Странные события разыгрались не так давно в семействе ветеринара Дмитрия Сергеевича Мурлаги. Семейство это проживает в небольшом среднерусском городке Свияге. Этим летом Дмитрий Сергеевич вместе с дочерью Машей, которой всего лишь девять лет, отправился в Москву, так как давно обещал ребенку посетить зоопарк. Отправились они в столицу на собственном автомобиле, «Жигулях» девятой модели. После проведения означенного мероприятия ребенок захотел кушать, и отец предложил пообедать в «Макдоналдсе». Однако Маша идти туда не захотела, заявив, что бывала в нем много раз и чизбургеры ей надоели. Удивленный отец поинтересовался, когда это Маша посещала «Макдоналдс», ведь в Москве она первый раз. Ребенок несколько растерялся, но все же сообщил, что бывал в кафе «в прошлой жизни», что еще больше удивило Дмитрия Сергеевича. Вдобавок Маша заявила, что лучше бы им перекусить дома. Когда ветеринар заметил, что до дома несколько сот километров и вернутся они туда в лучшем случае лишь к ночи, Маша отвечала, что имела в виду вовсе не Свиягу, а Москву, где и проживала до последнего времени. На вопрос отца, где именно она жила, девочка уверенно назвала адрес: Кутузовский проспект… Решив уличить дочь во лжи, пытливый ветеринар отправился по этому адресу, и, к его удивлению, Маша, напомним, впервые посетившая столицу, уверенно указывала направление движения, а когда они подъехали к нужному дому, спокойно вышла из машины и направилась к нужному подъезду. Заинтригованный папаша последовал за ней. Девочка вместе с отцом вошла в лифт, поднялась на седьмой этаж и нажала кнопку звонка одной из квартир. Мурлага не знал, что и подумать. Когда дверь отворилась, Маша бросилась к открывшей ее девочке, стала целовать ее, называла малюткой, словом, выказывала нежные чувства. Ничего не понимающий ребенок поднял крик. На шум прибежали две женщины: молодая интересная дама и ее мать. Донельзя сконфуженный ветеринар совершенно растерялся, а Маша вела себя, будто бывала здесь тысячу раз. Она называла женщин по именам, причем пожилую еще и мамой, интересовалась, как они живут, и вообще вела себя как дома. Так, она потребовала, чтобы ее немедленно накормили. Вместо этого хозяева бросились звонить в милицию. Однако Мурлага сумел уговорить их пока что этого не делать.

Он показал документы, извинился и сообщил обстоятельства их нежданного появления, объяснил, что Маша ранее никогда в Москве не бывала, однако уверенно ориентируется и привела его именно в эту квартиру, утверждая, что проживала в ней в прошлой жизни. О чем идет речь, он не может объяснить и просит извинить их за беспокойство. Женщины были изумлены. Оказалось, примерно с год назад глава семейства, предприниматель Н., был убит возле своего подъезда. И вновь их подозрения усилились, и они опять решились звонить в милицию. Однако Маша рассказала, при каких обстоятельствах покойный Н. познакомился со своей будущей женой, сообщила подробности их свадьбы и, наконец, некоторые интимные моменты первой брачной ночи, которые были известны только им двоим. Присутствующие не знали, что и думать. Однако Машу накормили, причем она потребовала блюда, которые до этого не только не пробовала, но даже не знала об их существовании, например, лобстеров. Несмотря на протесты отца, девочка также выпила рюмку французского коньяка и закусила ее ломтиком лимона. Но самое удивительное было впереди. Маша сказала, что в свое время спрятала в квартире крупную сумму в иностранной валюте, и показала место. Тут уж все были действительно потрясены и напуганы. Шокированный отец хотел ретироваться, но это оказалось не так просто. Машу обнимали, целовали, требовали рассказать, что с ней произошло после смерти. Однако девочка оставила этот вопрос открытым, зато сообщила, что знает, кто ее убил и почему. К сожалению, следственные органы не принимают во внимание показания выходцев с того света.

А дальше события развивались поистине в калейдоскопическом темпе. Мы забыли сказать, что ветеринар Мурлага тоже был вдовцом. Несколько лет назад он потерял жену, скончавшуюся по причине перитонита. Вдова предпринимателя Н., его теща и дочь слезно просили Машу немного пожить у них. Не в силах отказать скорбящему семейству, ветеринар согласился, хотя и был донельзя сконфужен. Однако Маша, напротив, вела себя совсем по-хозяйски, словно жила в квартире давным-давно. Постепенно освоился и Дмитрий Сергеевич, причем настолько, что вскорости предложил неутешной вдове руку и сердце, на что она охотно согласилась.

Согласись, читатель, эта история выглядит просто невероятно, однако она – подлинная правда. Чего только не бывает в нашем мире.

Прочитав занятную статейку, Бурышкин не поленился отправиться в редакцию таблоида, нашел журналиста, ее писавшего, убедился, что тот ни на йоту не соврал, выяснил адрес таинственной Маши, но отправляться туда до поры не спешил. Вместо этого он принялся собирать информацию о подобных случаях, как будто подтверждающих существование реинкарнации. Благодаря его обширным связям в самых разных кругах сделать это оказалось довольно просто. Вот лишь некоторые факты, которые ему удалось раскопать.

Рассказ полковника В.Г. Алтынова, в годы Отечественной войны летчика-истребителя:

До конца войны оставалась пара месяцев. Базировались мы тогда на большом немецком аэродроме неподалеку от Данцига. Хотя взлетная полоса была частично повреждена при бомбежках, взлетать с нее все-таки можно, однако, нужно заметить, летали мы немного, поскольку к тому времени имели в воздухе максимальный перевес перед немцами. Правда, они продолжали драться так же ожесточенно, как обычно, а возможно, еще свирепей. Ведь дни их были сочтены. Как-то раз эскадрилья, которой я командовал, барражировала вдоль балтийского побережья. Вокруг было чисто, то есть ни одного вражеского самолета не наблюдалось. Вдруг с земли команда: «Внимание, в вашу сторону движутся шесть «мессеров» «сто девятых». И точно! Вот они, голубчики. Против солнца заходят, с северо-востока… Думают: проморгаем их появление. Однако мы их уже ждем. И завертелась карусель! Мы во внешнем круге, потому что нас больше, – они во внутреннем. Короче, зажали их. Представьте, оба круга вращаются в противоположных друг другу направлениях, а два наших «Яка» наверху. И время от времени они пикируют сверху на немцев. Тогда оба круга разрываются, одни стараются увернуться, другие – сбить их. Короче, подбили один «мессер». Он задымил и пошел вниз. Немецкий пилот выбрался из кабины, и вот уже под нами раскрывается белый купол парашюта. Неожиданно он вспыхивает, не знаю уж, по какой причине, и летчик, объятый пламенем, камнем летит к земле…

Дальше началось твориться непонятное. Мой ведомый, Костя Хорохорин, который, собственно, и сбил «мессера», ходит как в воду опущенный. Не пойму почему. Ведь радоваться нужно! Вижу, переживает, но в чем причина? Немца, что ли, жалко? Так он не первого сбивает. Спрашиваю, чего, мол, посмурнел? Молчит. И вот еще какая странность. У него вроде нарушилась координация движений. То вдруг руками начинает размахивать невпопад или идет куда и вдруг встанет как вкопанный, словно забыл, в какое место направлялся. И по-прежнему все – молчком.

Ночевали мы в общежитии для пилотов, прямо возле аэродрома. Немецкое, понятно, общежитие, типа гостиницы с двухместными номерами. После землянок и блиндажей – рай земной. Горячая и холодная вода из кранов бежит. Белоснежные ванные и унитазы. Люстры висят… Одним словом, комфорт. Приняли мы за ужином положенную наркомовскую сотку и отправились спать. А я с Хорохориным в одном номере жил. И вот слышу сквозь сон, кто-то рядом по-немецки разговаривает, а потом вдруг как заплачет. Навзрыд прямо ревет. В чем, думаю, дело? Может, к нам какой диверсант залез, но почему рыдания? Включил свет, оказалось, это Костя стенает. Ничего понять не могу. Хорохорин – нормальный мужик, сибиряк из Читы, нрава несколько грубоватого, матерщинник, каких поискать. И вдруг – рыдания! Тут он опять по-немецки залопотал, да складно так. А я знаю на сто процентов, иностранными языками мой Костя не владеет. О чем он толкует, не могу понять. Только часто повторяет «муттерхен», мамочка, значит. И тут до меня доходит: свихнулся парень! На фронте это случалось. Не скажу, чтобы часто, но два случая я видел. Оделся, пошел за врачом в санчасть. А время – ночь кромешная. Ну, растолкал того, привел в номер. Врач наш, по фамилии Бернштейн, хороший, кстати, человек и не дурак выпить, по-немецки понимал. Костя знай себе лопочет и слезами заливается. Бернштейн послушал, послушал, да и говорит: Хорохорин, мол, точно чокнулся. Немцем себя считает. Матери своей жалуется, как ему плохо. Прощения просит, что не смог себя уберечь. Один он сын… Похоже, из дворянской семьи. И на нем их древний род пресекся. Ну и так далее в том же духе.

Тут вдруг с нашим Костей новые пертурбации начались. Внезапно прекратил он по-немецки болтать и на родную речь перешел. Вытаращил свои поросячьи глазки и кричит:

– Выньте его из меня! Уберите к такой-то матери!

– Кого, Костя, убрать? – спрашиваю.

– Да немчуру эту проклятую, которую я сегодня сбил. В меня, понимаешь, влез и покою не дает.

– Шизофрения, – шепчет Бернштейн, – раздвоение личности.

Костя услышал.

– Думаете, – говорит, – я………? Вот вам…! Эта фашистская сволочь меня захомутала. Душа его во мне, или уж не знаю, что там еще…

И тут он понес и Гитлера, и Геринга, и вообще всю Германию с помощью, как сейчас выражаются, ненормативной лексики. Причем во всю свою сибирскую голосину. Понятное дело, на шум народ сбежался, пришел командир полка… Все в полном недоумении и как бы в легкой панике. Действительно, явление с научной точки зрения объяснить весьма трудно. Но на войне, как известно, постоянно случаются всевозможные происшествия, не всегда поддающиеся разумному объяснению. Но комполка, бывалый вояка, за четыре года такого насмотрелся, что ни ад, ни дьявол ему не страшны. Первым делом комполка удалил всех лишних, остались лишь я с доктором. А Костя тем временем опять на вражеский язык перешел. Командир потребовал перевести, что он такое лопочет. Оказалось, ничего нового. Все те же драматические страдания.

– А нельзя ли вступить с ним в беседу? – спрашивает он у Бернштейна.

Доктор как ни старался, ничего у него не вышло. Либо немец этого не желал, либо просто не получалось по техническим причинам.

– Хорошо, – говорит комполка. – Тогда попробуем по-другому. (А нужно сказать, Костя по-прежнему сидел в кальсонах на своей кровати.)

И как рявкнет:

– Встать, товарищ старший лейтенант!

Костя не реагирует. Командир снова:

– Встать сейчас же, так тебя, растак!!!

Он хоть и интеллигентный человек был, но при необходимости мог выражаться не хуже Кости.

Хорохорин вроде бы слегка встрепенулся. Словно дрожь по телу пробежала.

– Действует, – шепчет Бернштейн. – Может быть, еще раз попробовать?

– Встать, негодяй!!! – заревел комполка. – Как смеешь ты сидеть в подштанниках в присутствии старшего по званию?!!

И, видать, пробило моего Костю. Вскочил он, зенки выпучил, комполка взором ест.

– Докладывай… Что с тобой такое происходит?

– Немец в меня вселился, товарищ подполковник. На посадку когда заходил… Вроде как мгновенный обморок. Очнулся, двигатели уже заглушены. Видать, он и посадил. Моими руками…

– Ты его слышишь?

– Никак нет. Только чувствую присутствие. Как если бы в соседней комнате радио играет. Бормотание какое-то…

– А как же ты тогда определил, что это немец?

– Запах от него идет такой… не знаю, как сказать… Не наш, короче.

– Запах?! Ты вот что, Хорохорин… Договориться с ним попробуй, уж как, не ведаю, только постарайся. А то неприятности большие могут быть. До особого отдела армии дойдет, тогда сам понимаешь, какие последствия будут. Ты соберись. Ведь советский офицер. Победитель! От полетов тебя пока отстраняю. И заключаю под домашний арест, а то мало ли чего он может натворить, – комполка хмыкнул, – твоими руками. А вы, доктор, будете постоянно находиться при Хорохорине. К двери часового поставим. Чтобы в случае необходимости пришел на помощь. А ты, Хорохорин, если хочешь, чтобы все хорошо закончилось, выдавливай из себя врага. Любыми способами!

Комполка удалился.

Бернштейн растерянно смотрит то на Костю, то на меня. А Костя примолк, улегся на койку и натурально захрапел.

– Что же делать? – спрашивает Берштейн.

– Спать, – отвечаю. – Завтра разберемся. Ложись, Самуилыч, на мою койку, коли тебе при нем находиться приказали, а я в другой номер ночевать пойду.

Наступило утро. Я первым делом проведать своего ведомого и Бернштейна. Что там у них за ночь нового случилось? Оказалось, ничего нового не произошло.

– Костя, – рассказывает Бернштейн, – пару раз ночью вставал. Вскочит и по-немецки начинает жаловаться на свою судьбу, войну проклинать. А раз стал недоумевать: как это его в русское тело занесло? Почему не в рай попал или хотя бы в преисподнюю, а именно в того, кто его убил. Я с ним пытался поговорить – ничего не выходит. Или не слышит, или игнорирует как низшую расу. Тут у меня одна мысль родилась, Витя, – обращается он ко мне. – Может, тебе она странной покажется.

– Ну, выкладывай.

– А что, если нам Хорохорина напоить?

– Это еще зачем?!

– Я как рассуждаю. Может, алкоголь подавит личность этого немца, а Костя, наоборот, проявится. Ведь немец, можно понять, не из простых, водку трескать не привык… Так вот, мы его одним стаканом оглушим, а вторым – прикончим.

– Мысль, конечно, интересная, но почему ты, Самуилыч, думаешь, будто немец пить не умеет? Мало ли что – из дворян. Дворяне, знаешь, тоже всякие бывают. Впрочем, почему бы не попробовать. Только нужно комполка доложить и разрешение от него получить на всякий случай.

Мы так и сделали. Командир тоже несколько засомневался… Он даже предположил, что все происходящее – розыгрыш с целью организовать грандиозную пьянку. Однако, зная Хорохорина и понимая, что даже ради подобного мероприятия Костя вряд ли сумел бы в столь короткие сроки выучить язык, комполка дал добро на проведение эксперимента. Нужно заметить, все в полку были осведомлены о происходящем и с интересом следили за развитием событий. Короче, мы принесли Хорохорину в номер бутылку, кусок вареного мяса и соленый огурец, налили граненый стакан и вручили его страдальцу. Он долго ворочал глазами, вроде не понимая, что и зачем, потом разом ахнул стакан, закусил и вновь улегся. Через некоторое время его «понесло». Вначале, по своему обыкновению, он начал по-немецки жаловаться на судьбу и просить прощения у матери, потом слезливое настроение сменилось приступом идиотической веселости, немец затянул какую-то игривую песенку, однако пел недолго, поскольку впал в ярость, стал выкрикивать ругательства вперемешку с воинственными призывами.

– Нужен еще один стакан, – предположил Бернштейн.

Вторая доза уложила немца наповал, зато наш друг Хорохорин «вынырнул на поверхность». Язык у него тоже слегка заплетался, однако он рассуждал вполне разумно, не в пример немцу. Идею с водкой он очень даже одобрил, правда, усомнился, долго ли сможет выдержать подобный эксперимент.

– Ведь если в течение месяца лакать ее, проклятую, стаканами – белая горячка может случиться, – справедливо заметил он.

– Ты уж, дорогой, выбирай, что для тебя лучше: delirium tremens^[7] или трибунал, – веско заметил Бернштейн.

– При чем тут трибунал?! – воскликнул Костя.

– А при том! В особом отделе в мистику и переселение душ практически не верят. Тут и так уж все утро особист крутился. Расспрашивал: что да как?

– Эх, ядрит твою… – только и мог сказать Костя.

Однако, к нашему удивлению, ситуация понемногу начала выправляться. Немец приумолк. Не то он страдал от похмелья, не то просто решил отдохнуть и осмотреться. Лишь изредка из Костиного рта вырывалось невнятное немецкое ругательство. Сам же Хорохорин все больше молчал, но лекарство продолжал принимать исправно.

– Еще немного… – говорил он отрывисто. – Еще немного, еще чуть-чуть… Утоплю гада!

Все случилось на девятый день. Часов в двенадцать дня Хорохорин неожиданно вскочил с кровати. Выглядел он неважно: опух, словно его пчелы искусали, глаза превратились в две щелки, морда – как кусок сырого мяса.

– Все! – орет. – Все! Вышел!

– Точно?! – строго спрашивает Бернштейн.

– Сто процентов! Отмучился, слава тебе господи. Напоследок что-то такое сказал, частью по-нашему, частью по-ихнему; вроде того: чтобы тебя черт побрал! И испарился.

– И куда же он, по-твоему, подался? На небеса или в ад? – ехидно так спрашивает Бернштейн.

– А мне, товарищ военврач, все равно, – спокойно отозвался Хорохорин. – Одно только могу сказать: неплохо мы с ним время провели. – И он выразительно подмигнул мне.

Подобных рассказов Бурышкин собрал предостаточно. Чего, например, стоят свидетельства Марии Осиповны Мочалиной о случае с ее свекром или драматическое повествование старого уголовника Егора Ивановича Мирошкина по кличке Болтик о событиях, произошедших в 1951 году на знаменитой Серпантинке. Но все это лишь более или менее правдоподобные истории, которые случились отнюдь не с ним и даже не с самими рассказчиками, а с их знакомыми или родными.

Никифор Митрофанович желал на собственном опыте убедиться, что вся эта на первый взгляд безумная чушь имеет под собой реальную почву. Однако, как известно, в одиночку и батьку бить несподручно. И Бурышкин принялся искать единомышленников. Нужно сказать, в наше веселое время всяческих ясновидящих, парапсихологов и оккультистов развелось предостаточно. И практически каждый, к кому он обращался за советом и помощью, гарантировал общение с потусторонним миром. Любую личность с того света готовы вызвать – только плати. Желаешь пообщаться с покойной тещей – нет проблем. А если Марь Ванна тебе и при жизни надоела, что ж, пожалуйста, для жути Иосифа Виссарионыча подгонят или, там, Лаврентия Палыча… И вовсе не дорого! Что теща, что усопшие вожди – цена одна.