С 1937 г. членом ПУН был О. Кандыба – «Ольжич», писатель, сын известного украинского поэта, выходца с Восточной Украины О. Олеся (Кандыбы). Он стал референтом только что созданной референтуры культурно-образовательной работы^[73]. Им был написан ряд работ, освещавших литературу и историю Украины с точки зрения националиста. Впоследствии он стал видным мельниковским деятелем и главой мельниковского Провода на Восточных украинских землях, заместителем главы ПУН. Заместителем О. Ольжича по референтуре стал О. Чемеринский (псевдоним «Я. Оршан»). О. Чемеринский в 1935-1940 гг. был главой «Националистической прессовой службы» в Германии, активным участником ІІ съезда ОУН в Риме в 1939 г. В 1941 г. О. Чемеринский стал членом одной из мельниковских походных групп, а в 1942 г. он был расстрелян немцами^[74].

Видным идеологом ОУН начала 1940-х гг. был Д. Мирон, который с конца 1938 г. был политическим референтом КЕ, с 1940 г. Краевым проводником^[75] ЗУЗ, а в 1941-1942 гг. главой Краевого провода на СУЗ («схiдних українських землях» – восточных украинских землях) ОУН-Б. Еще в 1930-е гг. Д. Мирон совместно с З. Коссаком написал «44 правила жизни украинского националиста»^[76].

Среди авторов, уделявших внимание «расовым вопросам», выделялся украинский поэт, антрополог, член ОУН Р. Ендик. Он был популизатором расизма и автором выдержанной в хвалебных тонах биографии Гитлера, вышедшей в серии «Библиотека Вестника» как приложение к редактируемому Д. Донцовым журналу «Вестник» («Вiсник», также известному как «Лiтературно-науковий вiсник»)^[77]. Во время Второй мировой войны Р. Ендик был членом мельниковской киевской походной группы. После окончания войны сотрудничал с оуновскими журналами^[78].

Украинские националисты пользовались работами и «непартийных» ученых. Так, для определения этнографических украинских границ – тех границ, до которых должно было простираться независимое украинское государство, украинские националисты пользовались работами украинского этнографа В. Кубийовича и географа С. Рудницкого^[79].

Использовали украинские националисты и работы по национализму^[80], написанные представителями демократического крыла украинского национального движения, прежде всего труд западноукраинского социал-демократа В. Старосольского «Теория нации»^[81]. Это было связано с тем, что книга В. Старосольского была одной из немногих научных работ, в которых проблема «нации» и возникновения новых «наций» изучалась на должном историческом и социологическом уровне^[82].

Говоря о предвоенных идеологах ОУН, нельзя не сказать и о С. Ленкавском. В 1926 г. С. Ленкавский стал одним из основателей СУНМ (Союза украинской националистической молодежи) и членом Провода этой организации. В 1929-1931 гг. он был идеологическим референтом КЕ ОУН. Автор «Декалога» – десяти заповедей украинского националиста. В 1931-1936 гг. Ленкавский находился в заключении. Во время раскола ОУН подержал Бандеру. Член Провода ОУН-Б, референт пропаганды, один из авторов «Манифеста ОУН» и «пропагандистских указаний», входивших в инструкции «ОУН во время войны»^[83], в 1941 г. С. Ленкавский был членом «правительства» Я. Стецько. В июле 1941 г., после отказа Я. Стецько дезавуировать акт 30 июня 1941 г. о провозглашении независимости Украины, он был арестован и через некоторое время отправлен в Освенцим. В декабре 1944 г. был освобожден немцами. После окончания войны жил в эмиграции^[84].

Таким образом, можно заключить, что идеологической работой в ОУН в разное время занимались люди, которые находились на разных ступенях иерархии в организации. Совокупность их работ создавало амальгаму идеологии украинских националистов в рассматриваемый период.

Однако, пожалуй, самым крупным идеологом ОУН был Н. Сциборский. В 1935 г. вышла работа его «Нациократия», ставшая «credo» всего националистического учения. Достаточно сказать, что украинские националисты стали использовать термин «нациократия» для обозначения предлагаемого ими общественного строя вплоть до 1943 г. В этой работе украинский идеолог поочередно рассматривает разные концепции государственно-политического и социально-экономического устройства: демократию, социализм, коммунизм, фашизм, «диктатуру», и формулирует новую формулу политического устройства – нациократию.

Говоря о «Нациократии» Сциборского нельзя не сказать несколько слов о самом термине «нациократия». Термин «нациократия»^[85] в 1930-е гг. уже активно использовался в польской политической мысли. В некоторых случаях использование слово «нациократия» было близко к современному использованию слова «национализм». Так, польский мыслитель, экономист Ф. Млинарский, рассуждая о национализме, называл нациократией идеологию, согласно которой мировой порядок должен основываться на национальных государствах, относя зарождение «нациократии» к концу XIX в.^[86]. Однако для него нациократия была неразрывно связана с парламентарной демократией и противоположна тоталитаризму, который Млинарский рассматривал как антинациональное явление.

Схожим было определение «нациократии» данное в 1937 г. видным украинским социологом, жившим в Чехословакии, учеником Т. Г. Масарика О. Бочковским, который под нациократией понимал победу нации над государством, приспособление государства для нужд нации и господство наций в ближайшем будущем. Он также не отделял «нациократию» от демократии, противопоставляя «пан-нациократии»^[87] Н. Сциборского демократическую нациократию^[88].

В отличие от этих мыслителей украинские националисты не отождествляли демократию и нациократию. Для них нациократия представляла, прежде всего, власть нации в своем государстве и никак не была связана с демократией и антитоталитаризмом.

Демократии, которая, по мнению Н. Сциборского, была, несомненно, более прогрессивной формой правления, чем старый режим, монархия, вменялось в вину неспособность соответствовать вызовам нового времени, когда «формально свободный гражданин превратился в раба новой социально-экономической системы»^[89]. Провозглашенные лозунги равенства на практике вели к неравенству. Идеи гражданских и политических прав стали средством установления зависимости большинства от меньшинства. Другим упреком демократии был якобы ей присущий «примитивный материализм»^[90]. Такие же претензии предъявлялись социализму^[91]. Сциборский отдавал должное полезности некоторых политических положений концепций социализма (в этом мы должны видеть одно из отличий украинского национализма от гитлеровского национал-социализма), но полностью отрицал его духовную составляющую: «Следует признать, что социализм как политическое течение сыграл в свое время позитивную роль в деле борьбы рабочих с капиталистической эксплуатацией за завоевание своих прав на культурное, правовое и материальное развитие. Определенные полезные элементы социалистической концепции приспосабливаются и будут приспосабливаться к жизни новыми реформаторскими движениями. Однако настоящим историческим злом марксизма являются его мировоззренческие положения. Война с ними – это война живых строящих идей с отравляющей мертвячинной диалектичной схоластикой, примитивизирующей и вульгаризующей естество человека и общества»^[92].

Коммунизм и социализм Н. Сциборский, хотя и выделял их как разные политические движения, считал их происходящими из единого корня. Разногласия между социализмом и коммунизмом тактические, но не мировоззренческие^[93]. Сам коммунизм Сциборский считал сугубо российским явлением и называл его в подавляющем большинстве случаев «московским коммунизмом» или «московским социализмом». «В создании этих черт московского социализма определенную роль сыграли и особенности московского духа и психологии, – писал Сциборский. – В них глубоко укоренены элементы мистики, дающие им то характер пассивной «стоящей воды», то вновь быстрого стихийного бешенства… Вся культурная и политическая история Москвы определяется этими взрывными поисками какой-то абсолютной «правды всех правд», лежащей где-то вне границ реального существования. При всей своей глубокой патологии, вульгарно упрощающей разнообразный мир идей и явлений, заменяя их смысл и качество внешними формами божественного фетиша. Так было раньше, когда московские массы добровольно шли на кострища в споре между собою, тремя или двумя «перстами» креститься; должна или не должна быть какая-то буква в церковных книгах? Позднее эти характерные психологические черты проявились в примитивном «народолюбстве» московской интеллигенции, в больном душевном самокопании достоевщины, в цареславном идолопоклонстве, и, наконец, в московском коммунизме. Духовное напряжение москаля никогда не бывает радостным и творческим, его непременно сопровождает аскетизм, какая-то азиатская фатальность, связанные с нездоровой экзальтацией (в том, что большевизм пользуется в своей современной практике методом так называемого «энтузиазма», нет ничего случайного). Будучи продуктом московского духа и культуры, Ленин эти черты перенес на свой коммунизм»^[94]. Как мы увидим, Сциборский перенял образ русских, описанный до него представителями украинского национального движения, С. Рудницким, Д. Донцовым и другими. «Московский дух» у Сциборского постоянен и неизменен. Именно им, а не социально-политическими или религиозными обстоятельствами, он объясняет раскол в русской церкви, именно этот дух обусловил развитие и укрепление идей «московского» коммунизма. Видно, что «московский дух» для автора совершенно неприемлем, он рассматривает его как явление сугубо негативное. Обращает на себя внимание, что «московский дух» виделся автору проявлением азиатчины («азиатская фатальность»), которому, как подразумевалось, противостояло европейское начало Украины.

Компартия предстает «эманацией московского духа и московской психологичной стихии со всеми приметами их негативности, примитивности и самоотрицанием», а СССР – это «проявление обновленной московской великодержавности». Именно поэтому СССР проводит империалистическую политику по отношению к подчиненным народам, прикрываясь лозунгами интернационализма^[95]. Рассмотрение сложных социально-политических явлений как «эманаций» того или иного духа было достаточно распространенным явлением в первой половине XX века. Куда более известный, чем Сциборский, видный немецкий экономист В. Зомбарт, например, воспринимал капитализм как эманацию еврейского духа. Как мы увидим, идея, что Советский Союз и советская национальная политика является простым продолжением царской политики, проходит красной линией через всю идеологию ОУН.

Украинский национализм рассматривал коммунизм как антиобщественное движение. Для идеолога ОУН «абсолютная равность» была «абсолютным злом», поскольку она не учитывала «качественную» разность людей.

Сталинизм же – «это остатки неактуальной уже коммунистической догмы, полностью подчиненной тактике вынужденных компромиссов»^[96]. Сталинский коммунизм обернулся не диктатурой пролетариата, а диктатурой партии, что стало «логичным результатом примитивной программы коммунизма»^[97].

При этом, осуждая в целом коммунизм и как идеологию, и как практику, украинский национализм одобряет некоторые практические шаги советского руководства. Например, «стремление коммунизма к ликвидации нетрудовых паразитических слоев, не могло само по себе вызывать возражений^[98]. Действительно, у кого могут вызывать симпатии непроизводящие эксплуатационные элементы, которыми проникнут социальный строй современной капиталистической демократии?»^[99]. Однако, в Советском Союзе разделение на «трудовые» слои и «нетрудовые» потеряло всякий смысл, и к нетрудовым относят попросту несогласных с политикой коммунистической верхушки^[100]. Как видим, в некоторых случаях националисты критикуют не столько какие-то теоретические положения социализма, сколько советскую практику (хотя следует подчеркнуть, что это делается только эпизодически). Впоследствии это поможет быстрой «социализации» идеологии украинского национализма после 1943 г., когда социальные требования, борьба социальные изменения займут важное место в риторике ОУН.

Примечательно, что сам сталинский строй теоретик национализма определял не как коммунизм или социализм, но как «государственный капитализм»^[101].

Фашизм рассматривался украинскими националистами как более конструктивное явление. Согласно Сциборскому, фашизм появился как ответная реакция на негативные явления демократии, социализма и коммунизма. Особенно позитивно воспринималось то, что фашизм во главу угла ставил нацию, которую считал «наивысшим историческим, духовным, традиционным и реальным сообществом, в рамках которого проходят процессы существования и творчества всех поколений – мертвых, живых, не рожденных, связанных между собою неразрывно»^[102]. «Исторической заслугой фашизма» является то, что он сумел «задушить внутренние разрушительные силы» и смог заложить основы построения нового строя. Фашизм, а вместе с ним и украинский национализм, отрицают «врожденные человеческие права», а признают обязанности человека, и прежде всего – перед нацией-государством. В отличие от демократии, фашизм, а за ним и украинский национализм, выдвигают лозунг «обязанность, иерархия, дисциплина»^[103] вместо прежнего девиза «свобода, равенство, братство»^[104]. Хотя украинский национализм признает свое родство с итальянским фашизмом, отмечает его историческое значение, рассматривает как, несомненно, прогрессивное явление (в отличие от демократии и социализма), в то же время он критикует «некоторые основы» фашизма. Прежде всего, чрезмерную, на его взгляд, роль диктатуры^[105]. Позже это некоторое недовольство фашистской практикой найдет свое воплощение в Конституции Сциборского, допускающей демократическое самоуправление на местном, муниципальном уровне. Н. Сциборский также отмечает, что социально-хозяйственная система фашизма не совершенна и «к некоторым ее элементам можно подходить и с критическими замечаниями»^[106].

Тут необходимо подчеркнуть отличие между отношением украинского национализма к социализму, демократии и фашизму. Если в социализме Сциборский находил некоторые положительные моменты, считая политическую программу социализма насквозь ложной, то с фашизмом наоборот, сама фашистская концепция признавалась конструктивной и правильной, и критиковались только некоторые ее недостатки.

По мнению Сциборского, одной диктатуры для нормального развития общества недостаточно. Поэтому необходимы «элементы народного контроля (в здоровых формах)». Это нужно для предотвращения «перерождения диктатуры в антиобщественный фактор»^[107].

Народ в концепции Сциборского не является простой массой, ведомой «проводниками», но источником кадров и идей для этих «проводников». «Достаточно взглянуть, – пишет Сциборский, – на этнографию, эпос, искусство, мастерство («мистецтво, штуку»), музыку и т. д. данного народа, чтобы убедиться в той важной роли, которую играет творческий инстинкт его масс. Еще больше история дает также примеры, когда собственно народные массы в своем здоровом консерватизме и духовном постоянстве («устiйненостi») проявляли в решительных событиях далеко большее упорство, чем их руководящие слои; они сберегали приобретения национальных культур и политическо-государственных традиций даже тогда, когда их элиты, под влиянием ассимиляций, вставали на службу враждебных исторических факторов. Это самое происходило в истории Украинского Народа»^[108]. И далее: «элита (руководящее меньшинство) есть функция собственного народа, её внутренний смысл и способности в большой мере зависят от его зрелости и развития, а руководящая роль – от постоянного контакта с народом через втягивание наиболее глубоких его прослоек в процесс активного сотворчества с ней»^[109]. Подобное отношение к народу как к резервуару кадров для руководящей элиты мы найдем в работе другого украинского идеолога бандеровского направления Д. Мирона^[110].

Народ для украинского национализма был не просто резервуаром кадров, но и силой, способной в решающие моменты взять на себя ответственность за судьбу своей страны. Народ был хранителем народного духа: «творчество избранников данного народа (проводников) обуславливается мерой богатства его духа, его культурных, социальных и материальных ресурсов, его внутренней свободой, его внешней независимостью, его государственными традициями. Собственно, эти признаки делят народы на аристократов и плебеев, на сильных и слабых, господствующих и порабощенных, производителей ценностей и их потребителей, либо… разрушителей»^[111]. Деление народов на аристократические и плебейские, и, особенно, на производителей ценностей, их потребителей и разрушителей было весьма характерно не только для украинского национализма, но для расистского мышления того времени. Было оно характерно и для нацистской Германии.

Говоря о роли нации в идеологии украинского национализма вообще, стоит отметить, что украинский национализм объявлял нацию наивысшей ценностью. Украинский национализм провозглашал лозунг: «нация превыше всего!», поэтому ОУН строила свою идеологию на «максимализме, здоровом эгоизме, нетерпимости к чужому»^[112]. Украинские националисты противопоставляли свое «интегральное» понимание нации «атомистическому» пониманию нации либерализмом. Нация определялась украинскими националистами как народ, который стремится к построению собственного государства^[113]. Именно нация, а не государство, была основой основ для украинского национализма. Человек мог принадлежать только к одному народу, нельзя было одновременно быть украинцем и поляком^[114]. Выражаясь современным языком, возможность существования двойственной идентичности, самоидентификации, украинскими националистами отрицалась. При этом самоидентификация человека играла важную роль для украинского национализма. В одном из идеологических «вишкилов»^[115] подчеркивалось, что именно субъективное отождествление человека с тем или иным народом, а не какие-либо объективные признаки (такие как, например, религия, общие антропологические признаки и т. д.) является первоочередным в определении его национальной принадлежности^[116]. Эта идея была заимствована украинскими националистами из работ украинского ученого В. Старосольского^[117], подчеркивавшего роль субъективного фактора – самоотождествления человека с народом в качестве одного из основных факторов в определении национальности^[118]. Как отмечал в своих воспоминаниях Л. Ребет^[119], работы Старосольского активно использовались украинскими националистами. Тем не менее большое внимание самоидентификации человека вовсе не мешало тому, что украинские националисты видели в нации аналог биологического вида, когда подчеркивалась именно общее происхождение нации, «объективные» черты, нежелательность межнациональных браков^[120].

Государство для Сциборского, и для украинских националистов вообще, было тем единственным средством, с помощью которого возможно развитие нации: «только посредством своего собственного государства нация становится творческим фактором истории и полноправным хозяином своей собственной судьбы», – писал Сциборский. Без этого нация неминуемо становится объектом со стороны других государственных акций. Естественной целью государства было построение национального государства на всем «этнографическом просторе» данной нации. Из этого следовал еще один принцип украинского национализма – «великодержавности»^[121]