– Во внешнем мире так не считали, – возразил Демьянов. – И шубы были, и в Турцию летали.

– Не все. А многого другого не было. Но если бы кто-то у нас очень захотел, его отправили бы хоть на Карибы. Если человек хороший. Но все предпочитали отдыхать здесь или на Алтае.

– А как вы стимулировали людей? С этим в СССР были проблемы.

– У нас не было. Кто плохо работал, получал порицание. Кто лучше – пользовался уважением. Этого хватало.

– Понятно… Я надеюсь, жены у вас не общие?

– Знамо дело, общие, – встрял председатель, хлопнув своего замполита по плечу. – Правила пользования устанавливаются сходом. Обычно по дням недели, но некоторые кадры предпочитают одновременно… по-большевистски. Все по знаменитому декрету, – и он фамильярно подмигнул.

Демьянов нахмурил брови. Он не очень любил шутки ниже пояса, считал их недостойными мужчины и злился, даже когда включали современные комедии. Но, по крайней мере, у батяни было чувство юмора. Это только в книжках – если положительный герой, то ангел с крылышками, а если враг – то и похотливая скотина, и трус, и ничтожество. В жизни в каждом столько намешано, что не отделишь.

А декрет времен гражданской войны был фальшивкой. Хотя были… были горячие головы, которые могли и не такое воплотить. Вспомнить Коллонтай с ее теорией стакана воды.

– Ну а свое ЧК у вас есть? – перевел разговор майор.

– Сам товарищ Дзержинский позавидует. Подвалы и застенки полны инакомыслящими… А если по правде, то нет надобности, – учитель стал серьезным. – Все проблемы решаем по-свойски. Да и редко они возникают. Так, если кто запил, загулял.

– А кражи, убийства, грабежи?

– Двадцать лет как не было.

– И даже после войны?

– Только от чужих.

«Чужие». Слово неприятно резануло майора. Даже в этом колхозном раю была резкая грань между теми, кто по эту сторону забора, и теми, кто по другую. Хотя этого и следовало ожидать. Им-то самим никто не помогал, всего они добились сами.

– В последние годы часто бывал по делам и в Челябинске, и в вашем Новосибе, – продолжал Лев, – и каждый раз было чувство, будто с головой окунули в выгребную яму. Едешь в автобусе, а все разговоры только об одном. «– Привет, кум. – Здорово, кума. – Где работаешь? – У Семена Семеныча. – Платит вовремя? – Вовремя. – И хорошо платит? – Да так себе…» Идут две девки-студентки: «Вот опять стипуху задерживают…» С другой стороны бабка с дедом болтают: «Скорей бы пенсию дали, заразы… А ты куда стольник запрятал, хрен старый?» Сзади две торговки с баулами: «– Ну, как товар идет, Степановна? – Хреново. Всего на пятьсот рублей продала, туды-растуды». Идут два пацана – от горшка не видать – и туда же. Наседают на третьего: «Фу! Ты – лох позорный, у тебя кроссовки мэйдин-чайна…». И, заметьте, никто не обсуждает, какая премьера в театре, кто в филармонии выступает, какую книгу прочитали! Вот тебе, блин, и демократия. Не был бы атеистом, сказал бы – демонократия.

– «Власть бесов», – машинально перевел майор. – Значит, по-вашему, на таких началах можно было организовать жизнь в стране?

– Да не в стране, а в мире.

Чем дольше Демьянов слушал, тем больше хотелось сказать: «Не верю!». Он ничего не имел против СССР, но все здесь казалось невероятным. Словно кусок Северной Кореи, каким-то чудом перенесенный на Урал. Однако перед его глазами был пример сурвайверов, которые тоже были членами необычного коллектива. А именно такие, как оказалось, имели больше шансов. Да и настоящая КНДР вряд ли сильно пострадала.

Лев Бабушкин еще не закончил свою фразу, а Демьянову в голову закралась поганая мысль, что такой коммунизм так же реален, как настоящая демократия. И будет работать, пока поселение не переросло размеры античного полиса, где все могут собраться на одной площади. А для больших масштабов нужны более сложные механизмы регулирования… которые человечество обязательно бы изобрело, если б ему дали время. Увы, восемь миллиардов нельзя разом загнать в такие пансионаты. И одного подонка на тысячу вполне хватало, чтоб тащить всех в другую сторону, показывая своим примером, что жить «для себя» легче и приятнее. И конец был вполне предсказуем.

– Все это, конечно, интересно, – кивнул Демьянов. – Но вернемся на грешную землю. Генерал, может, приедет завтра, но машины и сопровождение для вас уже готовы. Предлагаю начать грузить урожай, не дожидаясь светового дня.

– Да вы на небо посмотрите, Сергей Борисыч. Сейчас польет как из ведра. У меня уже десять человек так сгорели.

– Так уж и быть. Тогда начнем погрузку завтра с рассветом.

– А если и завтра будет та же петрушка?

– Значит, зонтики возьмете! – разозлился Демьянов. – Или ноги намочить боитесь? Мы не можем с вами неделю торчать. Отправим вас, а нам надо ехать дальше на запад. – А куда, если не секрет, товарищ майор? – прищурился председатель, как довольный кот.

– Если генерал вам не сказал, значит, секрет.

* * *

Их звено двигалось в арьергарде спешенной колонны.

Данилов не очень понимал, зачем остаток пути надо было проделывать на своих двоих и оставлять технику, но никто не бурчал, хотя шли с полной выкладкой. Чувствовали, что в обстановке, приближенной к боевой, на первое место выходит субординация.

Еще в машине Дэн, наконец, объяснил, что, по полученным сведениям, в этом регионе у большой массы железа, двигающейся по дорогам, есть риск попасть под точечный удар. А «точечным» может быть и удар десятикилотонной бомбы, только точка будет большая.

Если у других и могли возникнуть какие-то сомнения, то Александр поверил сразу. Если уж на паршивую «Оптиму» нашлась ракета или бомба, хоть и обычная. С другой стороны, Подгорный стоит невредимый, да и, судя по рассказам, эвакуация из Убежища была очень масштабной. Но ни технику, ни городок не тронули.

Во что они теперь ввязались?

Они миновали один забор, за ним неожиданно оказался другой, такой же высоты, но уже железобетонный. Где-то вдалеке залаяли собаки.

Место, куда они попали, было и похоже, и не похоже на Подгорный. Со стороны оно напоминало гигантский разросшийся двор большой крестьянской семьи. Несколько десятков добротных кирпичных домов образовывали кольцо, замыкавшее в себя общие огороды и хозяйственные постройки. Они были окружены общим забором, а между домами и надворными постройками были сделаны крытые переходы. Так что при желании можно было пересечь весь «комплекс», каждую секунду находясь под крышей. Зимой это, наверно, выручало, особенно детей, если тут тоже были морозы под минус шестьдесят и ветры, сдирающие кожу.

В обычную зиму эти меры были излишними, но местные не спешили их разбирать. И правильно сделали, подумал Саша. Теперь эти настилы должны были дать хоть какую-то защиту от радиоактивных осадков, хоть и ненадолго.

Из труб на крышах нескольких домов поднимался дымок. Идти было легко – под ногами был даже не бетон, а тротуарная плитка. По обе стороны от дорожки за невысокими заборами просматривались вдалеке огороды и каркасы разобранных теплиц. Урожай был уже снят.

Внешний забор вызывал ассоциации с Гулагом, но Саша понимал, что колючая проволока нужна для защиты от тех, кто снаружи. Хотя пулеметы тут тоже явно были, а может, и что-то противотанковое.

И Данилова не оставляла мысль, что весь этот арсенал легко направить на них, запертых в этом дворе вместе с несколькими проводниками. Все огороженное пространство казалось вымершим – только на нескольких домах и паре столбов горели огни, которые легко было погасить. И наоборот: устремить им в глаза слепящий свет прожекторов с крыш.

Что за паранойя! Этак скоро они каждой сосны будут бояться, выйдя за околицу.

Лай послышался снова, уже ближе, а вскоре они заметили источник звуков. Те доносились из постройки, похожей на дровяной сарай, обшитый железом, на высоком бетонном фундаменте.

Данилов заглянул в зарешеченное окошко, прикрытое козырьком так, что дождевые капли не попадали внутрь, и увидел лохматую морду собаки, похожей на кавказскую овчарку. Та злобно гавкнула пару раз – громко, но будто бы неохотно, потом покрутилась на одном месте и с глухим рычанием ушла в темноту. На ее место у окошка темницы вскочила ее товарка, у этой хватило терпения оглашать воздух лаем подольше, но вскоре и она притихла. Судя по тому, что мокрая земля вокруг была истоптана отпечатками лап, их свободу ограничили недавно.

– Разгавкалось мяско… – пробурчал Дэн. – Молчало бы лучше. Теперь каждая собака все равно, что чау-чау. За что же они их заперли, живодеры?

– Да они бы уже сдохли, если бы бегали по двору, – ответил Александр, взглянув на радиометр. За ним так и закрепились обязанности дозиметриста. – Здесь уже как в Новосибирске. Хорошо еще, что дождя нет.

У каждого в рюкзаке был аккуратно уложенный, как парашют, защитный комплект современного образца, противогаз со сменными фильтрами, индивидуальная аптечка. Естественно, все были при оружии.

Здесь, как и в Подгорном, свободных домов в пределах периметра было немало, и, как заметил Саша, все содержались в порядке. Значит, община обустраивалась, рассчитывая на пополнение, а не на убыль.

Они направились к самому большому сооружению в центре двора – похоже, раньше это был сельский клуб. В построенном на совесть здании с декоративными колоннами горел свет в нескольких окнах.

Крытая галерея не доставала до дверей каких – нибудь пять метров. Возможно, ее нарочно разобрали, чтоб легче было выносить мебель. У входа были слышны знакомые голоса.

– Э, да похоже, наши там уже обустраиваются, – пробурчал Петрович. – Давайте поднажмем.

Здание целиком отдали в распоряжение гостей с востока. Внизу «подгорцы» – как они сами себя порой называли – уже выставили свой пост, и вряд ли местные имели право на это обижаться.

Рядом с тремя знакомыми бойцами на крыльце стояли двое деревенских и докуривали вонючие сигареты, тревожно глядя на небо.

– Это вы, значит, нас повезете? – спросил один из них, невысокий человек в очках со старой пластмассовой оправой.

– Чего? – удивился Дэн, который шел первым, и поэтому решил, что вопрос адресован ему, – Ну-ка, поясни, куда и кого.

– Да все говорят, что с вами двинем на новое место жительства.

Презик и Петрович переглянулись, а Александр посмотрел с сомнением. Если бы их задачей было только вывезти пятьсот или даже тысячу человек – это было бы слишком просто. Даже со скидкой на риск попасть под обстрел. И уж тем более не имело смысла Сергею Борисовичу бросать дела в городе и приезжать сюда. Данилов готов был спорить, что на экспедицию имеются другие виды, кроме содействия в эвакуации.

– Не знаю, может, и двинем, – неопределенно ответил Дэн. – А вы, стало быть, не ракетчики?

– Да куда там. Мы тутошние. Из колхоза.

– Вот память у людей, – усмехнулся Дэн. – Уже тридцать лет никаких колхозов нет. Только общества с ограниченной ответственностью.

– Нигде нет, а у нас есть, – набычился второй мужик и зло зыркнул.

– Ты это, брат, не кипятись, – положил ему руку на плечо очкастый. – Товарищи издалека приехали, а ты на них волком… А насчет ответственности – поэтому и докатились до такого дерьма, что никто ни за что не отвечал.

Если они и были братьями, то от разных отцов. Угрюмый как сыч и невозмутимый как каменная глыба, в болотных сапогах, в засаленной камуфляжной куртке, которую так и хотелось назвать фуфайкой – второй почему-то напомнил Саше карикатурных русских из комиксов, только балалайки и медведя не хватало.

Зато была кобура. Вряд ли там был маузер, да и на голове вместо фуражки была обычная кожаная кепка, но общий имидж это не меняло: резкие черты грубо вылепленного, рябоватого лица, синеватая щетина оживили в памяти Александра героев Шолохова. Да и говорил этот «Макар Нагульнов» короткими рублеными фразами, все время держа огромные красные ручищи в карманах. – Иннокентий Краснов, – представился тот, что в очках. – Можно просто Кеша. А это Слава. Фамилия такая же.

Через пять минут после того, как зашли в дом, по металлу крыши ударил свирепый ливень.

Странное это было место. Хороший, хотя и архаичный ремонт. Стеновые панели из ценного дерева, потолок без единой трещинки, даже лепнина.

У дверей в тумбочке горой были навалены одинаковые тапки, а на полках стояли галоши. Первое, надо полагать, для тех, кто зашел, второе для тех, кто вышел. Вкупе с железной скобой для отскребания грязи с обуви и большим корытом для ее помывки щеткой на длинной ручке – меры противорадиационной защиты, конечно, аховые.

В холле красное знамя в нише под стеклом. Две гипсовые статуи пионеров с горнами. Рядом с широкой лестницей (ступени выложены плиткой «под мрамор») растения в горшках, даже две небольшие пальмы, потертые диванчики и кресла вдоль стен. И на всем отпечаток беспорядочных сборов – тут и там предметы передвинуты, загораживают проходы, зияют пустые места.

На стенде на самом видном месте – фотографии передовиков, тут же рядом вырезки из газет, все под стеклом. Данилов посмотрел на дату на одной – 1969 год. «Гости с Острова свободы посетили колхоз-миллионер». Но тут же рядом были новые грамоты и медали сельскохозяйственных выставок. Творог, кефир, сметана – товары года. А на другой стене – стенгазета, дурацкие стишки, детские рисунки. И по всему выходило, что сделали ее не так давно. Вывод Саша мог сделать один – в этом месте по-настоящему жили, а не просто пережидали катастрофу.

– Ну ладно, располагайтесь, – завхоз направился к выходу. – Если что надо, пинайте меня.

Впрочем, он зря катил бочку на условия. Хотя бойцы покинули Подгорный недавно, они были рады возможности отдохнуть в комфорте. Обставлены отведенные им комнаты были по-спартански, но Александр уже усвоил истину, что казарменная обстановка лучше, чем походная. Давила только скука от вынужденного безделья.

– Еще один день такой жизни, и я застрелюсь, – пробормотал Презик со вздохом, когда они разместились. – Сколько можно мариноваться, как огурцы в банке. Когда делото будет?

За двойными стеклопакетами неслышно разбивались крупные капли дождя. Данилов с тревогой поглядывал на затянутое облаками небо, стуча ногтем по подоконнику. Он знал, что долго им прохлаждаться не придется, и это последняя передышка перед рывком. Уже утром они выступали в неизвестность.