Рядовой Марышев по своему жестокосердному обыкновению не внял его горю. Он был уже достаточно зол из-за того, что командир батареи отослал его, солдата второго периода службы, на починку забора, и в ответ только заметил:

– Скоро людям жрать нечего будет. Тоже дохнуть начнут.

Был он родом из Москвы и, судя по письмам оттуда, пришел к выводу о том, что снабжение столицы продуктами питания неуклонно ухудшается.

– Не, ну ты зря так…

Марышев чиркнул спичкой и выпустил струйку дыма.

Про вечную эпопею Голубя с его домашней птицей знали уже во всех соседних дивизионах. То ли влажный и ветреный балтийский климат скверно действовал на эту породу пернатых, то ли корень проблемы крылся в чем-то еще, но каждая попытка прапорщика завести и вырастить поголовье заканчивалась плачевно.

Пользуясь перекуром, некурящий Алексей стоял и любовался пейзажем. От казарм до самого горизонта, где темнел лес, тянулись желто-бурые поля. Весной на них что-то сеяли труженики соседнего колхоза. Осенью, кажется, тоже сеяли какие-нибудь озимые. Рядовой Гончаров слабо разбирался в агрономии. Он поступил на исторический факультет университета и отучился год перед тем, как получил повестку из военкомата. На западную границу его доставили в общем вагоне пассажирского поезда «Воронеж – Рига», а из Риги – на дизеле.

Вчера исполнилось четыре месяца с начала его срочной службы. Вопреки названию она тянулась до жути медленно, гораздо медленнее того поезда, который успел постоять у каждого столба. Молодые солдаты пока в основном упражнялись с лопатами, граблями и швабрами. К БД их допускали редко. БД – так сокращенно называлось боевое дежурство в составе зенитно-ракетных расчетов. А сегодня, ближе к вечеру, Гончарова ждал наряд по столовой – впрочем, вряд ли чересчур тяжелый, как командовать им заступал прапорщик Голубь. Птицевод-любитель был мужичок суетный, но незлой.

– В Питере что? То же самое? – поинтересовался Марышев у рядового Паршина.

Тот уже докуривал «Элиту» производства Латвийской ССР, также глядя куда-то в сторону леса.

– Я у своих не спрашивал, – рассеянно ответил Паршин.

– Ну да, конечно, мы выше этого. Концерты, бары, дискотеки, – подколол его сослуживец.

Паршин только прищурился, словно старался разглядеть элементы сладкой жизни на горизонте.

– Какое у вас там основное питейное заведение? – спросил Малышев.

– «Сайгон»¹¹, – в голосе у ленинградца отразилась мечта.

– Нескоро с тёлками потусим, – с откровенным мазохизмом припечатал москвич.

– Глянь-ка, бежит кто-то, – впервые принял участие в беседе рядовой Алейников из Перми.

Со стороны ближайшей казармы к ним вприпрыжку спешила невысокая фигурка в шинели и ушанке с кокардой. По мере ее приближения стало ясно, что это дневальный по дивизиону рядовой Гараев. Срок его службы подходил к концу в этом месяце, максимум в следующем. Но смуглый уроженец солнечного Азербайджана не производил впечатления матерого «дембеля». Судя по мешковато сидящей и кое-как выглаженной форме, шинели явно не по росту и засаленной шапке, скорее можно было решить, что солдатику еще греметь и греметь, как медному чайнику.

Настоящие «дембеля» и «деды» трогательно оберегали Гараева от неприятностей. Сам же он вел себя скромно, никак не подчеркивал свой высокий статус и лишь иногда, проходя мимо солдат младших призывов, бормотал: «Тихо, бойцы!»

– Э-эй! – заполошно крикнул Гараев, находясь от ремонтной бригады уже метрах в пяти или шести.

Прапорщик Голубь вздрогнул.

– Ты чего?

– Политзанятия идти! Капитан сказал срочно! – выпалил дневальный.

– Какие политзанятия? Они ведь завтра, – удивленно сказал Алексей.

– Э-эй, идти надо! Замполит зовет! – аргументировал Гараев.

– Ё… твою мать, – произнес Марышев, давя сапогом окурок.

– Зачем так говоришь, да? Какой такой мать? – забухтел было «дембель», который лбом доставал Марышеву до третьего сверху крючка шинели.

– Тихо, бойцы! – погасил потенциальный конфликт Голубь. – Берем лопаты и дуем заниматься.

– А забор? – спросил просто так, чтобы спросить, и, если удастся, чуть потянуть время, Паршин.

– У тебя еще много заборов будет, – утешил его прапорщик.

Пока нестройной кучкой, закинув шанцевый инструмент на плечи, брели в казарму, Гараев тащился позади всех. Придерживая одной рукой штык-нож, чтобы тот не болтался на поясе и не ударял его по промежности, без пяти минут гражданский человек ныл себе под нос: «У-у, бойцы, совсем ох…ели!».

– Можно, товарищ капитан? – по инерции брякнул Алексей, открывая дверь в ленинскую комнату.

– Можно Машку за ляжку и козу на возу. А в армии говорят «разрешите», – бросил в ответ капитан Мисюк, замполит дивизиона. – Быстро заходим!

Четверка вынужденно опоздавших неуклюже расселась по свободным местам. Все, кто не был занят в нарядах и карауле, получали порцию политического воспитания для осознания важности своих задач. Мисюк умел организовать процесс, это признавали даже его недоброжелатели. Тетради у его подопечных всегда были в идеальном порядке, все цитаты из трудов основоположников марксизма, а также решений партийных форумов точно соответствовали первоисточникам. Ленинская комната подразделения тоже была доведена до совершенства. Фотопортреты членов Политбюро и кандидатов в члены, для которых предыдущие «дембеля» изготовили специальное подобие иконостаса, четко и своевременно обновлялись.

– Так что, Тихомиров, входит Швеция в агрессивный блок НАТО или нет?

Экзекуция продолжилась. Ефрейтор Тихомиров, которому до увольнения в запас тоже оставалось менее двух месяцев, явно не был настроен отвечать. В душе он, как и его земляк, рядовой Фатеев из Калининграда, затаил лютую обиду на командира дивизиона. По убеждению обоих друзей-приятелей, они были незаслуженно отстранены от боевого дежурства. Поэтому Тихомиров уставился куда-то мимо замполита, будто внимательно исследовал лики партийных вождей.

– Ефрейтор Тихомиров, не слышу ответа…

Ответом было вызывающее молчание.

– Рядовой Фатеев!

– Да, – нехотя буркнул второй «дембель».

– Не «да», а «я». Отвечаем по уставу! – Мисюк повысил голос.

– Я…

Фатеев медленно поднялся и застыл рядом с Тихомировым.

– Помогай товарищу.

Тишина и здесь говорила красноречивее слов.

– Рядовой Гончаров!

Алексей в первый момент не понял, что капитан обращается к нему. Потом резко вскочил, задев бляхой крышку стола.

– Я!

– Ты что ответишь?

Гончаров покосился на старших. Фатеев безразлично глядел себе под ноги. А вот Тихомиров, наоборот, весьма недобро смотрел на Алексея, из чего следовало, что ни в коем случае нельзя позорить заслуженных людей. В дивизионе говорили, что в этом году порядки уже не те, что в прошлом или позапрошлом, «деды» и «дембеля» далеко не такие лютые. Однако проверять истинность этих суждений на себе, затевая на ровном месте конфронтацию, Алексей не пожелал.

– Не знаю, товарищ капитан.

– Эх, а еще в университете учился, – укоризненно сказал замполит. – Садитесь все трое.

Атмосфера в ленинской комнате как будто разрядилась.

– Внимание! Открываем тетради, – поставленным голосом скомандовал Мисюк. – Тема сегодняшнего занятия: «Октябрьский пленум ЦК КПСС: решения и выводы».

В течение следующего получаса личный состав записывал под диктовку.

– ЦК единогласно отверг попытку навязать ему авантюристический курс, перечеркнуть завоевания перестройки. Случай с Ельциным показал, что для руководства нашей партии нет зон, закрытых для критики. В этом залог настоящих и будущих побед, – наконец, подвел черту замполит.

– Товарищ капитан, разрешите один вопрос? – вдруг подал голос Фатеев.

Капитан вскинул брови.

– Разрешаю.

– Куда теперь Ельцина отправят? В ссылку? В Шушенское?

Кто-то из солдат фыркнул в кулак.

– Вопросов больше, чем один. Отвечаю, – невозмутимо сказал Мисюк. – Товарищ Ельцин выведен из состава ЦК, но остается членом партии. Подписан указ Президиума Верховного Совета СССР о его назначении послом в Замбии.

– А Замбия входит в НАТО? – невинно поинтересовался Тихомиров.

– После занятий останетесь оба, – ответил замполит.

Глава вторая

3 октября 2007 года, среда

Сегодня армия опять приснилась Алексею. Вроде бежали кросс на три километра, потом командир что-то покрикивал, сверкая золотым зубом… потом зазвонил будильник. Время подъема было рассчитано так, чтобы просто поваляться еще минут десять, глядя в потолок. Пребывая в таком положении, корреспондент «Правды» и вспомнил ту смешную сценку на политзанятиях. Фатеева и Тихомирова тогда в наказание услали чинить забор вместо молодых солдат.

Хотя шутки шутками, а в какой-то степени благодаря Ельцину будущий правдист в декабре девяносто девятого сошелся с Денисом Беляевым. Вся Москва тогда обсуждала эскападу опального экс-секретаря МГК КПСС и недавнего посла в Замбии. Пару месяцев назад тихо уволенный на пенсию, он неожиданно дал интервью «Голосу Америки». В нем, как выразился бы какой-нибудь подрастающий неформал, Борис Николаевич оторвался по полной программе.

Говорил он тяжеловато – видимо, двенадцать лет в Африке сказались на здоровье, но правду-матку рубил, как и прежде, с плеча. Пуще всех досталось, конечно, Горбачеву: по словам Ельцина, перестройка могла пойти совсем иначе, если бы Михаил Сергеевич не проявил трусость и не поддался консерваторам в Политбюро. «И сам не «ам», и другим не дам», – так он оценил позицию прежнего генерального секретаря и президента в одном лице. Для нынешней власти у новоявленного пенсионера также нашлось хлесткое определение: ее он обозвал второй «брежневщиной», а ситуацию в стране – полным застоем.

С какой стати Ельцин вдруг прервал обет молчания? На что рассчитывал или хотя бы смутно надеялся? Это была тема номер один в тот вечер в ресторане Центрального Дома журналистов на Никитском бульваре. Алексей теперь уже не мог припомнить, какое мероприятие отмечали. Он представлял «Комсомольскую правду» и случайно оказался за одним столиком с коллегой из «Известий». Третьим в их компании был корреспондент «Учительской газеты», который, судя по морщинам на лбу и редким волосам с проседью, давно разменял шестой десяток.

– Напоили в очередной раз, – поставил тот диагноз Борису Николаевичу.

– А что еще в Замбии делать? – дипломатично сказал Алексей.

– Он и до Замбии был хорош, – поведал старший товарищ, уплетая бутерброд с красной икрой.

– Давайте за советско-замбийскую дружбу, – абсолютно серьезно предложил Денис, подливая всем троим виски из бутылки с этикеткой White Horse.

Когда посланец «Учительской газеты», приметив кого-то из знакомых, извинился и покинул их, Беляев заметил:

– А вас я что-то в нашем тесном кругу раньше не видел.

Алексей вежливо представился и добавил:

– Я в Москве недавно.

– Дебютируете на сцене? Это нормально, быстро освоитесь. Я сам когда-то с одним чемоданчиком приехал, – Денис подлил ему и себе, потом тихонько пропел:

За столом никто у нас не лишний,

По заслугам каждый награждён…

Замолчал, выжидая. Алексей так же тихо допел:

…Золотыми буквами мы пишем

Всенародный сталинский закон.

– Браво! За это и выпьем, – предложил Денис и, не дожидаясь ответа, опрокинул в себя новую порцию.

– Я же историк всё-таки, – скромно сообщил Алексей, последовав его примеру.

– Историк? Отлично. Это я по верхам всего нахватался на журфаке, – Денис вилкой подцепил и перетащил к себе на тарелку ломоть нежнейшей ветчины. – Закусывайте хорошенько, не стесняйтесь. Будем жировать, пока не грянул народный бунт.

Бунт в диетические девяностые так и не грянул. Диетическими эти годы прозвал тоже Денис, острый на язык. Сам он никаких диет не придерживался, профессию свою искренне любил, хотя осознал уже, что вряд ли войдет в ее суперэлиту. Полудетская мечта сделаться обозревателем-международником натолкнулась на реальность. Царившие на голубом экране монстры вещания не спешили сдавать позиции. Да и у монстров, а также других ответственных товарищей подрастали свои наследники.

Впрочем, в «Известиях» Беляеву нравилось. Издание Верховного Совета СССР и в эпоху после перестройки было в большей степени государственным, нежели партийным. Там не возражали против некоего свободомыслия в рамках дозволенного, поэтому шутки-прибаутки Дениса не влекли за собой тяжких последствий. Чувство юмора и умение на лету схватывать суть проблемы – эти качества приятеля Алексей, кстати, ценил особенно. Если кто-то из журналистского сообщества мог претендовать на звание его друга, то им был только Денис.

Но понятие «друг» в представлении Алексея всё-таки предполагало чрезвычайно большую откровенность, а Денис порой явно замыкался в себе, не звонил, даже будучи не в командировке и не перегруженным работой. С видимой неохотой он касался и темы своей семейной жизни. Отдельные выводы о ней Алексей, впрочем, сделал путем собственных наблюдений и умозаключений…

– Ну что? – спросил он у Ирины, позвонив ей тотчас после приезда в редакцию.

– Ничего, – мрачно ответила она.

– И не звонил?

– Нет.

Пробормотав что-то вроде «Всё образуется, вот увидишь», Алексей распрощался и основательно задумался. По его мнению, Денис был способен на отчаянный поступок, но совершил бы таковой лишь при самой крайней необходимости. Несмотря на свой повседневный лексикон, далекий от образцов официальной пропаганды, спецкор всегда включал голову там, где это требовалось. Это же, как был уверен Алексей, касалось и личных дел Дениса.

– Вообще не понимаю, – признался он себе после тщетных попыток родить хоть какую-то правдоподобную версию.

Потом началась редакционная суета. На летучке заведующий отделом отметил его материал о пленуме в Костроме. По определению начальства, живость изложения удачно совпала с идеологической боевитостью текста. Все сотрудники выслушали это с такими лицами, будто присутствовали на похоронах у кремлевской стены. Каждый второй, как не без оснований подозревал Алексей, готов был расхохотаться. Впрочем, автор означенного опуса тоже.

Время обеда подкатило незаметно. Гончаров сохранил первый написанный абзац очередной заметки, перевел компьютер в режим экономии электроэнергии. Новости в сети Интернет он решил посмотреть чуть позже. Тем более, что доступа к сайтам политически вредного содержания не было даже у корреспондентов «Правды». Обычно их по старинке узнавали, слушая радио в КВ-диапазоне. Опыт блокирования информации был на самом деле скопирован у Китая. Кроме того, персональные компьютеры до сих пор оставались в Стране Советов предметами дорогими. Десятки миллионов граждан по-прежнему имели о них чисто умозрительное представление.

2 3 4

Бесплатно

4.62

(8 оценок)