1. Ода скотницам
На стихотворение “Март” Б. Л. Пастернака
Нынче нет уже дюжих скотниц,
Что могли бы до пота гонять
Зиму с улиц, оврагов и звонниц;
Чахлый мартовский снег разжижать;
Бить сосулек кровельных тонны
И, светя мускулистым ню,
Разгонять ручейков бессонных
Ненавязчивую болтовню;
Поднимая игриво вилы,
Тыча зубьями оных в навоз,
Вызывать у поэтов хилых
Восхищение и психоз;
Выходить из хлевов коровьих
Царской поступью – спины размять…
Чтоб Борис Леонидович мог бы
С восхищением их созерцать.
2.
«Быть знаменитым некрасиво…» –
И так возможно рассуждать,
Когда твоих стихов тетрадь
Уже заполнила архивы.
Когда твой облик знает всяк,
И даже пёс соседский лает,
Что в этом доме проживает
Поэт известный Пастернак.
А так, конечно, некрасиво
Быть знаменитым средь других
Поэтов средненьких, простых,
Коль сам ты выделен курсивом.
3.
Декабрь. Word открыть и плакать,
Строчить стихи свои навзрыд,
Пока дней новогодних слякоть
Весной нежданною грозит.
Нанять такси да за сто гривен
Под звук шуршания колёс
Умчаться в зиму, чтобы ливень
Так не нервировал до слёз.
Где, как обугленные туши,
С деревьев тысячи грачей
Не падают с прихлюпом в лужи
И мир приятен для очей.
А здесь проталины чернеют
И талая вода бежит.
Чем мир унылей, тем вернее
Слагаются стихи навзрыд.
Закончен стих и Word закрыт.
Порыв душевный мной излит.
* * *
Если свежую музыку ветра
Кто-то когда-то
и где-то
записывал,
Анимо́метром ли,
вакуумметром,
Нотами,
буквами
или числами,
То этот кто-то, навряд ли
позже
Сумел разобрать бы
сделанные им
записи –
Поскольку ветер –
это промысел Божий,
А значит, не читаем,
не понятен…
не ясен.
Балладка об эпоксидной смоле
Наверно, скучно на Олимпе.
От сотворенья дней святых
Все обладательницы нимбов
И обладатели же их,
А также прочие сидельцы
У тронов нимбоносных лиц,
Плетения интриг умельцы
И либреттисты небылиц –
Все эти «чудные» созданья
Поперегрызлись столько раз,
Что скука их существованье
Зацементировала с тщаньем
Пластичных эпоксидных масс.
И броуновское движенье
Интриг, подстав и окаянств
Среди Олимпа населенья
В конце концов ушло в забвенье
Глубин аидовых пространств.
Пассионарность близорука,
И даже божие дела
Сумеет размолоть дотла…
Сильны, непобедимы скука
И эпоксидная смола.
* * *
Какое дивное творенье –
Картина Шишкина «Дубы».
Так передать переплетенье
Резной, причудливой листвы,
Теней ажурных паутинку
В морщинистых стволах дерев
И света лёгкую грустинку,
Как нежный девичий напев.
Весь образ шишкинской дубравы,
Что будто сотворён волшбой, –
Он и простой, и величавый,
Но не картинный, а живой.
* * *
У молодых поэтов чувства
Сильнее звонких рифм и ритма.
Для них как ложе от Прокруста –
Правописания энигма.
Зачем им синтаксис, когда их
«Быть иль не быть…» сомненьем гложет?
Они поэты – пусть прозаик
Себя лингвистикой кукожит.
Для них все ямбы и хореи,
Анапест, дактиль – словоблудье.
Они заняли эмпиреи,
Где нет любви, а есть безлюбье.
Но верим: опыт, сын ошибок,
Придя со временем бесценным,
Избавит от полуулыбок
Над их стихом несовершенным.
Стих зазвенит, как песни скальдов,
Лучистым, живописным словом.
А новый Пушкин скажет: «Ай, да
Я сукин сын в венке лавровом!»
* * *
Иногда напишешь так,
Что и сам
Восхитишься этим, как
Чудесам.
И откуда это всё
У меня?
Стихоплётство, то да сё,
Вся фигня.
Так изящно иногда
Изложу,
Что заплещет красота
За межу.
Но порою свой успех
Повторить
Невозможно, ну, на грех!
Как тут быть?
Коль придумать я бы смог
Стихомер,
Им оценивал бы слог
И размер.
И тогда бы каждый стих
И сонет
Были б слаще дорогих
Мне конфет
И вкуснее бы, чем в доль-
ках арбуз.
А пока оценка толь-
ко на вкус.
Для красот стихов аршин
Не найдёшь.
Я – не Пушкин-сукин сын,
Но – хорош!
Полишинель
Он зудел, заикаясь, стараясь
Донести эпохальную весть.
Дескать, тайна сия велика есть,
Если только – вощще! – она есть.
1. Алжирские Женщины
Ах, как две наших сущности –
в принципе разные,
Плотно схвачены временем
в нечто одно:
Тошно-сочное, яркое –
и слегка несуразное,
Как «Алжирские женщины»
версии О.
2. Горловка
Нам не нужно быть в Гернике,
Нам достаточно Горловки.
И «Алжирские женщины»
Даже версии О
Не годятся в соперники
Фрескам Горловским огненным,
Что войною зловещею
Жглись на стенах домов.
* * *
Наш выбор сделан. Мы, надеюсь,
Не бурида́новы ослы,
И выберем, не канителясь…
Хоть муки выбора милы.
Милы иллюзией, что можем
Мы выбором своим сменить
Процесс с названьем «Лезть из кожи
Вон» – на процесс с названьем «Жить».
* * *
С младых годов был равнодушный
К навозной сущности побед
Тот самый Авгий, чьи конюшни
Не очищались тридцать лет.
Дух разлагающейся плоти
Его нимало не мутил,
А даже возбуждал и вроде,
Вы не поверите, пьянил.
* * *
Я исполнен пустого апломба,
Я рисуюсь немного, читая
Книгу тонких новелл Ляо Чжая,
Как интеллектуальную бомбу.
Как интеллектуальный феномен
Я ту книгу небрежно листаю…
В том, что рядом никто Ляо Чжая
Знать не знает, – уж я не виновен.
* * *
На Земле мы одни
На все восемь её миллиардов.
Так не будем же ни
Сожалеть, ни искать вариантов,
В коих наша судьба
Нас проносит мимо макушки
Надземного столпа,
На который вознёс себя Пушкин.
* * *
Избавь меня, Господи, от сомнений;
Сделай жизнь мою, Господи, тихой и ровной;
Излечи от терзающих размышлений
О ненужности нашей пустословной.
Дай зренье мне, Господи, да такое,
Чтоб в жизни жестокой и несправедливой,
Узреть проявленье Твое всеблагое
К нам, недостойным и суетливым.
* * *
Когда б поэтов щедро награждали
Дензнаками за их общенье с Музой,
Они бы как тогда живописали
Суть бытия – с желаньем иль обузой?
Ведь их монетизация принудит
Творить в созвучье лишь с монетным звоном.
От лишней денежки поэта не убудет,
Но зазвучит ли он в созвучье оном?
* * *
Его пророческие мантры,
Как и вещания Кассандры,
Не принимались и не шли
На пользу жителям Земли.
Ведь, как известно, у пророка
В своём отечестве без срока
Лицензии пророчить нет.
Такой вот эксцентриситет.
1.
Начитавшись с утра Маяковского, сидя в туалете,
Выхожу, заряженный его бешено рваным ритмом:
Хочется вывернуть всё наизнанку на этом свете,
Поставить с ног на́ голову, выйти на смертную битву.
Сердце от чувств этих давит резиновым мячиком,
В мир нервно впиваюсь расширенным глазом я.
Берегитесь, буржуи, питающиеся рябчиками
И зажёвывающие их (блин!) ананасами.
2.
Не нравится мне,
когда Маяковского
Читают
проникновенными голосами,
Когда ритмику его
яркую,
полубесо́вскую
Размазывают
по лирической гамме,
Оскопляют его
манерной
куртуазностью,
Присущей разве что
неподросшим ценителям,
Чем лишают
его (!)
громогласности
Трибуна
и умов покорителя.
3.
Да будьте хоть трижды
шкипером вы
Или юнгой
в нескладной матроске
(Как сказал нам
Владимир Владимирович,
Да не этот,
а тот –
Маяковский),
Звёзды кем-то не зря
в небесах зажжены:
Было нужно так
в замках воздушных,
Чтобы шхуны,
что нам
в управленье даны,
Добирались
до гаваней
нужных.
4.
Был Маяковский не Лао-цзы,
Судил поэтому строго,
Твердя: «Все вы, люди,
лишь бубенцы
на колпаке у бога».
Мысли поэта –
резки и резвы,
Ими он просто светился.
Люди в стихах для него были «вы»,
Бог – в колпаки рядился.
Кем поэт Маяковский считал
Себя и людское племя,
Уже не важно.
Он это писал,
Поглядывая сквозь время.
И был он, по-видимому, прав,
Ставя себя где-то между
Миром людей и миром глав
Небес, дающих надежду.
* * *
Это вам не это,
Это вам не то.
К нам спешит с приветом
Серый конь в пальто.
За конём тем рифма
Из Караганды.
Подожди-ка, нимфа,
Отдохнёшь и ты.
* * *
Он побледнел, затем, как будто
Чуть отойдя от тошноты,
Меня назвал зачем-то Брутом
Добавив вялое «И ты…»
Но мне такая антитеза
Казалось ложной. Убеждён,
Что это я сражённый Цезарь,
А Брут, прошу прощенья, – он! :)
* * *
За детьми того декабря
Дитю января – трудно.
Оно будто дышит зря
И всхлипывает простудно;
Оно никудышный актёр,
Хоть паузу держит дольше.
Ему не доступен флёр
Снов, что о чём-то большем.
* * *
Ночами душевная муть
Становится шире и скольже,
А хочется просто уснуть,
Не думать о чём-то большем.
И хочется не считать
Баранов, овец, полудурков.
Зло хочется обругать
Морфеевых сна драматургов.
* * *
«Иллюзию радости дарит вино», –
Такую неглупую фразу
Я где-то читал (и не так уж давно),
Но с ней не согласен мой разум.
Хорошие вина раскроют в душе
Все те закоулки, что скрыты
Унылостью будней, сокрыв неглиже
Иллюзии жизни избитой.
* * *
Как Диогену помогая,
Со свечкою при свете дня
Людей искал, судьбу кляня
И чьи-то души поминая.
Не ради славы ведь старался –
Не ради веры в божество.
…И от того вконец остался,
Как Диоген, без ничего.
* * *
За чан похлёбки чечевичной,
Вина бочоночек приличный,
За раболепье прилипал
Я б первородство не продал.
Ещё не найден тот Иаков,
Которому б я мог, однако,
Продать себя по метражу…
Поскольку цену не сложу.
* * *
Зайку бросила хозяйка…
Агния Барто
Всех заек на свете бросают хозяйки,
Хозяйки ведь быстро растут.
И что остаётся разлюбленным зайкам?
Сидят и хозяюшек ждут.
А вдруг они вспомнят, а вдруг не забыли,
Не разлюбили – а вдруг!
Надеются, ждут, покрываются пылью…
Теперь только пыль зайкин друг.
* * *
Да, не Ассоли мы, к нам не плывут
Алые паруса,
Нашему прЫнцу вполне подойдут
Белые – за глаза.
Пусть даже серые – только б приплыл
В лунную-лунную ночь.
Бог не Ассолями нас сотворил,
Пусть, но без прЫнцев невмочь.
* * *
Я на качелях. Небо, сосны
То вниз летят, то вверх взлетают.
Стишок какой-то несерьёзный
Мой мозг из строчек собирает.
Рифмуются прохлада ночи,
Молчанье звёзд, сомненья ветра…
Как будто был уполномочен
Я Кем-то, Кто всесилен очень,
Метафорами сыпать щедро
И собирать искринки мыслей
В опалоцветные созвездья,
Неся их, словно в коромысле,
С блаженной, но благою вестью.
Но постепенно замирая,
Утихомирились качели,
Тут вся восторженность благая,
Некрепкая, полусырая,
Исчезла, как снега в апреле.
И рифмы напрочь улетели.
О проекте
О подписке