Выкурив сигарету, я встал и направил свои стопы в Еж – город, население которого в далеком девяносто четвертом исчезло в один миг. Я усмехнулся, не верить Виктору у меня не было оснований, но и люди не исчезают бесследно. Конечно, эта история будоражила мое воображение, мне даже хотелось верить, что именно так все и было, я хотел найти доказательства тому, но какая-то рациональная, цифирная часть моего мозга настойчиво строила иную версию. Эта самая часть была почти уверена в том, что случился некий катаклизм, скажем, людям не хватило в ту зиму продуктов для пропитания, и они двинулись к большой цивилизации через морозную тайгу, где все и замерзли к чертовой матери. Мой мозг мог долго мусолить различные рациональные теории, чем он и занимался на протяжении всего моего пути в Еж, но все это было не более чем насилие собственной головы, мне нужны были доказательства, за коими я и пришел сюда, мало того, я был намерен выяснить, куда именно и по какой причине это самое население кануло в лету.

Я вошел в город первым человеком с девяностых, мой взгляд цеплялся за каждую мелочь, за каждую деталь. Асфальт давно пришел в негодность, козырьки хрущевок обрушились, окна в домах по большей части были выбиты – долгое отсутствие человека сказалось буквально на всем. По обочинам и у дворов частных домов стояли проржавевшие машины, в своем большинстве это были военные уазики. Особый дух этого места начал пропитывать меня, именно за этим я шел в этот город.

Через полчаса я набрел на местный «супермаркет», о котором был наслышан. Как это ни странно, окна были целы в количестве двух штук, правда, дверь прогнила и висела на одной петле. Это было одноэтажное здание, когда-то выкрашенное в белый цвет, сейчас штукатурка растрескалась и пообсыпалась, но остатки былой роскоши все еще были заметны. Я аккуратно отодвинул дверь в сторону, единственная уцелевшая петля еле ворочалась, моя нога уже ступила на деревянный пол магазина, когда я резко остановился. На дверях, видно, когда-то висел обычный навесной замок на двух скобах, обе скобы были сбиты, замок валялся тут же, на крыльце, он сильно проржавел, но на нем можно было разобрать следы сильных ударов. В стене рядом с дверью виднелось пулевое отверстие. Я присел на корточки и взял замок в руки, он был сильно деформирован, и то, что я принял раньше за удары, было ничем иным, как следы от пуль.

– Вот те раз! – Я частенько говорил вслух, когда путешествовал в одиночку, долгое отсутствие общения с живыми людьми сказывалось на мне. Двух браконьеров, что я повстречал накануне, в расчет можно не брать, они, конечно, были живее всех живых, но общение с ними не принесло особого удовольствия. Я не нуждался в светских беседах, но в собеседнике хотел видеть адекватного человека, не хватающегося за карабин при малейших подозрениях.

Повертев замок в руках, я положил его на то место, где нашел. С первых же шагов в Еже я наткнулся на нечто, что не вписывалось в теорию Виктора, но с легкостью вписывалось в мою. Очевидно, у людей все-таки закончились припасы, голод довел их до штурма магазина с применением огнестрельного оружия. Хотя в каждой очевидности есть неочевидные вещи. Я подошел к окнам, решеток в рамах не было, к чему было выбивать дверь, стрелять по замкам, наделать столько шума, когда легко можно было влезть в окно? Да и лесорубы получали не так мало наличных, чтоб им не хватило на зиму денежных запасов. Думаю, каждый из них был микромиллионером, тратить деньги в этой глуши было просто не на что, а люди работали здесь поколениями. Каждый мой новый вывод порождал сотни новых логических цепочек, я решил отложить их на потом. Скажем, на вечер, за кружечкой горячего черного чая их можно было покрутить, совмещая разные грани, приходя к новым неожиданным заключениям.

В магазине я ожидал встретить погром, перевернутые стойки, обрушенные полки, муку, рассыпанную по полу – в общем, классический сюжет. Деревянный пол под моими ногами не издал ни единого скрипа, доски были настолько добротно подогнаны и отшлифованы, что спустя десятилетия выглядели как новые. Внутри погрома я не обнаружил, стойка продавца располагалась прямо напротив двери, все полки были на местах, справа стоял огромный двустворчатый холодильник, к нему примыкала холодильная витрина. Магазин выглядел так, будто все еще работал, если, конечно, не обращать внимания на толстый слой пыли, который покрывал все горизонтальные поверхности. Меня удивило отсутствие следов диких зверей, обычно они растаскивали все, что было оставлено людьми, и делали это, мягко говоря, не заботясь об аккуратности.

– Вот те два! – Я был немало удивлен порядку, царящему в магазинчике. Но и увлекаться разговорами с самим собой не стоило. После получасового обследования помещения я убедился в несостоятельности своей теории насчет внезапно наступившего голода в Еже. Под стойкой имелось несколько мешков с мукой, она, конечно, почернела и густо пахла сыростью, но я был уверен в том, что в девяносто четвертом мука выглядела гораздо лучше. В ящичках, на полочках, во всевозможных закуточках я обнаружил немало съестного, но меня поразило другое – полное отсутствие консервов и подобных продуктов. Но в не меньшей степени меня поразила сохранность той же самой муки, в ней отсутствовали ползучие гады, ее не атаковали личинки, ее не потревожил дикий зверь, словно мука была отравлена и зверье чувствовало это. Легкое чувство тревоги не покидало меня. В Еже что-то было не «так», я даже улыбнулся этой мысли, конечно, население его исчезло, да, магазин вскрывали с помощью огнестрельного оружия, но, помимо всего этого, Еж был пропитан «странностями». Я никогда не был склонен к мистике и сейчас не строил мистических теорий, всему должно быть рациональное объяснение. Те же консервы наверняка прихватил с собой тот, кто вскрыл магазин, найти объяснение тому, что продукты не были тронуты животными и насекомыми, я не мог, но, в конце концов, я и не был биологом, чтобы строить теории на этот счет, я просто принял это как слегка странноватую данность.

Я вышел из магазина и направился к ближайшему частному дому, что был через дорогу. Калитка оказалась не заперта, что немало меня порадовало. Несмазанные петли пронзительно заскрипели, разрывая окружающую тишину, дверь поддалась с трудом. Дворик размером метра четыре на четыре полностью зарос травой по пояс, не осталось даже тропинки, ведущей к дому. Слева от калитки были мощные ворота для машин, за ними стоял полусгнивший УАЗ, борта которого почти полностью были скрыты растительностью. Подле калитки стояла конура с прикрепленной к ней цепью, цепь оканчивалась массивным ошейником, который валялся у моих ног, в самом же ошейнике покоился скелет крупного животного, очевидно собаки. Я осторожно склонился над ним, животное было приковано к будке до самых своих последних дней, думаю, это была весьма мучительная смерть от жажды или голода. Под скелетом видны былые следы борьбы за жизнь, собака рвала землю когтями в надежде порвать цепь, удерживающую ее. На самой цепи виднелись следы от зубов, зубы же собаки были изжеваны до самых корней. Я содрогнулся при одной только мысли о том, что здесь происходило шестнадцать лет назад. Собака, брошенная своими хозяевами, пыталась сорваться с места, чтобы найти себе пропитание и питье, но попытки ее были тщетны, и она нашла смерть на привязи.

Я прошел к дому, в надежде разузнать, куда подевались люди, те самые хозяева, что обрекли свою животину на страшные муки. Дверь в дом была открыта, и я легко проник внутрь. В предбаннике я обнаружил одежду, не тронутую своими хозяевами. Убранство самого дома говорило о том, что покидали его в спешке: в большой комнате, служившей хозяевам гостиной, стоял японский телевизор, покрытый толстым слоем пыли, в кресле перед ним я обнаружил газету с телепрограммой на шестнадцатое сентября тысяча девятьсот девяносто четвертого года. По крайней мере, я уже знал, когда дом, а может быть, и весь город был оставлен жителями. Правее кресла, в котором, возможно, восседал глава семейства, стоял овальный обеденный стол, накрытый и готовый к трапезе в далеком девяносто четвертом. Я заглянул в тарелки, когда-то они были наполнены едой, теперь же нетронутый ужин (почему-то мне казалось, это был именно он) полностью сгнил. Его так же не тронуло дикое зверье, которое должно было хлынуть в город, как только его оставил человек.

– Вот те три! – Я приставил карабин к столу и присел рядом на стул, рука автоматически потянулась к пачке сигарет. Надо бы поменьше курить – мелькнула в голове мысль, иначе дней через пять можно будет переходить на бамбук.

– Итак, что мы имеем? – говорил я вслух, я сильно нуждался в собеседнике, коего не имел, звук моего собственного голоса в этой загробной тишине успокаивал меня и давал возможность осмыслить все то, что мне довелось тут обнаружить. – Магазин полон продуктов, так что голод отметаем. – Выпустив дым под потолок, я сощурился, разглядывая его, он кружил и перетекал из одной формы в другою, подобно моим мыслям в голове. – Магазин вскрыт, консервы исчезли. Пропали ли они до того, как его вскрыли или после, неизвестно, да и не важно. – Я докурил сигарету и потушил ее прямо в тарелке. – Жители, по крайней мере одного дома, покинули его, не успев доесть ужин и досмотреть свою любимую мыльную оперу или передачу. Мало того, эти садюги оставили на привязи собаку, которая издохла дней этак через пять, а то и больше в голодных муках. – Я встал со стула и прошелся по комнате, мне уже не важны были детали, я понимал, что дом оставлен в считанные минуты и все то, что я тут видел, лишь подтверждало это. В голове вырисовывалась интересная картина. Я словно перенесся на шестнадцать лет назад, в середину сентября, я присутствовал в комнате незримым наблюдателем из будущего. В углу работает телевизор, крепкий мужчина сидит в кресле напротив и читает газету в надежде найти что-нибудь посмотреть на вечер, он уже поужинал, и его тарелка лежит в раковине на кухне. За столом сидит его сынишка лет двенадцати и нехотя доедает жаренный на сале картофель с луком. Жена сидит рядом с сыном и подгоняет его, ее тарелка уже почти пуста, а вот сын никак не доест, а она хочет быстро помыть посуду и на том закончить с домашними делами на вечер. Она хочет расположиться на том диване, что примыкает к стене слева, и посмотреть то, что выберет ее муж, а может, она хочет поторопить сына для того, чтобы успеть повлиять на выбор мужа. Сын не капризничает, он знает, что капризами он привлечет внимание отца, и тогда ему может не поздоровиться, но и спешить с ужином он не собирается. Под потолком горит старенькая люстра, но на ней нет ни грамма пыли, так как в этом доме идеальная хозяйка. Желтый свет струится по комнате, наполняя ее приятным теплом, сентябрь в этих местах достаточно суров, и по ночам температура уже близка к нулю. Внезапно во дворе начинает ожесточенно лаять собака, она надрывается, звенит цепь, натянутая до предела. Свет под потолком гаснет, комната погружается в кромешную тьму, и тут же яркой вспышкой свет загорается вновь, но гостиная уже пуста, во дворе продолжает надрываться собака. Город умер в одно мгновение, и ее никто не слышит. Я моргнул и вижу комнату спустя шестнадцать лет, на столе две тарелки со сгнившими остатками еды, на кресле лежит пожелтевшая газета с телепрограммой. Толстый слой пыли, и ни единого следа пребывания человека. Вопросов становилось все больше и больше, а вот ответов на эти самые вопросы я не получал.

Я взглянул на часы и обнаружил, что время начало подкатывать к пяти вечера, мне надо было найти жилье на всю неделю, что я рассчитывал провести тут. Через неделю меня ждал обратный путь, и я надеялся, что припасов мне хватит на всю дорогу, в противном случае придется охотиться, что я крайне не любил, но выбирать между голодной смертью и охотой не приходилось. В каждом человеке живет жестокий хищник, готовый ради своего выживания применять не только силу, но и свой разум, именно потому мы превалируем над неразумными тварями, населяющими наш зеленый шарик.

Через час я нашел славную квартирку в хрущевке с уцелевшей дверью, которую в последующие ночи регулярно баррикадировал. Надо сказать, что все убранство в этой двухкомнатной квартире говорило о том, что хозяева покинули ее так же спешно, что и люди из того самого частного дома, в котором я побывал. Тут не было накрытого ужина, но присутствовала разостланная постель со смятыми и покрытыми пылью подушками. Будто хозяева спали в тот момент, когда случилось нечто, заставившее их уйти из Ежа.