Революционные власти в расправах не участвовали, но и бороться с ними не имели сил, а может, желания. Творилось это обычно в глухомани, а не в крупных городах. Сам Рихтер всего пару раз видел такие «казни». Конечно, дикость, человек может и отравиться, и задохнуться. В одном случае его отделение разогнало выстрелами в воздух небольшую толпу, собравшуюся вокруг привязанной к офисному креслу девушки, одетой явно в дорогие дизайнерские шмотки, чье лицо было уже не только раскрашено, но и располосовано ногтями. Ее катили по тротуару, выкрикивая отборную брань и останавливаясь на перекрестках, чтобы встряхнуть так, что у нее клацали зубы, и нанести очередной удар или порез. Особенно усердствовали женщины, с перекошенными, как у фурий, лицами.

Рихтер даже не стал разбираться, что она сделала или с кем путалась. Самых активных мучителей, не разбирая пола и возраста, вырубил шокером, связал стяжками (которые широко использовались вместо дефицитных наручников) и сдал патрулю, а утром не поленился проследить, чтобы их, включая четырнадцатилетних подростков, на неделю отправили на исправительные работы по разборке завалов сгоревших в ходе боя складов с пиротехникой. Там брали любых. Он терпеть не мог, когда люди теряли человеческий облик. Даже если был какой-то повод. Это нужно пресекать прежде всего самому революционному движению, ведь такие изуверы в тылу дискредитировали труд тех, кто уже бился на фронте или завтра пойдет под пули.

Итак, по крайней мере для части беженцев в городе нашлось жилье и пища. Тут уж не до чистоплюйства, подумал Максим. Конечно, здесь не Сибирь и не Гренландия. Но под открытым небом никто ночевать не должен, когда где-то простаивают свободные просторные комнаты! И к черту «святость частной собственности». Человеческая жизнь и просто достоинство в разы более святы.

Для остальных поставили палатки. Сезон дождей закончился, но осень в этом году выдалась ветреная и прохладная. Даже и не скажешь, что до экватора рукой подать. А два тропических шторма подряд, обрушившихся на побережье, нанесли жилому фонду больше вреда, чем все боевые действия сентября-октября.

В Союзе Освобождения Земли, да и в самой его боевитой части – «Авангарде» – было много фракций – от ультралевых до умеренных реформистов. В общем-то, как и раньше во всех революциях. Но тут, в Мексике, они пока уживались вместе, воюя против общего врага. Макс по своим взглядам был где-то посередине. Не был сторонником тотальных экспроприаций, как его товарищи Ян Виссер и Гаврила Бурков – разные в остальном, в этом пункте они сходились. Максим считал, что преобразования должны происходить постепенно и желательно мирно. Но против активных врагов, думал он, можно и нужно применять насилие.

И он был рад, когда эти бюрократы из Центрального комитета перестали миндальничать с отельерами – и все крупные гостиницы города, где было больше пятидесяти спальных мест, национализировали одним росчерком пера. Вроде бы с выкупом, но «как-нибудь потом и только в песо, а не в глобо». И теперь в них разместили вчерашних бездомных и сельских бедняков. В дорогих номерах квартировали дети пеонов и поденных рабочих. И беженцев – тех, кто лишился крова в ходе войны, которую так называемый Корпус мира уже третий месяц вел против народов Южной и Центральной Америки.

Войны, которую для остального населения планеты стыдливо называли сначала операцией по поддержанию гражданского мира, а потом контртеррористической операцией. Хотя в этих странах почти все сходились на том, что настоящие террористы были в компаниях вроде «Pyramid Products», в подконтрольных ей формированиях типа «матадоров», в полицейских спецотрядах и особенно – в Корпусе мира, который, казалось, ненавидели тут даже младенцы, едва научившиеся ходить и говорить.

В Мексике Корпус пока не видели, но ждали прямо-таки с «распростертыми объятиями».

В сфере розничной торговли товарищи из ЦК тоже приступили к масштабным делам. Сначала была конфискована собственность – товары, оборудование и здания – четырех крупнейших торговых сетей континента. «За соучастие их главных собственников в ограблении народа». Через два дня их объединили и превратили в Национальную службу распределения товаров – SND, el Servicio Nacional de distribución, в которой население отоваривалось по карточкам (где-то электронным, а где-то и бумажным) необходимым для выживания минимумом продуктов.

«Давно пора, – радовался Гаврила. – Только мало. Вот бы объявили экспроприацию личного имущества всех богатых упырей! Не юридических лиц и подставных контор, а их самих и их братьев, любовниц, родителей, дядьев, сватов и кумовев! Как бы все аплодировали! И не только жители гетто».

Да, конфискации были. Но почему-то собственность отобрали только у нескольких министров и магнатов. Причем, непонятно, по какому принципу их выбрали. А остальных не тронули, а когда спохватились, те уже благополучно уплыли и улетели из страны. Позже оказалось, что вместе с ними «уплыли» и их финансовые активы. В государственных банках и фондах словно образовалась черная дыра, куда втянулись все нематериальные резервы. Это то, что творилось на верхних этажах пирамиды, которые теперь вроде бы должны были считаться нижними.

Но внизу, в настоящем низу, тоже было неспокойно. Базовые товары теперь продавались в национализированных магазинах по сниженным – «народным» – ценам. Народ валил валом, в очередях дрались и падали в обморок от духоты – пришлось приставить патрули из дружинников la Milicia. Пару раз у толпы срывало клапан, и начинались грабежи и погромы. Макс знал, что продажные либеральные шелкоперы использовали эти кадры, чтобы очернять народную власть в глазах остального мира. Картины давок, пустых полок и разгромленных продуктовых отделов супермаркетов заполнили все мировые масс-медиа и публичные сети.

«Конечно, – думал Максим, – при свободном рынке этих людей просто предоставили бы самим себе. Выживайте, как хотите! Вымирайте с голоду на улице. Зато никаких очередей и коммуналок».

Но остальные торговые сети продолжали функционировать – те, которые сумели получить у НарВласти разрешение. «Доказать», что их капитал – национальный, а не безродный глобалистский. И им оставили всё. Только обязали отдавать небольшой фиксированный процент товаров по карточкам, с обещанием потом оплатить из бюджета. Банки были национализированы днем раньше, но тоже далеко не все, а те, которые объявили компрадорскими.

Многие сохранили капитал. Естественно, их объяснения не стоили и ржавого песо. А разрешения были получены дельцами у чиновников НарВласти благодаря деньгам и связям. Последние и в новой Мексике, и в Боливарианской Социалистической Конфедерации имели теперь больший вес, чем деньги.

И даже ту мелочь, которой розничные сети заставили поделиться с нуждающимися, «народные супермаркеты» взяли моду выдавать, собирая все личные данные людей. Якобы бесплатно – но у Максима было подозрение, что они надеются на возвращение старой власти и взыскание всех долгов в полной мере. По рыночной стоимости. А может, и с процентами за моральный ущерб.

«Еще и нажиться хотят на народном горе», – думал Максим. При этом он совсем не был радикалом и верил в мирные постепенные социалистические преобразования.

Те, кто был более левым, слыша о таком поведении крупных торговых сетей, сразу хватались за кобуру. Говорили просто: «Всех буржуев и спекулянтов к стенке». Пусть, мол, постоят немножко, подумают над своим поведением. Потом, через пару часов… или дней их обычно отпускали, бледных как полотно и обмочившихся. Мало кто после этого отваживался писать жалобы в комендатуру или канцелярию НарВласти.

Акроним «НарВласть» и его аналоги употреблялся сторонниками «Авангарда» применительно ко всем странам, где они победили. Но в самой Мексике новый режим чаще называли República Democrática или República Popular.

Во всем секторе царил и климатический хаос. Если центральная часть страны страдала от засухи, а Атлантический берег терзали шторма умеренной силы, то по всему Тихоокеанскому берегу от Тихуаны, где уже шла антитеррористическая операция Корпуса мира, до богатого Акапулько, где революционная власть стояла твердо и, если верить реляциям НарВласти, каждый день накрывали все новые и новые ячейки предателей, – прошел тропический ураган «Анна-Мария», которому была присвоена высшая, пятая категория по шкале Саффира-Симпсона.

Затронул он и лежавшие к югу страны Центральной Америки. Апокалиптическим градом, заставившим тех, кто постарше, молиться, побило и посевы под открытым небом, и знаменитые розы в городских парках. И маис, и рис, и бананы Эквадора, и кокаиновые поля Колумбии.

А в Мексике гидропонные фермы полного цикла, ранее принадлежавшие той самой «Pyramid Products», реквизированные и переданные в «доверительное управление», – не могли и на двадцать процентов покрыть потребности населения западных и центральных штатов. Пришлось пустить в ход все сырье для пищевых суррогатов, которое нашлось на складах национализированных компаний. Отсюда и батончики, и брикеты.

Здесь, на восточном побережье, омываемом Карибским морем, призрака голода еще не было – в краю с таким климатом, где растут даже кокосы, он вряд ли возможен. Но через три-четыре месяца блокады вполне мог появиться дефицит в пище необходимых витаминов и микроэлементов.

«Чертовы гринго натравили на нас даже погоду!» – чуть не плача, говорила женщина одной из индейских народностей – скорее всего, майянка, – продавшая Максиму прямо у крыльца отеля несколько маисовых лепешек в обмен на японский солнечный элемент. Наверное, установит на крыше своей хижины. Или, возможно, брезентовой палатки в городском парке. Но, глядя на темное небо и чувствуя кожей порывы шквалистого ветра, Макс подумал, что ей больше пригодился бы ветряк. Хотя он быстро сломается, если она забудет убрать его при повышении силы воздушного потока.

Страшно подумать, что творилось на западном побережье, если скорость ветра там была больше раза в два. Утлые жилища сносило, а последние, не испугавшиеся даже стрельбы и политической нестабильности туристы бежали.

На лотке у старушки лежали приготовленные на продажу сувениры – скелетики на веревочках и черепа-калаверос, молитвенные четки, ацтекские божки, мексиканские супергерои в масках. Были там и картинки ретабло, похожие на русский лубок, – с народными религиозными сюжетами. Например, такими: «Мы бесконечно благодарны Пресвятой Деве за то, что так хорошо уродились наши посевы марихуаны». Или «Я благодарю тебя, Иисус Вседержитель, что ты помог мне и моему папе Педро Альваресу перейти границу со штатом Техас, не умереть в пустыне и не получить пулю от рейнджеров». Старые рисунки, еще прошлого века.

Но все это никакое не народное творчество, а штамповка на 3D-принтере. И туристов уже нет. А из местных никто такое не купит. Но надо же ей чем-то жить? Вот и надеется, что приобретут хотя бы добровольцы-интербригадовцы. Которые тоже своего рода туристы, хоть и с автоматами. Некоторые, у кого водились деньги, действительно брали – скорее, из жалости.

Рядом с женщиной стоял и щипал траву прямо с некогда роскошной клумбы ее серый ослик, на котором она привезла свою поклажу. Или мул? Макс так и не научился их отличать. Вообще-то животные ему нравились, в зоопарках он бывать любил. Хотя в зоопарках некоторые виды животных держать не разрешалось, ведь у зверей тоже есть права. Посмотреть на них можно было только в экопарках или в виртуале.

У него в детстве были только кошка-«британка» и такса. В Европе давно ввели драконовские налоги на сельскохозяйственную живность. Его бабушка, когда приходила к ним в гости, много ворчала по этому поводу: «И где их хваленая свобода? Мы когда-то держали и кур, и кролов, и хрюшек, – и без всяких лицензий фермера. Лучше бы я осталась в Казахстане. А еще лучше поехала бы к тетке на Алтай или к брату на Сахалин. Вот там было хорошо».

Простой поиск в сети подсказал тогда еще маленькому Максиму, что на всей территории бывшего СНГ эти налоги тоже есть. Но он не стал разбивать бабушкиных идеалов. Тем более она была уже старенькая. Россию и Казахстан он посетил, став взрослым. Пейзажи ему понравились. А люди… особой разницы ни в худшую, ни в лучшую сторону он не заметил. Нет, они были совсем не плохие и дружелюбные. Разве что копов и чиновников больше, да и наглее те. И, как и в Западной Европе, на любую ерунду надо было покупать патенты, а штрафы за нелегальное предпринимательство были драконовские. И тоже мало куда можно было пойти, не заплатив.

В общем, ничего в его душе не шевельнулось, хотя он многого ожидал, перечитав по настоянию бабушки почти всю слегка ненормальную русскую классику.

Но услышал он те же самые разговоры о деньгах, о «тачках», об удачно проведенном отпуске в четырехзвездочном отеле, о площади квартиры и пристройках к дачному домику. Вот и вся «загадочная душа» и «пыльные тропинки далеких планет». Наверное, это было сказано о далеком прошлом.

Хотя и в Германии он не чувствовал себя на родине. Видимо, слишком много времени провел в разъездах. Но слово «космополит» он считал не ругательством, а комплиментом и, как многие, воспринимал себя гражданином Земли. И именно вера в ее единство, подкрепленная песнями про «Прекрасное далёко», привела его сюда, в далекую Мексику.

«Угощу товарищей», – подумал Рихтер, положил лепешки в термосумку и, свернув, убрал ее в рюкзак.

На ухе деревенской торговки, чье одеяние представляло собой смесь домотканого и фабричного текстиля, был закреплен клипсой допотопный беспроводной наушник. Очень старая система. Уж сколько было шуток стендап-комиков про тех, кто экраны на руку проецирует. Молодым достаточно было отправлять прямо в глаза. А тут вещица еще старше. Но Рихтер не осуждал старушку. Ему самому было удобно иногда управлять голосом или водить пальцем по виртуальной клаве. И он не понимал, зачем нужны для простых операций команды с окулярного сенсора… и тем более с нейроконтроллера, с его нормой ошибок одна к тысяче. Понты для зеленых выпендрежников. Серьезные люди не гонятся за новинками ради новинок.

Женщина между тем бормотала себе под нос, что никто не хочет ухаживать за скотом, а поля зарастают травой, – глядя на толпу молодежи, которая пришла вступать в La Milicia – один из вербовочных пунктов Народной милиции разместился в фойе гостиницы.

Из вращающихся стеклянных дверей как раз выходила партия тех, кто уже получил форму и амуницию. Макс узнал эмблемы и шевроны на камуфляже бойцов – трех парней и двух девушек с коротко подстриженными волосами. Узнал нашивку с перекрещенными мачете и автоматом, похожим на знаменитый «Калаш», который на Западе зовут «АК-47». Это оружие и тут уважали. Такие до сих пор были в строю, но ими вооружали только дружинников и только в глухих деревушках. Эти ополченцы из Канкуна были вооружены более новыми автоматами.

Не все из них были обитателями гетто. Вот эти пятеро – явно дети из среднего класса, из «хороших семей». Те, которые привыкли поручать своим умным домам и температуру душа, и приготовление пищи. Которые не смогли бы вспомнить день рождения матери или отца… да даже своей девушки или бойфренда – без напоминалки.

Почти все они были не из «Авангарда», а из «Фронта за реформы», который от него откололся. У «Авангадра» было к соцдемам-реформистам отношение, как к убогому братцу. Брезгливо-жалостливое – вроде и свои, родственники, но поддались правому уклону, боятся решительных мер, не хотят крови.

Многие из этих ребят, как Макс знал, были участниками первых мирных митингов против «дяди Ману» (как называли президента его сторонники, реальные и виртуальные), которые сотрясали страну еще с лета, а то и с весны. Еще когда уровень поддержки президента Мануэля Родригеса в баррио – бедных кварталах – оставался зашкаливающим. Именно они, относительно образованная молодежь, бузила уже тогда, в студенческих кампусах и старших школах, недовольная все новыми циркулярами и запретами.