Винкельхок не ответил. Они барражировали над заливами уже битых полчаса – по словам немецких моряков, доставлявших в Триполи военные грузы на кое-как вооруженных старых сухогрузах, им регулярно мозолила глаза совершенно непонятного вида (а раз так – значит, британская!) подлодка, нагло болтавшаяся посреди залива. Все попытки итальянской противолодочной службы обнаружить коварную субмарину закончились ничем. Невесть как разговор дошел до Торна, который, недолго думая, отправил лучшую пару полка заниматься совершенно не своим делом.

Разъяренный Больт трещал, как старый голодный попугай, абсолютно не обращая внимания на то, что Дирк и не думал ему отвечать. Действия ведомого были ему непонятны. Первый круг они совершили вполне нормально, и гауптман с облегчением подумал, что через несколько минут Винкельхок решит возвращаться на базу – никакой лодки в заливе не было и в помине, – однако тот вдруг снизился, изменил шаг винта и, убрав газ до опасного минимума, принялся ползать над водой какими-то странными зигзагами. Вниз он не смотрел, вперед тоже.

Он смотрел внутрь себя и испытывал нестерпимое желание закурить.

Где-то здесь, в глубине залива, работал двигатель, которому тут было не место, и это нервировало. Самым странным был тот факт, что Дирк никак не мог определить тип механизма. Он был горячий: сей факт не вписывался ни в какие рамки.

Он не был планетарным «субсистемником» какого-нибудь человеческого корабля, он не походил на применяемые некоторыми молодыми расами ионнные преобразователи, он не выдавал характерную для «высоких» полевых систем струю ледяного огня, которую Дирк способен был распознать с огромных, совсем не планетарных, дистанций.

Под крылом его «Мессершмитта» коптила какая-то непонятная чертовщина, и Дирк точно знал, что здесь и, главное, сейчас ее быть не должно.

Ему мешала вода, он не мог определить глубину нахождения цели, он даже не мог точно разобраться с ее местоположением. Непривычная беспомощность бесила его, отзываясь в висках короткими иголочными уколами.

Дирк не спрашивал себя, каким вообще образом у побережья Северной Африки мог оказаться агрегат, не имеющий никакого отношения к действующей эпохе. Он думал о другом. Впервые за долгие годы он столкнулся с силой, идентифицировать которую не смог, – это было жутковато.

Винкельхок поправил сдавившие лоб очки, чертыхнулся и сплюнул на пол кабины.

– Дирк, – хрипло заорал вдруг Больт, – Дирк, над нами – «Сифайры»!

На секунду забывшись, Винкельхок изверг витиеватое ругательство на незнакомом гауптману языке и дал газ. Задирать голову ему не требовалось. Поспешно изменив шаг винта, он обогатил смесь и рванул ручку на себя. Воздетый к небу могучим двигателем, его «Мессершмитт» встал почти вертикально.

Британских палубников было четверо. Рассуждать, какого дьявола они здесь очутились, было некогда – первая пара, используя свое преимущество в высоте, уже неслась наперерез поднимающимся истребителям с черными крестами на крыльях. Больт не потерял хладнокровия – аккуратно разойдясь с ведомым, дал педаль и плавно развернул свою машину носом ко второй паре.

Дирк не стал ждать, когда англичане пристроятся ему в хвост, – парня, проскочившего мимо Больта, он достал с предельной дистанции, размолотив короткой очередью каплевидный фонарь его «Сифайра». Из кабины брызнул поток крови вперемешку с осколками плексигласа, и короткокрылая птаха, мелькнув на прощанье сине-красно-белыми эмблемами на фюзеляже, рухнула на крыло и ушла в штопор.

Винкельхок свирепо заложил ручку вбок, крутнул свою машину и оглянулся. «Бф-109» не отличался хорошей обзорностью, а присобаченные к фонарю зеркала особо не спасали. Вывернув голову, Дирк увидел, что Больт, успевший набрать высоту, пикирует на одного из летчиков второй пары. Многочасовые разговоры с Винкельхоком сделали свое дело – гауптман не спешил открывать огонь, дожидаясь, когда узкое тело «Сифайра» займет собой все три кольца его дальномера.

Ведомый сбитого Дирком истребителя вовсю драпал на север, забыв про своих обреченных товарищей. Винкельхок развернулся с набором высоты и поймал в прицел четвертого англичанина, который уже готовился броситься на увлеченного атакой Больта. Кок винта англичанина был выкрашен в вызывающе-алый цвет, на фюзеляже под фонарем виднелся какой-то родовой герб. Дирк усмехнулся. «Бф-109», послушный его уверенной руке, шел дугой с заложенными элеронами, и аристократ ни на мгновение не выпадал из его дальномера. Ему хватило бы двух секунд, чтобы расстрелять сидевшего в кокпите «Сифайра» парня, но он не спешил открывать огонь.

Больт тем временем зажег «своего» англичанина и вновь развернулся, намереваясь набрать высоту и схватиться с последним. Но «британский аристократ» не выдержал. Патрубки его движка сплюнули пару сизых тучек дыма, и воздетый форсажем истребитель рванул наутек.

– Хорошая работа, – разлепил губы Дирк. – Поехали домой, дружище. Глядишь, успеем к обеду, пока он горячий.

– Черт, а где же остальные? – тяжело дыша от возбуждения, спросил Больт.

– А нет никаких остальных, – пожал плечами Дирк. – Вон, макаронные парни на берегу аплодируют… а в воздухе нет никого.

– Ты уверен?

– Я?!

– Н-гм… – Винкельхок ощутил смущение своего друга. – В самом деле… но что это за странный налет – вчетвером и без бомбардировщиков?

– Ты лучше доложи нашей Мамочке, – посоветовал он, – того и гляди, это был какой-то отвлекающий маневр. Англичане хитры, как лисы.

Он понял, что прав, раньше, чем Больт успел вызвать базу, – где-то далеко на востоке ревели моторы десятков бомбардировщиков, штурмующих тыловые подразделения Африканского корпуса генерала Роммеля, не успевшие подтянуться вслед за стремительно продвигавшимся к Египту танковым авангардом. Полк Торна, непонятно почему до сих пор прохлаждавшийся западнее Триполи, не успел бы достать их при всем желании самого неукротимого Медведя.

Разумеется, говорить об этом с Больтом Дирк не стал. Его ведущий и так заметно психовал, придавленный пониманием того, что за спиной приятеля затаилась какая-то жгучая тайна, выстроившая между ним и миром остальных людей пусть невидимую, но прочную стену.

Иногда Дирк ловил себя на мысли, что умница Больт – именно тот человек, которому, наверное, можно рассказать все. Исповедаться, спросить совета. Но… Винкельхок не был уверен, что гауптман-философ вынесет обрушившийся на него удар, удержавшись от паники. Нет, в гестапо он, конечно, не кинется, понимая, что его просто-напросто отправят сушиться в дурдоме, но вот не спятит ли он на самом деле?

Полк занимался своими делами. Летчики играли в футбол, наземные экипажи ковырялись с побитыми в недавних боях самолетами, на машине командира опять меняли заклинивший двигатель – Торну второй раз подряд повезло дотянуть до базы с пробитой системой охлаждения, – и на спокойно приземлившуюся пару никто не обратил особого внимания. Весь полк уже привык к тому, что командир второй эскадрильи и его мрачноватый неразговорчивый ведомый то и дело летают на «свободную охоту» по особым распоряжениям самого Торна. Их «мессеры» могли исчезнуть и на рассвете, и за пару минут до заката – приказы Медведя зачастую были столь же непостижимы, как и он сам.

Остановив машину на два корпуса позади севшего первым Больта, Дирк неторопливо отстегнул привязные ремни, выдернул из гнезда штекер ларингофона и откинул фонарь кабины. Выпрыгнувший из своего «Мессершмитта» Больт сокрушенно говорил что-то подбежавшему к нему механику.

– На этот раз меня все-таки достали, – сказал он Дирку, указывая на ряд отверстий в правом крыле.

– Странное дело, я не заметил, – отозвался тот. – Кто это?

– Тот оборванец с графским гербом на кабине. Проклятье, почему ты его не завалил? Я ведь отчетливо видел, что ты шел за ним, как кот за мышью.

– Почему ты решил, что герб у него был именно графский?

Больт махнул рукой.

– Корона была графская… Ладно, забыли. Я сам хорош – прозевал появление этих свиней. Ты, кстати, тоже, – негромко добавил он, многозначительно глядя на Дирка.

– У меня были причины.

Больт остановился и на секунду прикусил губу.

– И что мне докладывать по поводу этой, будь она неладна, лодки?

– То, что ты видел, – спокойно ответил Винкельхок. – Никакой лодки мы не обнаружили. Где она, эта лодка? Ты что-то видел?..

– Но ты точно что-то видел…

– Встретимся за обедом, – устало сказал ему Дирк. – Иди к Медведю, докладывай.

В столовой Больт появился прямо в комбинезоне. Приняв из рук повара поднос с тарелками, он плюхнулся напротив Дирка, швырнул на скамью свой полотняный летный шлем и, морщась, вытер со лба пот.

– Командир пьян, – объявил он.

Дирк сосредоточенно облизал свою ложку.

– Подумаешь. То ли еще будет.

– Да, но старик доиграется! И на его место пришлют какого-нибудь самоуверенного красавца с золотым партийным значком и налетом в тысячу часов. То-то нам радости будет.

– Во-первых, – начал Винкельхок, – друзья Толстого Германа не могут, как ты выражаешься, «доиграться». Торн и так сидит в самом паскудном для него месте – дальше его уже не пошлют, некуда. Во-вторых, придурков с налетом в тысячу часов в «третьем рейхе» на полк пока еще, слава богу, не ставят, какие бы значки у них на кителе ни висели. И вообще, что у тебя с нервами? Какое тебе, собственно, дело до пьянства командира? Ты что, сдал ему в аренду свою печень? Или ты боишься, что поведение старого кавалериста сможет отразиться на нашей с тобой жизни? Ха-ха. Истинный воин не должен бояться судьбы – наоборот, встретив на своем пути бурю, он обязан сокрушить ее бурей своего клинка, – с чувством продекламировал он.

– Откуда это? – поразился Больт.

Дирк понял, что слишком разошелся.

– Неважно, – поморщился он. – Я только хочу сказать, что ты слишком драматизируешь свою ситуацию… нашу ситуацию. Психуешь без всякого толку. Сегодня прозевал этих уродов. Кого ты завтра прозеваешь?

Больт густо покраснел и опустил глаза. Он прекрасно понимал, что Дирк прав на все сто. Четыре «Сифайра» подкрались к заливам на большой высоте, и для него они заходили со стороны солнца – да, но верно было и то, что он, гауптман Больт, совершенно позабыл о слежении за воздухом, привычно положившись на странные способности своего ведомого.

Собственно, сегодняшняя «слепота» Дирка поразила его не меньше, чем непонятное поведение обер-лейтенанта над морем. Кого он выслеживал, ползая зигзагами над самыми волнами? Больт готов был поклясться, что ничего похожего на рубку или даже на торчащий из воды перископ он не видел, хотя то и дело сворачивал себе шею, пытаясь рассмотреть в мелкой ряби то, что так беспокойно вынюхивал там его ведомый.

– Да это, пожалуй, не нервы, – устало отмахнулся он. – Так… вообще. Не создан я для войны.

– Кто тебе это сказал? Ты прекрасный летчик, и единственное, чего тебе недостает, – это хладнокровия, ты увлекаешься поединком и начинаешь делать глупости. Хотя и это, в общем-то, не худший вариант.

– Вот как, – заинтересованно улыбнулся Больт, – а что же, по-твоему, худший?

– Худший – это ненависть. Воин, который идет в атаку, влекомый невистью к врагу, уже обречен. Поединок не может строиться на эмоциях. Первый урок в науке побеждать: для того, чтобы стать настоящим воителем, научись ценить красоту поединка. Второй: научись уважать своего противника. Если ты хочешь выйти из этой войны живым, я могу попытаться научить тебя, как это сделать. Вряд ли тебе выпадет столкнуться с противником, который будет настолько сильнее тебя, что ты не сможешь его одолеть. Или, в худшем случае, уйти от него. Уйти, кстати, – это отдельное искусство.

– Ты хочешь сказать, что за пару дней вылепишь из меня лучшего аса Люфтваффе? Самого результативного, самого неуязвимого?

Дирк покачал головой и отхлебнул из кружки кофе.

– Дело не в результативности… У тебя есть все, что может понадобиться человеку, желающему пройти через сотни битв и уцелеть. Понимание.

– Понимание – чего?

– Истины войны. В тебе нет злости. Для начала запомни: все твои оппоненты стоят одной ногой в могиле, если они туда не попадут сегодня, значит, это случится завтра. Они ненавидят тебя, ты для них – злейший враг, и эта ненависть застилает им глаза, туманит их разум. Долго ли провоюет воин с закрытыми глазами? Не позволяй своим эмоциям ослеплять тебя, представь свой поединок танцем, в котором ты обязан вести партнера…

– Прости, Дирк, но я не умею танцевать.

– Хорошо, не будем возвращаться к этому сравнению. Запомни: до тех пор, пока ты не позволишь своей любви или ненависти вырваться из-под контроля разума, ты будешь непобедим. Вообрази себя игроком… или в карты ты тоже не играешь?

– Отчего же, играю. Но, увы, я не азартен.

– Прекрасно! Профессиональные игроки, чтоб ты знал, самые флегматичные люди на свете.

Больт закончил есть и отодвинул тарелку. Его голубые глаза изучали Дирка с каким-то новым, незнакомым тому любопытством.

– Ты все равно не сможешь научить меня летать так, как это делаешь ты, – сказал он, забарабанив ногтями по своей кружке.

– Кое-чему, безусловно, смогу. Но дело ведь не в технике пилотирования или точности стрельбы – с этим-то у тебя и так все в порядке, случайный придурок тебя уже не собьет. Начинать надо не с этого. Невозможно научить ребенка читать, если он не знает букв, верно? Так и здесь – сначала нужно понять самую суть воинского искусства. Настоящий воин не может быть убийцей, потому что тот убивает, руководствуясь своими эмоциями: воин же должен быть игроком, холодным, как сталь, ибо на кону у него стоит ни много ни мало собственная жизнь, а иногда – и кое-что более ценное… но варианты с личным подвигом мы рассматривать не станем: я обещал, что научу тебя, как выжить, и не более того. Героизм мы оставим героям. Тебе он ни к чему. Запомни: в восьмидесяти случаях из ста героизм – следствие чьих-то ошибок, чаще всего тех, кто отдает приказы. На хорошей войне героизма не должно быть вообще.

– Интересно, а что ты понимаешь под «хорошей войной»?

– Войну математически продуманную. Войну, в которой «стратеги» несут личную ответственность за свои просчеты и ошибки, за свой идиотизм и свою зашоренность. За свой, наконец, маразм, который они даже не пытаются маскировать под благородную седую глупость.

– Я тебя понял, – смеясь, перебил Больт. – Но так не бывает.

– Да как тебе сказать… – Дирк допил свой кофе и решительно встал. – Пойду-ка я вздремну. Если что-нибудь стрясется, пришлешь за мной своего денщика, ладно? Мне кажется, что наш доблестный Кифер относится к той категории зануд, которые до смерти любят неожиданные построения личного состава.

– Что правда, то правда, – усмехнулся Больт, поднимаясь вслед за ним.