Пахом Ильич принял условие игры, считая, что находится на своём поле. Появился шанс честно обдурить собрата по ремеслу, так как он считал себя непревзойдённым мастером торжища, но что-то его настораживало. Пока грек вынимал из тюка паволок, он обратил внимание на жаровню с оставленной на ней сковородой. Вещь, конечно, хоть и нужная, но в походе бессмысленная, как, впрочем, и сама жаровня, если только путешествуешь не на корабле и не надо думать, где бы высвободить чуточку свободного места, куда впихнётся лишняя бочка или корзинка. К тому же учесть, что шатер слишком велик для одного да трава на поляне изрядно примята, как бывает после прохождения десятков пар ног, то вывод напрашивался сам собой. Алексий совсем не торговый гость, а находящийся здесь по каким-то интересам не понятно кто, куда-то спрятал своих людей и всё общение затеял исходя из своих коварных соображений. Видать, сильно надо было, чтобы его тут кто-нибудь заметил. Во время размышлений новгородец аккуратно, двумя пальцами приподнял за край воротника предмет торга и удивился необычному дизайну. Рубахи были превосходны, явно заморские, а не какой-то третьяк. Все виденные за его долгую жизнь из льна, шерсти, конопли и даже шёлка, иначе как рубище, назвать было нельзя. Это как сравнивать топоры из камня и высококачественной стали. Изумительно ровные стежки, отсутствие торчащих ниток и узелков, а способ пришития рукава, вообще из области невероятного. Теперь он уже другим взглядом оценил одежду продавца. Гладкая вся, словно сохла в натяг и те же ровные стежки. Не один день труда ушёл, чтоб добиться такого порядка. Впрочем, иной мастер успевает сделать вещь от зари до заката, где другой и за седмицу не осилит. Значит, товар у грека не такой и редкий, просто на глаза не попадался. И как результат всех осмыслений, новгородец с сожалением понял, что истинной цены изделию он не представляет. Вернее имеет понимание о нижней планке, если взять за эталон, хоть и с большой натяжкой, нарядную скурту посадника, проданную соседом по торгу за золотой солид.

– А может, поменяемся? – сделал я предложение новгородцу. – Я тебе рубаху – ты мне раба.

– Окстись, Лексей. Где это видано, раба за рубаху. Раб три гривны стоит, а дюжина рубах и на гривну не потянет, – не моргнув глазом, соврал купец.

– Пахом Ильич, я не хочу бахвалиться, но таких рубах больше нигде нет, ты это уже понял, поймёт и другой. Эти сорочки покупает только князь, ну может, ещё очень богатый купец, сам китайский император носит их, а его ближние сановники не могут себе этого позволить. Платки, так вообще отдельная тема.

– Гривну за дюжину скурт и половину за платки. Возьму всё! – Вроде как из милости предложили мне.

– Три сорочки за двух рабов, а за трёх добавлю платок, – стал опускаться в цене.

Хотелось поставить точку в сделке, да куда уж там. Новгородец уходил к ладье и с кем-то советовался. Два раза мне подводили группу людей, но каждый раз я указывал на необычайную худобу, и всё начиналось заново. Торговаться мы закончили только когда по какому-то поданному Пахомом знаку его стали звать снять пробу приготовленной каши. Один раб мне обошёлся в один платок и три рубашки, которые купец стал называть новым словом «сорочка». На обмен были заявлены десять человек, которые остались сидеть прямо напротив шатра. Достав блокнот из кармана, я стал писать договор мены, привычка оформлять сделки оказалась сильнее реалией. Заглядывая в мою писанину, Ильич поинтересовался, что я делаю?

– Как что? Договор сейчас составим, вдруг ты передумаешь, а потом скажешь, что ничего не было. Verba volant, scripta manent^[2], – пришлось пояснить, что вызвало не только улыбку, но и смешок.

– Это ни к чему. Ударили по рукам и достаточно, видаков вон, полная ладья. Чем ещё сможешь меня удивить, византиец?

– Много ещё чем, – загадочно ответил я, – но чуть позже. В накладе не останешься, поверь. Ты мне лучше вот что скажи, есть ли возможность приобрести несколько икон? Слышал я, есть в Смоленске пара мастеров, занятых этим промыслом.

– Действительно удивил! Обычно от вас их везут. Однако я постараюсь твой заказ исполнить. Будущим годом буду проходить здесь, так что жди. Кстати, со мной вой, что охраняли полон. В этом деле опытны, могу уступить. До утра они посторожат, а дальше не обессудь.

– Спасибо, за воев я подумаю, только ждать будущего года мне никак нельзя, иконы нужны сейчас.

– Это ж целую ладью из пары… туда-сюда гонять?

– А в чём сложность? Предоплату я сразу дам. Пока ты обернёшься, за это время мне сюда новый товар подвезут. Поторгуем по-настоящему. И мне польза и тебе выгода.

– Это если подвезут, а коли нет? До Смоленска не один день грести, людей кормить-поить надо. Затраты это всё, да не малые. Вот кабы ты дёгтя с десяток бочек заказал.

– Дёготь это очень интересно, но не сейчас.

Дальнейший разговор практически не имел смысла. Нежелание купца можно было понять. Гонять ладью из-за пары икон было равносильно отправке панелевоза из Ялты в Севастополь за двумя рулонами рубероида, но конечная точка ещё поставлена не была. После обмена Пахом перекинулся парой слов со своим охранником, тем самым, который участвовал в катании на надувной лодке, тот стал возражать, но после твёрдо произнесённого: «Савелий! Всё по уговору», – кивнув головой, отошёл к своим людям, плотно обступившим дымящийся котелок. Прислушавшись, я уловил несколько слов, одно из которых было «брони», а второе – «помощь». Вскоре разговор стих, и началось нечто интересное. Собеседник купца подошёл ко мне с предложением нанять двух человек для охраны, показав рукой на группу людей, сидящих поодаль гребцов. Я согласился и предложил поработать на меня сразу всем. В качестве оплаты намекнул на шёлковую сорочку, точно такую же, как нацепил Пахом. К моему удивлению, я получил отказ, правда, с пояснением, что отряд нанялся к купцу не просто охранять, вернее, сначала ловить рабов, а также попутно добраться до стольного града княжества. Вот только договор утратил силу, и хоть он теперь сам по себе, тем не менее, оставаться здесь желанием не горит. Однако если я с ним расплачусь серебром сейчас, приму на службу всех, кого он укажет, и в обозримом будущем посещу Смоленск, то он согласен. Где я возьму деньги, его, естественно, не интересовало, а сумма была названа внушительная. Пришлось обратиться к Ильичу, и все вместе решили проблему. В результате чего купец стал монополистом не только шёлковых платков, которые были перенесены на ладью в отдельном сундуке, но и остававшейся у меня горстки бижутерии. Получив за них два прутика серебра, где-то под полкило веса, я вновь подозвал Савелия. Деньги в моих руках, как я понял, были большими и, передав их ему получил в своё распоряжение отряд в восемь человек до конца лета. Со стороны Пахома Ильича мне были обещаны три иконы из церкви Михаила Архангела, в которой по слухам жил иконописец, и с десяток охочих до строительства людей из Смоленска. Довольный сделкой купец потирал руки и подсчитывал будущую прибыль, я же повёл свою охрану и купленных рабов к шатру. Разместившись, мы стали знакомиться. Начал с самого молодого, после чего он спустился к берегу и принёс от костра горящую ветку с наполненным водой котелком. Посмотрев на это, я указал пальцем на давно потухший мангал. Пока стряпали новый костёр и вешали на вертел котелок, я записал каждого по имени, узнал их возраст, приблизительно оценил рост и измерил размер обуви, сопоставляя со своей ногой. Всё это было попутно с расспросами, кто что умеет, где до этого жили, есть ли семьи. Итог блицопроса немного удивил меня. Нанятые охранники были ратниками из Рязани, входившими в ополчение одного из районов города. В мирное время они промышляли сопровождением купцов (чему я не особо поверил), а в лихую годину стояли на стенах. После захвата столицы степняками, воины сумели пробиться к реке и, побросав всё, что мешало быстрому шагу, перешли Оку по льду, скрываясь в лесу. От сотни Савелия после бегства осталось восемь человек. Родичи дружинников погибли либо в пламени пожара, либо в плену у кочевников. И основная причина, по которой они здесь, – деньги. Оставшись без средств и, как следствие, без должной экипировки и лошадей, не то что выкупить родных, даже отомстить обидчикам сложновато. Путь их привёл в Мстиславль, где по слухам набирали рекрутов в дружину. Только в городе им указали от ворот поворот. То ли условия найма были не подходящие, то ли ещё какая-то сложность возникла, но насколько я понял, ребята просто опоздали. Тут и подвернулся Пахом Ильич, совместивший нужду беглецов со своим интересом. Готовности рвать зубами «поганое племя» я не увидел, но идея совершать нечто подобное с настоящим оружием в руках проскакивала не раз.

– Что ж, – поняв направление мысли рязанцев, сказал я, – с сегодняшнего дня наш отряд будет называться «Меркурий». Ибо попали вы ко мне через торговые дела. Оборванцами ходить не будете, доспехи справлю как у князя: стрела не возьмёт и сабля не разрубит. Про оружие отдельно поговорим, кто с чем ловок, завтра же тем и снаряжу.

Рязанцы заулыбались и одновременно стали выглядеть смущёнными, словно что-то пошло не так и ввязались они во что-то нехорошее, приняв на себя частичку вины. Чувство это настоль горькое, что даже у человека со стальными нервами волей-неволей результат переживаний проявляется в мимике. Длилось это мгновение, но от меня столь резкая перемена в выражении лиц не ускользнула, как кто-то буркнул: «Это с чего ж такая щедрость?»

– Щедрость с того, что мои люди всегда самые лучшие во всём. Как в воинском умении, так и в снаряжении и довольствии. Усекли? И ещё, кому-то может показаться очень хорошей мыслью решить свои насущные проблемы единым махом и пошукать ночью в шатре. Об этом забудьте. Во-первых, место здесь святое; а во-вторых, задумайтесь, отчего я не боюсь быть одним? Может, не просто так у меня волшебная лодка? А если я не прячу её от людских глаз, то, что же тогда скрыто? Хотите жить долго и счастливо – не огорчайте меня.

Я незаметно вытащил из кармана картонку со спичками и бросил на тлеющие угли. Вспышка с характерным хлопком не так эффектна в сумерках, как ночью. Тем не менее, смотревшим на меня хватило и этого. Теперь стоило подумать о еде. Пришлось лезть в палатку и вытаскивать весь свой провиант. Лапша быстрого приготовления, кило картошки, мясные консервы, хлеб. Лапшу есть не станут, подумают, что червяки сварены. Консервы показывать не стоит, доставать мясо из металла – это слишком, да и пригодятся ещё. Оставался хлеб и картофель, но даже если всё сейчас приготовить, всех не накормишь. Кашу бы сварить или четверть туши бычка зажарить, да и что-нибудь на завтра придумать. По-хорошему, тут полевая кухня нужна. Почти два десятка человек с мелким котелком и сковородой, это даже смешно. Вот если казан большой, и не один. Конечно, можно было поинтересоваться, как народ собирается кормиться, и пустить всё на самотёк, но это стало бы равносильно признанию своей никчёмности. Раз принял людей под крыло, будь добр, озаботься обо всём. Только так, а не иначе, тем более, что до «дома» рукой подать.

Вскоре я очутился в Севастополе. Мне пришлось пересказать всё то, что произошло со мной в средневековье. Полина чуть ли в ладоши не захлопала. После я поделился своими мыслями о развитии базы.

– Полина, план-два не сработал. Надо искать другой путь. Необходимо купить строительные инструменты, мы строим базу в средневековье. Я могу на тебя рассчитывать?

– Конечно, можешь.

– Тогда записывай, что мне потребуется.

Если надо потратить деньги, обратись к женщине. Хочешь потратить с умом? Снова зови её. При покупке строительных инструментов дама никогда не купит лишнего, что не указано в списке. Только мужчины, видя в строительных магазинах обновление к инструменту, учитывают увеличение коэффициента полезной деятельности и хотят его заполучить. Прекрасной половине это не интересно, зато выполняя мужскую, как им кажется, работу – они чувствуют себя на вершине. Но в данном случае я наткнулся на стену непонимания.

– Ты в своём уме? – переспросила меня Полина. – Какие бензопилы и прожекторы? Мы же хотели только попробовать. Цапай иконы и забудь о средневековье.

– Не хочу. Полина, мне там интересно. Понимаешь меня?

– У тебя вечно какие-то бредовые мысли и идеи. Знаешь, что я тебе скажу, – Полина подошла ко мне и положила ладони на плечи, – тебя объявят колдуном, свяжут и утопят в речке. И не говори мне после, что я тебя не предупреждала.

– Риск конечно, но обещаю, буду осторожен.

На этом разговор был окончен. Надо было с чего-то начинать, и, не откладывая на потом, я позвонил своему старому другу Саше Климову, договорившись о встрече. Мы дружили ещё с военного училища и всегда помогали друг другу. Нужно было решать вопрос о покупке амуниции, а у него были неплохие связи на армейских складах. Всем известно, что одежда для вооружённых сил не только удобная и ноская, но и самая практичная. И там, где партикулярное платье изорвётся в клочья, военная форма – обзаведётся лишь складками. Именно это мне и надо. Час спустя я подъехал в бильярдную, где была назначена встреча.

Мы уже закончили пятую партию, Саша ставил шары на полку и, протирая их суконной ветошью, сказал:

– Лёша, с амуницией для ваших игрищ я помогу, но оружием заниматься не буду. Я в ваших рыцарских железках не разбираюсь, а каждый штык-нож – это статья.

– Спасибо и на этом. Вот, – выложив на стол листок бумаги, – размеры одежды, обуви и количество обмундирования. И ещё, мне нужны десять комплектов робы с прогарами, помнишь, которые мы носили в училище.

– Помню, помню. Такое не забывается. Лёха, дай мне три дня – и всё будет готово.

Санёк улыбнулся, и мы пожали друг другу руки. Из бильярдной я поехал на завод Муссон. Когда-то знаменитый на весь Союз, огромный комплекс с секретными цехами трудился на благо Родине. Теперь же, частично превратившийся в супермаркет с ледовым катком, гигант дорабатывал ресурс станков, поставленных ещё при царе Горохе, под вывесками частных предпринимателей. Рабочий день подходил к концу, и мне надо было успеть в кузницу. Заказ на десять мечей, пятьсот наконечников для болтов, сотни для стрел и два десятка наручей был принят к исполнению. Один меч я забрал сразу же. Это был старый заказ, который, видимо, чем-то не подошёл заказчику. Остальные клинки должны были стать упрощённой копией этого, без выкрутасов с гравировкой. Блочные арбалеты и лук я выбрал в стрелковом клубе, прямо в их магазинчике. Не те, что на витрине, а так сказать, авторскую работу, которую показывать нельзя. День за днём, вычёркивая из списка купленные вещи, я приближался к тому моменту, когда всё будет собрано. В конце рабочей недели, забирая железный заказ, я посетил деревообрабатывающую фабрику, где за небольшие деньги нам делали щиты для игрищ. Мастер столярного цеха взялся изготовить ножны для клинков по образцу купленного меча. С таким заказом он никогда не сталкивался, и у него взыграл профессиональный интерес. Проблема была лишь в том, что сырая кожа на ножнах должна высыхать с вложенным туда мечом, а размер каждого оружия индивидуален. Тогда он мне пообещал что-нибудь придумать и не обманул, заодно закрыли вопрос с древками арбалетных болтов и стрел.

По соседству со столярным цехом хитрый носатый предприниматель торговал со склада посудой. С эмалированными кружками и мисками он расстался с лёгким сердцем, даже кассовый аппарат не открывал. Тут же был приобретены огромный казанок на сорок литров и несколько чугунных кастрюль поменьше, два десятка деревянных ложек и дюжина мельхиоровых. Пока упаковывали покупки, случайно обратил внимание, что в углу под стеклом стоит красное знамя.

– Откуда это? – Указал на полотнище с бахромой.

– Э… стояло тут, сто гривен, бери дорогой, муха не сидела. – Продавец посмотрел на потные руки, хотел было вытереть об рубашку, передумал и направился к стеклу, чтобы вытащить на прилавок.

– Стой. Я сам.

Выложив на стол сотенную, снял стеклянный саркофаг и бережно, за древко вынул знамя. Пусть не овеянный трудом или славой новодел. Да какая разница! Знамя есть знамя, и отношение к нему должно быть соответствующее. На автомобильной стоянке, перед оптовым складом, ко мне подошёл пенсионер. Невысокого роста, в кепочке, он посмотрел, как укладываю стяг в машину, и похлопал меня по плечу.

– Молодец! – сказал ветеран.

Мы разговорились. Юрий Шабанов, будучи лейтенантом, командовал танком на Курской дуге, победу встретил в Берлине. Видя, как выручают из плена символ Победы, не выдержал, прослезился. Таким людям в пояс кланяться надо, мало их совсем осталось.

Дальше моя дорога лежала на хлебный комбинат. Пять мешков сухарей, муки и соли пополнили мою кладовую. Сухофрукты, две упаковки сливочного масла, полтора центнера гречки и столько же перловки с горохом мне уступил прапорщик одной из украинских частей. Почему там, а не в магазине, да потому, что всё это было упаковано в крепкие армейские ящики и бочки. Он же подсобил с приобретением палаток и матрацев. На первоначальном этапе этого должно было хватить. Настал момент, когда надо было начинать потихоньку перебрасывать с таким трудом нажитое добро, и тут я вспомнил о мясе. Выбор ещё раньше пал на птицу в основном, из-за её стоимости. Обмотанные смоченным в уксусе полотном, куры могут храниться до трёх суток без всякого холодильника. А это не мало. Пока нет элементарного ледника, наверное, наилучший способ сбережения продукта. В дальнейшем, что-нибудь придумаю, а пока, рассортировав все припасы, я стал складывать их на тележку. Сначала бочонки, целых шесть штук. В них поместился весь сыпучий провиант с птицей. Следом пошли палатки с одеялами и спальными принадлежностями, а в завершении примостил посуду, сложив её в огромный казан. Удалось даже амфору с сухим вином взгромоздить. Тележку еле стронул с места, одни палатки двести пятьдесят кило весят, хорошо хоть в четыре пачки запакованы. Можно было начинать движение. Дверь комнаты перехода плавно закрылась, перенося меня во времени и пространстве.

Оказавшись на базе «Средневековье», как я окрестил камень с порталом в тринадцатом веке, разгрузил тележку и отправился с ней обратно. Колёсный инвентарь пригодится в Севастополе, а чтобы не идти пустым, прихватил пару топоров с лопатами, и снова обратно. Как только стал разбирать посуду с инструментами, казан накренился, и оттуда со звоном вывалились миски. В голову пришла пословица про слона в лавке, который захотел сделать как лучше. Едва привел эту аналогию, неосторожно повернулся, и мешки с сухарями завалились тоже. Разбирать посылки из будущего в темноте стало просто невозможно. На шум в палатку заглянул Савелий, как раз, когда я зажёг керосиновый фонарь. Луч света попал ему на ноги, заставив незваного гостя отпрянуть.

– Савелий! Да не стой в проходе! Это огонь в стекле. Что, никогда такого светильника не видел? Помогай с кастрюлями. Кстати, короб, что возле тебя, сразу забери. Кружка, миска да ложка на каждого. Там всё по мешочкам разложено. Прямо с ними и раздай своим.

Посуды у рязанцев практически не было, только деревянная ендова да медный котелок, куда с трудом бы влез гандбольный мяч. В принципе, они могли обойтись и этим, но когда дают хорошие вещи, надо брать. Единственное, что заинтересовало Савелия, зачем нужны миски, если в них еды помещается всего на одного. Мои объяснения его только удивили. Оказывается ели на Руси из тарелок по двое или втроём не потому, что не знали персональной сервировки стола или из-за банальной экономии. Вовсе нет, сделать тарелку из коры – минутное дело. Как ни странно это прозвучит, причина была в ограниченном количестве блюд, и положить в миску того, сего, разного – возможности не было. Пиры и княжеские застолья не в счёт – там работают профессиональные повара и печи у них не метр на метр, как в большинстве изб. Если взять среднестатистическую сотню, то у девяносто девяти жителей той же Рязани не было таких понятий за столом, как первое, второе и компот. Готовили одно блюдо. Толокно либо щи, каша или дичь, репа али рыба. Хорошо, если раз в день. Впрочем, личная деревянная посуда была, если человек болел, причём из того сорта дерева, которое помогало в излечении. Наличие медной или серебряной, как и из других металлов считалось роскошью. Естественно, дорогую утварь в дорогу почти не брали, если ты, конечно, не на вершине социума. Так что побаловал я бойцов, а те сделали для себя соответствующие выводы.

Разобравшись с завалом из коробок и подхватив тощие сидоры своих будущих работников, я подошёл к рабам. Десяток очень истощённых людей в дубовых колодках смотрел на меня злыми, полными ненависти глазами в ожидании своей участи. Их одежда представляла собой жалкие лохмотья. Обуви не было вовсе, зато запах давно немытого тела буквально висел в воздухе.