным временем, Михаэль Майер отправился домой. Ни он, ни его красивая собеседница, так и не заметили, как за ними весь вечер попятам следовал соседский чёрный кот. Вот и сейчас, сидя напротив дома Аллен, представитель кошачьих внимательно смотрел на дверь, за которой скрылась фигура Анжелики. Журналист исчез из поля зрения ночного шпиона, а кот всё продолжал рассматривать дом, словно запоминая что-то важное. Наконец, он спрыгнул с насиженного места и поспешил вслед за Михаэлем.