Мокрая метель, наотмашь бьющая по лицу, едва не валила его с ног. Близились сумерки, и он знал, что должен дойти до лесного массива, синевшего на юге – впрочем, через проклятые стрелы влажного снега юноша плохо различал его контуры, и уж тем более он не был уверен, что лес находится именно к югу. Временами ему начинало казаться, что он вообще бредет по кругу, и дьявольское плоскогорье так никогда и не закончится.
Он не ел уже двое суток. Пару ночей тому он израсходовал последний патрон на то, чтобы пристрелить небольшого серого в белых пятнах зверька; мясо было жестким, противно отдавало чем-то нехорошим, но, тем не менее, он съел его сырым, съел быстрее, чем успел пожалеть об этом. С тех пор он не встретил ни единого живого существа. Его некогда крепкий костюм превратился в мокрые кожаные лохмотья, сапоги были полны влаги, и он давно уже не чувствовал своих ног. Впрочем, ему было все равно. Днем он кое-как ориентировался по солнцу и шел, шел, шел… впереди были еще тысячи лонов.
Надежда на спасение, согревшая его в тот миг, когда он вырвался из белой хватки ледяных полей и вошел в тот первый, редкий еще лес, давно уже угасла, уступив место тупому, полубессознательному упрямству. Он брел, спотыкаясь и падая, практически не осознавая того, что где-то здесь, среди невысоких холмов заснеженной зимней степи, уже лежат дороги-зимники тех, кто предпочитает жить подальше от Сыновей, Свободных Солдат и всех прочих, претендующих на власть над телами и душами. Он не знал, что самым лучшим выбором был бы поиск такой дороги – а потом ожидание спасения. Ему было все равно.
Ветер вдруг усилился – резко, словно бы ударом. Сделав несколько шагов – каждый шаг он сопровождал долгим, протяжным стоном, – путник повалился на снег.
Он не открывал глаз. Липкие, отвратительно холодные струи хлестали его по лицу, крупные снежинки быстро таяли, но на место им немедленно приходили новые. Несколько минут спустя он почуствовал, что лицо покрылось слоем снега. Тогда юноша зашевелился, машинально провел по нему рукой и попытался сесть.
В это мгновение небольшой холмик, на который он упал, начал шевелиться.
Сперва юноша не осознавал происходящего под ним. Он забеспокоился лишь тогда, когда ощутил, что скатывается куда-то вниз… он открыл глаза и поднялся на четвереньки. То, что он увидел, показалось ему кошмаром, на какое-то мгновение в разом прояснившемся мозгу возникла уверенность, что он уже умер, и теперь, на пороге вечности, его встречает один из демонов Бесконечных Путей.
Но это было не так. Он понял, а поняв, с воплем подпрыгнул и выхватил из-за пазухи нож.
Кошмарная змеиная голова, слабо светившаяся двумя парами узких жемчужных глаз, резко качнулась вслед за ним. Юноша ударил ее ножом – раз, другой, потом замолотил, как пулемет, яростно, плохо разбирая, куда и как он попадает. Метельное плоскогорье разорвал тонкий, полный боли и ужаса, визг. Тело юноши взлетело в воздух, теперь снежный червь целиком выпростался из своей засады, его кольца принялись мять и ломать тело непокрной добычи. В унисон с червем закричал и юноша…
Ранним утром, когда кроваво-красный диск далекого солнца еще не успел целиком выбраться из-за холмов, возле огромной лужи желтой крови остановилась машина. Чаф-чаф-чаф, сказал ее двигатель. Чаф-ф… чаф-ф… обороты упали до минимума, теперь из высокой трубы тянулась лишь тоненькая струйка черного угольного дыма.
В прямоугольной, грубо сваренной рубке распахнулась дверь, явно снятая с какого-то более сложного и утонченного аппарата.
– Червяк, – уверенно произнес хриплый фальцет. – Вылазь, Канда, смотри-ка – червь! Я думал, их уже всех у нас извели, а тут, вот, пожалуйста. Дела-а… кто ж это его? Неужто опять фурканы проснулись, а?
– Какие, к Орму, фурканы! – возразил ему другой. – А ну-ка…
Над изуродованной головой снежного червя склонились две фигуры, закутанные в плотные меховые куртки.
– Вот его кто угандошил, – задумчиво объявил Канда. – Откуда он тут, интересно, взялся? Явно не из наших. И не Солдат. А ну, Лопе, переверни-ка его на спину.
Хриплый Лопе наклонился над изломанным трупом, что лежал, наполовину занесенный снегом, меж свернутых в смертной муке колец гигантского снежного червя. Правая рука неизвестного смельчака сжимала рукоять странного кинжала, который был до упора вбит в один из глаз зверя – в последний. Казалось, умирая, человек зацепился за своего врага, чтобы не провалиться в одному ему видимую пропасть.
Лопе бесцеремонно извлек до странности легкое тело из застывших объятий хищника, перевернул его на спину и внимательно вгляделся в запавшее лицо молодого парня.
– Да это Светлый! – воскликнул он. – О-орм, да он жив!
– Жив!? – поразился его спутник.
– Да, дышит. Давай занесем его в кабину. Если парняга умудрился с одним ножом завалить червяка, значит, закалка у него что надо. Может, и довезем до поселка. Старому Бурку понравится такой подарок. Если парень выживет, Бурк, может, выдаст за него свою внучку.
Канда поглядел на Лопе нехорошим взглядом, но возражать не стал. Мужчины легко забросили раненого в уютное меховое нутро своего снегохода, вновь зачихал паровой движок, скрипнули, разворачивая машину, бортовые редукторы, и через мгновение мокрый снег, вылетевший из-под широких гусениц, почти скрыл следы недавней битвы.
В дороге Лопе кое-как осмотрел раненого, и с облегчением убедился в том, что большинство костей целы. Истощение юноши, говорившее о том, что он проделал огромный и нелегкий путь, изумило охотника.
– Откуда ж он тут, к Орму, взялся-то? – удивленно просипел он. – Разве что с самолета разбившегося… но разве у этих хреновых Сыночков остались самолеты? Рули, Канда, поживее: чую, Бурк сегодня отсыплет нам грибов по самые уши…
Час спустя снегоход уже шел по извилистым улочкам небольшого селения, стоявшего на берегу реки. Лопе глазел по сторонам, нетерпеливо созерцая добротные каменные строения, над которыми сизо курились утренние дымки печей, и все подгонял своего приятеля. Наконец Канда свернул в какой-то тупик, убавил обороты.
– Я сейчас, – пробормотал Лопе, выскакивая на улицу. – Эй, Бурк! – замолотил он в ворота чьей-то зажиточной усадьбы – из-за ворот виднелся ладный белый фасад высокого кирпичного дома, – Эй, почтенный Бурк, отворите, эт я, Лопе Красус, эй!
В ответ ему пронзительно залаяли собаки.
Калитка наконец распахнулась.
– Красус? – на Лопе неодобрительно – спросонья – смотрели круглые глаза высоченного старика в домашней жилетке мехом вовнутрь, под которой виднелась белая железная цепь с синим камнем. – Ты что, отмерз, парень? С утра грибов решил, что ли…
– А и грибочков можно, – весело подмигнул старцу Лопе. – Подарок у меня для вас, почтенный, первый класс подарочек, ага. Извольте уж глянуть, а потом и о грибках поговорим.
– Да что за подарок такой на рассвете? – возмутился Бурк. – Что ты, болван грибной, мелешь-то, а?
– Да вы гляньте только, гляньте, – заскулил Лопе, вытаскивая старика за ворота. – Гляньте, говорю!
Забравшись в кабину снегохода, почтенный Бурк наконец проснулся.
Сразу.
Быстрыми, но осторожными движениями он ощупал все тело юноши, зачем-то поднял ему правое веко и внимательно всмотрелся в серый безжизненный глаз.
– Ладно, – сказал он, – давайте, заносите его в дом. А за грибами к обеду заедете, а то знаю я вас…
– Справа по курсу находится звезда класса Сол. Расстояние до нее – менее года. Астрономы насчитали семь планет, и по их мнению, две из них вполне могут оказаться подходящими для нас. К сожалению, на «Надире» погибли все специалисты, а люди с «Шеера» и «Саксона» не обладают достаточной квалификацией, чтобы точно сказать, каковы биофизические условия этих миров…
В кают-компании начался хаос.
Презрев погоны и мундиры, офицеры вскакивали со своих мест, кричали перебивая друг друга, и Волльмеру понадобилось несколько минут, чтобы заставить людей придти в себя. Он понимал, он очень хорошо понимал их. Они шли в неизвестность уже несколько месяцев. Радиотелескопы «Надира» обшаривали окрестности в поисках хоть сколько-нибудь приемлемого места для стоянки, но все тщетно, а тут – такая редкая, почти невероятная удача!
Они готовились к долгой робинзонаде на дикой, абсолютно непригодной для жизни планете, готовились к невыносимому заточению в бронированных скорлупах своих зведолетов, сознавая, что в лучшем случае им посчастливится найти планету с не слишком высоким тяготением и приемлемым уровнем излучения. Они знали, что их ждет изнурительная работа в тяжелых защитных скафандрах, само пребывание в которых мучительно – и вот теперь, скорее всего, вместо скафандров их ждут лишь легкие дыхательные маски и неизбежные бактериологические фильтры… людям казалось, что прямо сейчас с них свалилась многомесячная тяжесть бронированных наплечников – тяжесть, которую они еще не успели ощутить, но зато уже успели ею пропитаться.
– Да, это все так, – продолжил Волльмер, когда в помещении наступила наконец тишина. – Мы уже завершили поворот, и теперь двигаемся прямо туда. Через пару суток мы уже будем знать, что нас ждет… но у меня есть еще одна новость, далеко не такая добрая. Сегодня «Надир» поймал обрывки дальних переговоров: вокруг Беллами идет сражение, господа…
– О, ч-черт! – громко сказал кто-то.
… – Удивляюсь я вам, доктор. Поспали бы что ли… только с вахты, а все туда же!
– Да устал я отсыпаться, Мэри-Бин. Только и делаю, что сплю и книжки читаю.
Крупнотелая, приятно округлая девушка с игривыми черными глазками жеманно отстранила руку Огоновского, улегшуюся на ее правом бедре и рассмеялась:
– Признаться, мне и самой бывает одиноко… но нельзя же так! Мы с вами и не знакомы почти! Ах-ах-ах, скажите еще: «вот, типа, и познакомимся», а?
– Несерьезная ты, Мэри-Бин. Я, старый больной человек, да ты гордиться должна, особенно при твоем-то одиночестве!
За спиной Огоновского с шипением раскрылась дверь отсека, и в белый свет потолочных ламп всунулась молодая остроносая физиономия, обрамленная буйными черными локонами.
– Андрей, – заговорщическим тоном прошипела она, – я тут такое узнал!
– Что там еще? – недовольно обернулся майор, оторванный от дела на самом интересном месте.
– А-аа, идем. Мы там в ординаторской собрались, все это дело вспрыснуть надо. Либих свой коньяк достал. Пошли-пошли, новость – закачаешься!
Огоновский недовольно фыркнул, подмигнул несколько обескураженной сестре и вышел вслед за молодым чернявым капитаном, на котором был не совсем уместный врачу синий бортовой комбинезон с кобурой.
– Что это ты вырядился-то? – удивленно поинтересовался он у своего коллеги. – Что, парад, что ли?
– У-уу, – с восторгом завыл тот. – Надо бы, надо бы… но, ладно, и так справимся.
Пройдя коротким слабо освещенным коридором они уперлись в двери ординаторской. Капитан коснулся сенсора, и на Огоновского обрушился целый шквал восторженных воплей, перемежаемых многоголосым смехом. Видимо, в тесный отсек набилось все отделение общей хирургии, включая вахтенных, раненых и даже спящих после вахты докторов.
О проекте
О подписке